Диалоги о…

Часть первая

 

Длинные пальцы

 

Смерть и вечно присутствующая рядом с нами

её возможность делают любовь, страстную любовь,

более возможной. Я сомневаюсь,

что мы были бы способны страстно любить,

вообще испытывать экстаз, если бы знали,

что никогда не умрём.

Из письма Абрахама Маслоу

 

Мы случайно столкнулись с М. на старой набережной. Со времени последней нашей встречи утекло много воды. И, как это часто бывает, если долго не видеть человека, ‒ тема для разговора нашлась не сразу... Конечно, М. мало изменилась, разве что огромные зелёные глаза, прежде такие мечтательно-наивные, стали, как показалось, глубже. Наверное, я просто давно её не видела. То ли мне почудилось, то ли и было так ‒ первые минуты М. просто вызывающе молчала. Я не представляла, как начать разговор, но вдруг взгляд её вспыхнул:

‒ Ты Кабанова читала? ‒ выпалила она и, не дожидаясь ответа, отбежала на пару шагов. Можно было слышать, как хрустнули костяшки тонких пальцев, когда она заложила руки за спину. Точно скинув тяжёлый груз, М. выпрямилась и начала громко декламировать:

 

Скажу, что растерялась. Нет, не потому что М. пробило на стихи ‒ к её способности начать разговор «с середины» я привыкла. Скорее, меня поразил сам текст. И она читала его так, что брови мои поползли вверх, не знаю от чего больше ‒ удивления или скепсиса. Между тем, М. продолжала, не обращая никакого внимания на моё общество.

 

 

Я машинально огляделась; кажется, вся набережная смотрела на нас в эту минуту.

 

 

И тишина... Чёрт, это было, наверное, самое странное стихотворение, которое мне довелось услышать в последнее время. По вопросительному взгляду М. стало ясно ‒ пора уже как-то реагировать.

‒ Ну, ты же понимаешь ‒ это чистой воды эпатаж? ‒ медленно произнесла я.

‒ Так, во-первых, когда тебе мешал эпатаж? А во-вторых, далеко не «чистой воды». Тебе же понравилось? ‒ М. стряхнула прилипший к плащу мокрый лист и повернулась к реке.

‒ Понравилось... ‒ сказала я, ‒ но пока не поняла, почему.

‒ Потом поймёшь! ‒ отрезала она и, как всегда внезапно, сменила тему…

…

Возвращаясь домой, я никак не могла выкинуть из головы прозвучавшие стихи. Уж очень хлёстко звучали их строчки ‒ может потому, что М. умеет превосходно подать то, что любит… А, может, дело в самих строчках? Почему же так «зацепило»? Вероятно, она права, и за эпатажем, даже несколько отталкивающим, скрывается что-то ещё.

 

Спалось тревожно. Снился услышанный днём «взрыв», и тени его обретали образы Смерти, Героя, Детей. Любви, всё это переплеталось и ещё более запутывалось. Из серии «музыка Баха смешалась с полотнами Босха».

В результате ‒ не выспалась. Я долго ворочалась, безуспешно пытаясь поймать картинки только что ушедших сновидений и сложить из них паззл. Смерть, Страсть, новая жизнь… «Смерти нет, наша мама ушла на базу». Звучит как мантра. «Смерти нет», ‒ повторяла я мысленно за утренним кофе.

Вот оно. Это страх. Страх смерти. Страх поглощающей страсти. Два эти страха перекручены меж собой и возведены в степень. Во многих мифологиях половой акт ассоциируется со смертью, так что находкой подобную связь назвать сложно. Но форма подачи, пусть и не идеальная с точки зрения абстрактной техники, настолько откровенно выводит на эмоции!.. Разные эмоции. По сути ‒ именно невозможность чётко определить, какие именно, привязывает меня к открытому стихотворению.

 

Я задумалась, но мысли прервал телефонный звонок. Звонила М.

 

‒ Почти уверена ‒ спала ты плохо.

‒ Ты что, мысли мои читаешь? ‒ я вяло удивилась.

‒ Если бы только мысли… Думаю, нам есть что обсудить! ‒ тон М. не оставлял места возражениям.

‒ А к Кабанову твоему у меня всё же вопросы есть, ‒ я взбодрилась. ‒ Ну-ка, давай, читай, я не запомнила наизусть с одного раза!

‒ Легко! «Говорят, что смерть ‒ боится щекотки». ‒ Я не дала продолжить: ‒ И сразу ‒ стой. Вот это ‒ авторский вымысел? Или всё-таки он на какой-нибудь притче основывается?

