Из-под тёмной воды
Это морок, иллюзия, крик в пустоту,
Это просто фантомная боль...
Хочешь, я босиком по осколкам пройду –
Для тебя, за тебя, за тобой?
Это всё – сумасшествие, знаешь ли ты?
Но когда отступает туман,
Я смотрю на тебя из-под тёмной воды
И пытаюсь читать по губам.
Я умею молчать на чужом языке.
Пламя, пепел, полынь, полынья...
Ты увидишь огни на бессонной реке –
Это я.
Сеанс
Иван Петрович, вот мой личный пляж.
Снимайте сапоги и камуфляж –
Плюс двадцать пять и в море, и на суше.
Сейчас закажем устрицы к шабли,
А чтобы вы мозги мне не скребли,
Мы будем молча пить и волны слушать.
«Поговорить об этом»? К чёрту, док.
Меня смущает небольшой подвох –
Смешно сидеть рыдать за сотню баксов.
Вы спросите, тогда зачем вы здесь?
Я больше не могу на стены лезть,
Я с этих самых стен боюсь сорваться.
Просить анестезии тяжело,
Но до сих пор оно не зажило.
Блокбастер «Сердце фармы» – и отпустит.
Так я, приняв с устатку пузырёк,
Спешу сюда сквозь личный Рагнарёк,
Иду к воде и отпускаю устриц.
До стали
Эй, черепаха!
Что
за
ерунда,
где постоянство Земли?
Слоны достали топотом кита,
в дугу запьянствовали.
Но безмятежно
расцветает пейот:
не беспокойся, удержат там.
И мир на место м е д л е н н о встаёт
со скрежетом.
Comment ça va?
Да так, сomme ci comme ça.
Уже не пьётся, не плачется.
Залатанные наспех небеса
пока-покачиваются.
Зеркальце
Накатила сплошной полосой непруха,
Ни пути, ни дома, одно кочевье.
И тогда я придумала себе друга,
Золотое зеркальце, свет вечерний.
Сколько раз насквозь проходила беды,
Может быть, нелепо и угловато,
Оставляя два чуть заметных следа –
Свой и тот, что сам проявлялся рядом.
Но не вечны сказки, такое дело.
Ты давно не можешь в меня смотреться.
Зазеркалье вдребезги разлетелось,
И у нас с тобой по осколку в сердце.
Так реальность сна обернулась бредом.
Улыбнись, мой свет, не смотри угрюмо.
И не бойся, я к тебе не приеду.
Потому что ты меня не придумал.
Пропуск
Глина, травинка, камушек, палка.
Брошенный рай в стиле кавай.
Грубый хендмейд, а всё-таки жалко.
Ты подожди, не доламывай.
Сомнопорталы очень непрочны –
Можно разрушить, нельзя управлять.
Всё рок-н-ролл, правда, это не точно.
Рухнет само или будет стоять.
Непредсказуемые конструкции,
Но если кругом пойдёт голова
И по-другому не сможешь проснуться –
Камушек, палка, глина, трава.
Ты разберёшься, когда будешь нужно,
Ну а не будет – забудь, забей.
Верность своим любимым игрушкам –
Не обязательно верность себе.
Ох, не взыщи, я опять слишком длинно.
Солнце встаёт у тебя за спиной.
Камень, травинка, палка и глина –
Пропуск из дома обратно домой.
Семнадцать
Шло бы всё это ясной заре навстречу.
Но если спросишь, что-нибудь да отвечу.
Видеосвязь? Не сейчас. Не могу. Ну чё ты.
Красный опухший нос и глаза как щёлки.
Ужас, мне снова семнадцать, живу без кожи.
(Кстати, ты тоже, горе моё, ты тоже.)
Способ держать эмоции на контроле –
Мрачный сарказм, если хочется выть от боли.
Разнонаправленность фобий – кто кем не понят?
Я как-то справлюсь одна, тебя не догонят.
Оба несём дребедень – умоляю, хватит.
Ты отойди, я выкручиваю взрыватель.
Блажь
Сорвался с ёлки шарик – что за грусть?
Осколки – вымести.
Но ты же знаешь, я всегда боюсь
необратимости.
Тебе позволю обозначить эту блажь
дурной привычкой – ну,
вот, например, когда меня предашь,
тебя не вычеркну.
Умолкнет чёрная дыра внутри-внутри,
уснёт волчок на краю.
Всё не вычёркиваю, что ты ни твори,
и не вычёркиваю.
Почти не больно. А тебе? Расскажи,
хоть переври падежи.
Мне надо, чтобы ты остался жив.
И ты останешься жив.
Наладится
Никакое не волшебство,
И не думай о волшебстве.
Я в ответе за тех, кого...
Уходя, оставляю свет.
Боль твою утолить дано –
Только вспомни и попроси.
Я в тебя влюблена давно,
И не только в тебя, прости.
Вот, на пальцах одной руки
Я считаю своих волков.
Мне не надо твоей строки,
Лапы, сердца, хвоста, грехов.
Всё наладится, слышишь, бро.
