Закон любви
Сок «Изабеллы» из лозы поспелой,
впитавшей южного светила свет.
Душа полна любовью бедной Бэлы,
погибшей ни за что во цвете лет.
Я обливаюсь сладкими слезами,
я кровь перебродившую пию.
Тех смертных лики схожи с образами,
кто отдал душу за любовь свою.
О, девы Михаила, вы лилейны,
вы – спущенный на Землю райский цвет.
Пути Господней правды не линейны,
греха и на княжне Тамаре нет.
Любовь, что было чёрным, перебелит, –
со снежных гор течёт её ручей, –
как в мельничке, всё злое перемелет
в закваску для пасхальных куличей.
* * *
А где-то есть мыс Фиолент.
Я не была там много лет.
Но я на самом деле – там,
плыву по ласковым волнам.
И на скале высокий крест
великолепье этих мест
и их величие хранит.
И в раковину бог трубит!
Португалия. XIV
Инеш, истлевшей королеве,
придворные, вы поклонитесь,
в поклоне преданном согнитесь,
лилейный оживив овал.
Ваш Педру в радости, не в гневе:
чрез столько лет после убийства
он всё же своего добился –
Инеш он царство даровал.
Она была земной подругой,
тайновенчанною супругой,
но это был небесный брак.
Посторонись, могильный мрак!
Лицом к лицу два саркофага,
любовь не опускает флага:
воскреснут в Царствии ином
Инеш и Педру, весь их дом,
что звался Домом слёз доселе.
Пусть в нём поселится веселье!
А за рассказанную быль
нам золотой дадите вы ль?
Сквозь туман
Я жизнь как неизбывную беду
влачу среди существ, предметов бренных.
Но верю я: когда-то попаду
на Острова Блаженных.
Нет ничего дороже для меня
мечтаний детских солнечной Эллады.
Её герои, боги – мне родня,
другой родни не надо.
Я знаки дальней пристани коплю
в воображенье жарком, неустанном.
Я прилеплюсь ракушкой к кораблю,
плывущему к тем Островам желанным!
Свежесть
Грядёт гроза, грохочет гром,
как благовест среди жары,
как войско Рима – напролом,
и покоряются миры
дождю, что сверху вниз пророс,
как отражённый в речке лес.
Оглядывает мир Христос,
как будто только что воскрес.
Александра
Мой ласковый и нежный зверь...
Но зверем вас назвать – унизить.
Двух душ родных сильнее сблизить
не смог бы даже рай, поверь.
Какое счастье – мы нашли
друг друга среди стай и сонмов.
Твоим теплом наполнен сон мой
здесь, на окраине Земли.
И до небес – рукой подать,
когда смотрю в твои глазищи,
ведь в них – очаг духовной пищи,
из них исходит благодать!
* * *
Ах, как сердце моё тоскует!
Не смертного ль часа жду?
Ахматова
Опять бывалая тоска,
как будто дуло у виска,
как будто ворон залетел
в окно, на спинку кресла сел,
вострит недобрый тёмный взор
и всё твердит свой невермор!
Траектория ностальгии
Так случилось, что жизнь началась с Анапы,
то есть с моря. Я помню, бродили крабы
по песку прибрежному, столь прелестны,
и стихия плескалась во всём своём полном блеске.
Зависали медузы в волнах, как подводные люстры,
на гряде облаков солнце было – кочан капусты,
подплывали так близко дельфины, ручные будто,
и сверкали их спины из нежного перламутра.
Шли мы к морю мимо заброшенного котлована,
где гремели лягушки не хуже родного органа.
По решётке подъезда вились виноградные кудри,
и синели в них грозди, как женские очи, смиренномудры.
И, конечно же, готика кипарисов чистое восхищенье
вызывала в душе, а надеждою на возвращенье
я живу и поныне, ведь жизнь началась у моря,
и сегодня оно во мне плещется, сердцебиенью вторя.
И хочу лечь не в землю, а чтобы волна укачала,
потому что мне видно в таком окончанье – начало.
Письмо
О, Франция моя, любовь моя!
И каменное кружево соборов,
и окна-розы, в чьих лазурных взорах –
Атлантики небесная струя.
Шиповник белый, жимолость, жасмин
и алых рододендронов лобзанья,
бифштексы с кровью, нежные касанья
дыханья Сены, и вина кармин,
что расплескал закат по облакам.
Таинственная дымка кельтских капищ
и сдержанное благородство кладбищ.
О, Франция, моим худым рукам
не дотянуться и не удержать
твой шик, надлом, смесь роскоши с печалью.
Там, за неодолимой дальней далью
храни былых шагов моих печать!
Наверху у старушки соседской
каждый час отбивали часы.
Но она оказалась в мертвецкой,
в небе остановились весы.
И заместо привычного боя
деловито стучит молоток,
словно гроб забивают. И воя
планетарного звук не далёк.
* * *
Никого мне не жалко,
ведь никто и меня не жалел.
Пусть Истории палка
ходит по-над аморфностью тел.
Кто утёр мои слёзы?
Их никто никогда не утёр.
Пусть украсят не розы –
грозы мой погребальный костёр!
Tristia
Остались одни поминки.
Блокнот мой – мартиролог.
Друзьями полны суглинки,
а в рай не видать дорог.
Но всё же верю упорно:
все встретимся мы в раю.
Нас выдернут из-под дёрна.
За это бокал свой пью.
Июль
С.
Мы с тобой – две кувшинки на глади пруда,
улыбаемся нежно друг другу,
небу, солнцу, зелёному лугу,
где овечьи пасутся стада.
Вразнобой колокольцы поют.
Но, дыша чистотой и свободой,
два цветка на поверхности водной
друг для друга живут и цветут.
Реквием
В небе ненастном
плачет овечка.
Мама угасла
тихо, как свечка.
Тихо, как будто
роза увяла.
Что скажешь, Будда?
Мамы не стало.
Полная горя
жизнь ей досталась.
С жизнью не споря,
гордой осталась.
Встретят подруги
маму за дверью.
Реквием вьюги
вкупе с метелью.
В сердце останешься
ты молодою
страстной красавицей,
а не седою,
полубезумной...
Реквием Духа.
Голос твой юный
вечен для слуха.
Ветер, на части
душу мне рви!
Боже, в объятья
маму прими!
Верила, верила,
Боже, в тебя!
Вот и отмерь ей
вечность, любя.
Сына пусть встретит –
ей без него
всё – хуже смерти,
хуже всего.
В небе ненастье.
Голос мой слаб.
Дай, Боже, счастье
там ей хотя б!
Плачет овечка,
как под ножом.
Реквием свечки.
Не пощажён
мир этот бедный.
Всё меньше сил.
Скачет Конь Бледный, –
кто б пристрелил...
13 декабря 2014
Со-творение
Я отхожу от тягот и невзгод
с буддийской отрешённостью «ом мани..».
Сознание освобождаю от
досужих мыслей и воспоминаний.
Под прежней жизнью подвожу черту
карандашом, словно жезлом державным.
Приди, о Бог, наполни пустоту
каким-то новым, лучшим содержаньем!
Хотела б пением создать я рай
и поселить любимых в нём счастливо.
На струнах моих нервов Ты сыграй,
чтоб получилось сладко и красиво!
Ведь может мозг вселенную создать.
Так пусть в моей вселенной торжествуют
добро, и дружество, и благодать,
а реки смерти пусть её минуют!
© Элла Крылова, 2014 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.