‒ Ты знаешь, я тоже этим вопросом задавалась. Но всезнающий гугл мне никаких примеров не привёл. Так что запишем находку на счёт автора. Я могу продолжить? ‒ с иронией произнесла М. ‒ Ладно, идём дальше: «потому и прячет свои костлявые пятки: то в смешные шлёпанцы и колготки» …

‒ Вообще прятать пятки в шлёпанцы ‒ по меньшей мере нелогично, не находишь? Да и сочетаньеце колготок со шлёпанцами дает несколько комичный эффект.

‒ Ага. Нелепый вид. ‒ М. показывала свою выдержку. ‒ Мне кажется, то, что ты называешь нелогичностью, автор вполне намеренно использует.

‒ А мне кажется, ты додумываешь за автора!

‒ Да пойми ты, это постмодернизм, тут НУЖНО додумывать за автора! Точнее, думать вместе с автором. Ведь хорошие стихи ‒ это всегда диалог поэта с читателем… И нельзя пытаться воспринимать текст буквально ‒ при попытке дословной интерпретации получишь чушь.

 

Я на минутку задумалась.

 

‒ Вот смотри, в программировании есть интерпретатор, а есть компилятор. Интерпретатор выполняет код программы построчно. Буквально и дословно. А компилятор берёт твой код и преобразует его в понятный для машины язык. И получается исполняемый файл. Ты можешь даже не знать, что конкретно внутри этого файла. Да, исходным был код твоей программы, но там уже не совсем он. И когда ты запускаешь этот файл ‒ ты получаешь некий результат. Вот ТАКИЕ стихи должны считываться эмоциональным компилятором. Потому что попытки интерпретировать их построчно заводят твоё сознание в тупик. Ты примерно это хотела сказать? ‒ выдохнула я.

‒ Интересная мысль. Пожалуй, именно это я сказать и хотела. Разве что, не ТАКИЕ, а ВСЕ стихи должны считываться этим самым компилятором. А уж построчную интерпретацию оставь суровым критикам.

‒ Хочешь, продолжу мысль? Если программа написана для интерпретатора ‒ без него она работать не будет. А вот скомпилированный файл ты можешь запускать сколько угодно раз, даже удалив исходный код. Так и хорошие стихи продолжают действовать, работать даже когда ты забываешь о чём они. Эмоция продолжает жечь. ‒ мне стало как-то радостно и легко; словно этот поэт, о котором ещё недавно я ничего не знала, действительно приглашал к диалогу именно меня.

‒ Вот видишь? А теперь попробуй описать мне, что ты получила на выходе твоего личного компилятора эмоций?

‒ Ну, главная эмоция, конечно, страх… Но есть что-то ещё…

‒ Хорошо, хочешь, я расскажу, что вижу?

‒ Конечно…

‒ В акте совокупления героя со смертью чётко считывается код садомазохизма. То есть, отношение поэта к смерти в этом разрезе превращается в отношение сабмиссива к госпоже, который обязан в рамках своей страшной игры удовлетворять её, в том числе и собственным семенем. Это потрясающе интересный поворот, мне кажется. Он не боится смерти, не презирает её ‒ то есть не испытывает простых, недробных эмоций. Он проецирует на смерть свои человеческие комплексы и находится в болезненной зависимости от неё. Отсюда и цинизм, и вульгаризмы типа «по самые помидоры», подобие прибауток в описании жутких и обыденных вещей. Поэт влеком смертью как бесконечно зависимый и бесконечно унижаемый любовник.

‒ Ну, подожди, ‒ я выдохнула, ‒ тут всё немного сложнее. Он ‒ не открытый сабмиссив, он ‒ то ли действительно считает себя доминантом, то ли, что ещё сложнее ‒ играет в доминанта, осознавая, что является рабом…

‒ Ну, тут можно только догадываться; вопрос сугубо личного восприятия… Хорошо, идём дальше?

Я кивнула, и улыбнулась тому, что киваю телефонной трубке.

‒ А дальше он НАЧИНАЕТ понимать, что совершил непоправимое. Овладев смертью, он её ПРИУМНОЖИЛ. И вот тут становится по-настоящему страшно.

‒ Даа… ‒ протянула я. ‒ «Говорят, что осенью ‒ Лета впадает в Припять» ‒ вообще шикарно. Невероятно эмоциональный финал: страшные дети у мёртвой Припяти, говорящие, что их мать ушла за новой жертвой…

‒ Ну вот. Удалась автору картинка? А ты ‒ эпатаж, эпатаж… Ой, знаешь, мне тут уже бежать пора. Давай, до скорого!

 

Я знала, что её «до скорого» может вылиться в несколько месяцев, а может ‒ в пару дней. Пытаться предсказать сущность М. абсолютно бесполезно. Но для меня в этом ожидании всегда что-то есть. Определённо.

 

Часть вторую читайте в №22 (442)

 

Алёна Овсянникова