Сны твои уже не горчат.
Я в ответе за тех, кого...
За тебя и твоих волчат.
Не смотри
Тысячу лет назад мы лежали в одной утробе,
Слушая голос нашей единой крови.
Пофигу, кто там из нас куда не доехал, –
Ты у меня изнутри на закрытых веках.
Сердце моё, не смотри, как я догораю,
Плавлюсь, киплю, спекаюсь, заживо умираю.
Ты забери у меня амулет охранный...
Вечно твой
ненормальный,
выжженный,
оловянный
Колесо
Мне надоели мои кошмары –
Сюжеты краткого забытья.
Катись-вертись, колесо Сансары,
Но непонятно, зачем тут я.
Когда иду покупать пергамент –
Туда, где сакура вся в цвету, –
Ступени рушатся под ногами,
Обломки падают в пустоту.
Сама себе говорю: заткнись, – но
Горит под кожей узор тоски:
Мои невыплаканные письма,
Татуированные в стихи.
Опять дежурить у аппарата:
Банзай вам, призраки, исполать!
Крутить заржавленный диск щербатый,
Скрипеть зубами и не стенать?
Меня выносит и с родниковой.
Заполирую скупой слезой.
И если всё же начну по новой,
Включу в наушниках «Кайнозой».
* * *
А потом тебя накрывает такой волной,
Что тебе не видно из-под большой воды,
Как над ней живые идут на живых войной,
Оставляя от неба копоть, золу и дым.
Этот эпос они писали не о тебе,
Ты в нём лишний герой, так давай же, останься вне.
Научись дышать в солёной густой воде,
Научись летать на тёмной тугой волне.
Выноси за скобки северных скальных бухт
То, к чему рванулось сердце в чужой степи.
Не проси о смерти ласковую судьбу,
А не то поставит боль твою на репит,
И тогда ты снова выдохнешь: «Что со мной,
Что с тобою, и почему так горчат слова?»
Это просто живые идут на живых войной.
А тебе не надо, ты ещё не жива.
Ничего человеческого
Здравствуй. Пишу тебе из петли
трассы, неумолимо ведущей к дому.
Я запомнила неземные глаза твои –
сколько же в них земного.
Шла к тебе сквозь вакуум, камень, огонь и жесть.
Раны сразу затягивались, как не бывало раньше...
Под твоей бронёй ну хоть что-то в заначке есть,
кроме вины и фальши?
У меня ничего человеческого в крови,
у тебя ничего человеческого в субстанции,
что зовётся душою. Не говори о любви.
Незачем и пытаться.
Так себе выход – жизнь променять на сны,
кто бы ни шёл на контакт, управляя снами.
Всё, что вчера случилось, будем честны, –
это не с нами.
Кто я тебе и зачем я тебе теперь,
разве когда-то прежде мы притворялись?
Я не справляюсь. Не жди, не жалей, не верь.
Это Солярис.
* * *
Я всё медлила хоронить своих мертвецов,
А они оставались нетленны, они со мной говорили.
И когда я совсем уставала держать лицо,
То они это видели и, не предупреждая, били.
До чего же осточертел этот адский цирк.
Наплевать на форму – рифмую глагол с глаголом.
...И когда мне в глаза глядели мои мертвецы,
Я захлёбывалась любовью, идущей горлом.
Пузырились алым несказанные слова.
Близнецы по крови, а будто совсем чужие...
До меня доходит: я ведь для них мертва.
А они-то живы. И хорошо, что живы.
По тринадцатым числам
По тринадцатым числам, случалось, она возвращалась.
Где-то в подвздошье горело и не вмещалось.
Всей собой приосанивалась, чтобы не бить на жалость.
Рифмовала чего-то, понимая: да ну, бездарность.
У неё был плащ просторней на три размера,
это сохраняло в ней зыбкую веру
в то, что она кипарис.
Свет мой зеркальце, ну-ка заткнись,
холера.
До чего всё серо, Господи, как же серо.
Это надо пройти, как просёлочную дорогу
из морской стихии вынутому осьминогу.
Восемь ног, девять жизней, и всё под созвездием Козерога.
Ретроградный Сатурн, вот ты подкачал немного.
У неё всё в порядке, было и остаётся.
Как включает мозги, так прямо до слёз смеётся.
У неё посуда только на счастье бьётся.
И в осколках острых ярче сияет солнце.
Вам наврали, что сумасшедшие тоже плачут.
Разве чем-то другим не заняты, не иначе.
По тринадцатым числам смотрят в небо и ждут удачу.
Дышать
Вспоминай, как дышать не
вспоминая, как надо дышать.
Ни за кого не держаться.
Никого не держать.
Ни за кого.
Никого.
Одна.
Оттолкнись от дна
и лети,
лети.
Или ти
ши
на.
Ды
ши,
на,
если ты до сих пор не смогла надышаться.
Не было шанса,
да и сейчас без шансов:
как выдыхать,
затаив дыхание?
А не таи.
Они все твои.
© Елена Лещинская, 2023.
© 45-я параллель, 2023.