Цепочка памяти
И запахи яблок, что с прошлого Спаса
Насушены вдоволь, в мешочках лежат,
И пенка домашнего хлебного кваса,
Сквозь марлю протёртого, с пробкой ушат,
И стрекот сгораемых в печке поленьев,
Пришлёпыш дверей раз по двести на дню –
Всю эту цепочку из памятных звеньев
О доме из детства с улыбкой храню.
Предмартовская грусть
Куда же делся снегопад?
Наверно, струсил!
Покинул мой любимый сад.
Завянув в узел,
Торчат осенние цветы,–
Одно названье,
Как прошлогодние мечты –
На растерзанье.
А снег привычно закрывал
На жизни пятна,
Где боли меньше – там завал,
Где стон – невнятно.
А нынче по полю – бега! –
В разлёт весенний
Дождём ударило в стога
До воскресенья.
А там всем сердцем помолюсь –
И в самом деле
Мою предмартовскую грусть
Ещё забелит.
Вдовец
В холодной призме отчужденья –
Сижу в застуженной избе.
Далёким образом, виденьем,
Насмешкой прожитой судьбе,
Придёт. Накроет одеялом,
В печи огню прикажет быть,
Сотрёт с зеркал сухим мочалом
Тугую плесень. «Можно жить! –
Кивнёт. – За окнами метели,
А тут, как в бане, напекло.
Кусочек неба вон алеет
Сквозь запотевшее стекло». –
Так скажет. Загремят кастрюли.
Запахнет щами иль борщом.
« Какие ветры нынче дули!
Не ешь. Пусть стынет. Горячо».
Нет. Больше нет. И сизым бредом
Затянут свет. Потушен взор.
И смысл в чём? Он мне не ведом.
Остаток жизни – мой позор:
Ишь, параллель наружу граней
Полнит стакан. Тягуче шла.
На душу мне, прокравшись в тайне,
Привычным
градусом
легла.
Художник
Он целовал её тонкие пальцы
И изучал направления вен.
Ткань вставил в жёлтые круглые пяльцы,
Словно хотел заключить её в плен.
И рисовал до утра синей ниткой
Устья, истоки, слияния рек
И берега, так песочны и зыбки,
Напоминаньем, что короток век.
Он целовал её шею и груди.
И вышивал её профиль, анфас.
Просто мечтал, чтобы поняли люди
Как он влюблён, как он счастлив сейчас.
Замечталась
Замечталась и забыла вовсе
Времени на зрелость отвести.
Из бутона да из мая – в осень
Женщина – актриса – травести.
Обналичить б прошлое пустое,
И наполнить чувствами года.
В вынужденном жизненном простое
Виновата талая вода –
Утекает год за годом чаще,
А бороздки глубже – на лицо.
Хочется, чтоб числилось пропавшим
С правой кисти жёлтое кольцо.
Утекала год от года младость.
Замечталась… Что ж?! Поди – лови.
Юности беспечность – сразу в старость.
Без детей, без мужа, без любви.
Жара
Дубовый лист оплавленным червонцем
Упал к ногам.
Кипит вода в озёрах и в колодце –
Я видел сам.
Течёт жара томительно и вязко,
И не спеша.
Помялся грифель стиснутого в связке
Карандаша.
Зелёный луг на выцветшей картине
Давно истлел.
Пастели краски в тюбиках поныне
На ощупь – мел.
И мысли густо вперемешку,
В нехватке льда,
Коктейлем пафоса с насмешкой –
Как никогда.
Старому и Новому
Когда осенняя тоска
Замажется побелкой,
И смесью соли и песка
Свершится чья-то сделка,
Когда уставший Водолей
Уступит власть Плеядам,
Из всех немыслимых затей
На ель сошьём наряды,
Когда уходит стужи дед,
А юности неймётся,
Когда во славу прошлых лет
И будущих нам пьётся,
Тогда приходит первый день.
И в новой круговерти
Ещё одна седая тень
Прибавится к столетьям.
Голубка
Ворковала под клёном голубка,
Признавалась во пташечных чувствах:
«Горемычная жизнь наша хрупка,
Оттого и воркуется грустно.
Оттого и мечтается горше
О птенцах – бубенцах – малолетках.
Я их, милых малюток, не брошу
И вскормлю, возращу, как наседка.
Неприметный балкон бы повыше –
Где гнездо не достанет и ветер,
Без протечек надёжную крышу,
И не терпящих кошек соседей.
И батон из помойки – на утро,
И дождей, но не ливней, – почаще».
Рассуждала по-птичьему мудро
Да над голубем мёртво лежащим…
Ворковала под клёном голуба –
Сизокрылая мать-одиночка.
Крошки хлеба и всякие крупы
Всё клевали два сына и дочка.
* * *
Зябко без твоих объятий.
Слава вечной мерзлоте.
Я склоняюсь над распятьем
Чувств на праведном кресте.
Я твой мир не стану рушить.
Но к свободе молодца
Приложу молитвой душу –
Маской, стёртою с лица.
Буду в недоступной зоне
Не на час, а на года.
Счастье пить с моих ладоней
Не умел ты никогда.
Женщина Осень
Очнулась, зарделась и вышла
К нам осень в спектакле своём.
И ходит меж нами неслышно,
Когда мы по парку бредём.
И вдруг зашепталась в дороге
Взволновано с ветром, без слёз.
На головы, плечи, под ноги
Посыпались листья с берёз.
Затем разошлась, раскричалась,
С рябин распугала синиц.
Пошла по полям. Разметалась.
Расплакалась, падая ниц.
И вот, рассмотрев себя в луже,
Очистившись от суеты,
Почти уж седая от стужи,
Воскликнула: «Старая ты!»
* * *
Я умоюсь росою с травы,
Ей поклон отбивая земной,
Знаю, любит наклон головы,
Русый волос растрёпанный мой.
Не вздыхает, не стонет, когда
Я по лугу иду босиком,
Ей приятна ступни нагота,
Щекотание ноготком.
Лишь пригнётся, и капают с век
Слёзы-росы. Рукой их ловлю.
Я такая же, но человек,
Я ведь тоже поплакать люблю.
Не обидится, вскочит лучом,
Засмеётся глазками цветов
И вернётся ко мне молоком
От наевшихся за день коров.
* * *
Осень ушла за кордон,
Скрылась за дальние дали.
Кто-то кричит ей «пардон»,
Кутая плечики в шали.
Там, далеко, – красота!
Осень в беретке по моде.
И каблучка высота
Тянется к тёплой погоде.
Там, далеко-далеко,
Золотом светятся крыши.
По Елисейским? Легко!
Осень монмартрами дышит.
Ну а в России – зима.
Зимы опять, зимы снова.
И чересчур нескромна
Снежная эта обнова.
Ночь. Призрак дня. Снова ночь.
Пледы из байки на крышах.
Дочь. Сыновья. Снова дочь.
Люди друг дружкою дышат.
© Екатерина Журавлёва, 1999–2013.
© 45-я параллель, 2013.