Иерусалим
Напрячься помыслом и нервом,
клюкой нащупать зорный след
и прозревать, как в жизни первой,
когда сквозь чудо видел свет,
когда у звёздного полога
не безъязык был и не слеп,
когда младенчески – пророком
вклинялся в помыслы судеб.
Уйти? Остаться? Возвратиться
под наказанье и указ?
И осознать себя в темнице
разнопохожих лиц и глаз?
Но знать срока земли и неба…
И не сказать. Кому и где?
Без осознанья чуда немо
реченье для земных людей.
Гордиев узел, путь запутан,
доколе чудо не резон.
Серьёзный век не верит в чудо.
Больной на фокусах взращён!
Стена Плача
(поэма пристрастия)
1
Западная стена Иерусалимского Храма.
Две тысячи лет евреи Диаспоры
идут к Стене Плача.
Знают и помнят:
отсюда, от Стены Плача, вышли они
в своё рассеяние две тысячи лет назад.
И здесь, у Стены Плача, соберутся снова.
Из Европы и Америки,
из Азии и Африки.
Здесь, у Стены Плача,
ведут они свой разговор с Богом.
И оставляют в щелях камня записки
с просьбами и молениями,
с душевными воплями
и сердечной скорбью.
15 января 1991 года
смотрел я на эти записки,
смотрел на евреев, разных лицом,
и думал:
в канун войны в Персидском заливе,
за считанные часы до того,
как сотни «Скадов» –
иракских ракет –
полетят на Израиль,
евреи вновь стоят перед своим Богом,
перед своей человечьей судьбой.
Что в их записках?
О чём они молят?
К чему взывают?
А может,
они просто полагаются на своего Бога
и донимают его – вразнобой –
самыми простыми тревогами
житейского свойства?
Бог один,
люди разные,
и записки их…
вот они, разносимые ветром
либо взрывной волной.
2
Каждый человек –
живое подобие Стены Плача.
Жизнь его обращена к миру
только одной стороной –
обветренной,
в трещинах,
неприступной.
Стена.
Камень на камне.
Между ними –
заметные щели.
Но, сколько ножом ни ковыряй,
камень не расшатать –
вековечная кладка.
3
Еврейская история –
ножны.
В них – меч судьбы
всего Земного шара.
Клокочет магма,
полыхает жаром.
Планета внемлет.
Истина во лжи.
Незнанье – рок.
Всеведенье – порок.
Послушен ветер правд
песчаным генам.
И наступает –
так ли? –
перемена,
и нарастает мясо
там,
где вырван клок.
4
Разумная
земная толочь
и бестолочь,
проникнись и блажи.
Наступит срок,
наступит час, и в полночь
Мир распогодится.
Небесные дожди
размоют чувства –
крепи и плотины.
Целительная
звёздная вода
отыщет русло
следствия-причины
и оросит вновь
тощие года.
5
Такая лунная
безоблачная усталь.
Такое древнее
неспешное житьё.
Вся ночь – твоя.
Пожалуйста, безумствуй,
и проповедуй
звёздам питиё.
Кто на Руси?
Но Русью и не пахнет.
В два цвета
индевеет горизонт.
Плугами – фарами
нежданный поздний пахарь
у пули на виду
грызёт гудрон.
И снова – тьма,
луна и вздохи камня,
отмеченного
верой и добром.
И небо говорит
в тебе стихами
на языке доходчивом –
любом.
Полустанки
Файвишу Аронесу (Двинск-Ленинград-Биробиджан-Сибирлаг-Рига-Тель-Аавив) –
знаменитому еврейскому актёру, узнику ГУЛАГа,
и его жене Белле Аронес (Ленинград-Биробиджан-Рига-Тель-Аавив)
1
Полустанки – останки судьбы.
Неприметны погоны за лесом.
Вырастают гриппозно грибы
на покрытых плесенью рельсах.
2
Умирает таинство грёз.
Под реалии строится склад.
Кочевой, вдоль дороги, погост –
груды камня, шпал и лопат.
3
А в раю, а в раю – повернитесь
да узрите, коль зрячи глаза.
А в раю, а в раю снова витязь,
Подпирающий небеса.
4
Все валяют дурака,
и – надёжно.
Выпрямляется строка –
непреложно.
Подопри её плечом,
добавь смысла.
Наше кровное чутьё –
коромысло.
Покачнулось – смочен снег.
Оступился – крик: «Не сметь!»
А шаг в сторону – побег.
А два шага – смерть.
5
Отоварились сполна
звёзды ночью.
Крошкой сеется луна –
многоточье…
6
Утомлённый человек
превозмог разбойный век.
И садится за верстак –
просто так…
А иначе недород,
мор, тоска и укорот,
и похмелье с горя.
Застрекочет пулемёт,
и – разгул заезжих рот,
и – Содом-Гоморра.
7
Полустанки судьбы.
Лишь слепцы различат их на ощупь.
Не признать соляные столбы
в полковых построениях рощи.
8
Жили-были… дожили…
А шпалы –
неразборны,
грудами у рельс.
А над ними –
то ли дятел, то ли кайло:
стук морозный
убегает в лес.
Познание
1
Если сказано Ты, то вместе с этим сказано Я.
Мартин Бубер, философ, первый президент Академии наук Израиля
И я, и ты… Бескормица свобод.
И я, и ты… Разомкнуто пространство.
И я, и ты… А с нами небосвод,
и светизна, и простота убранства.
И я, и ты… Не старимся, дожив
до возраста, достойного пророка.
И я, и ты… И пусть за смертью миф.
Но что нам миф, когда важней дорога.
На срезе лет, сквозь толщи мирозданья,
в горячечном дыхании ночей,
живой и в мёртвом данностью преданья
и данностью оплавленных свечей,
я – вечность, слово и прочтенье,
ты – постиженье, логика, резон.
Я – перебор, сеченье, разлученье.
Ты – приговор, расплата и разор.
Я – человек, ты – истина познанья.
Наш век размечен у древнейших стен.
Мы – алеф-бет – пролог сказанья,
земная ось израйлевых колен.
2
Я знаю только то, что ничего не знаю.
Сократ (470—399 до н. э.)
Судьба моя размечена тобой.
А мне дано не жить своей судьбой,
тобою жить, себя не постигая.
Я знаю всё, я ничего не знаю.
Не пройдено. Не вымерено. Снова
земная боль душевной маяты.
И ты… И ты… Всего лишь только ты.
А жизнь всего лишь – обретенье слова
на горсть годов, до окончанья срока,
отмеренного с выходом на свет.
И нет добра, и нет порока,
как нет и смысла, если смысла нет.
Я знаю всё, я ничего не знаю.
Земная боль душевной маяты.
Ты – это я. Я – это ты.
А в небе храм из золотого дыма.
И мы живём, живём, не умирая,
Как камень замковый Иерусалима.
Иллюстрации Ефима Гаммера из серии картин «Гаммеризм»,
представленной в Доме художников Иерусалима
© Ефим Гаммер, 2013–2014.
© 45-я параллель, 2014.