Москва – Воронеж
Поезд в ночь, как стальная иголка,
Нижет, нижет янтарины-бусы:
Милославское, Заново, Усмань...
И татарская дочь, обернувшись протокой,
Вновь бежит сквозь метель, с побелевшими косами;
Стук монист – в перезвоне колёсном.
То ли снег за окном, то ли пепел Рязани,
То ли кони-туманы с разрытых стоянок...
Я вернулся, родная. Метёт, замерзая,
Ветер-дворник
Пустой
полустанок.
Что попало
За межой – война,
Над Хопром – зима,
Белая кума.
Нет у поля дна.
Год замкнулся в круг –
Только, видно, зря:
По тебе, мой друг,
Всё горит заря.
Знать, душой спились –
Обвалилась высь.
Сидор да Борис
Об одной дрались.
Путал бедный бес
Родину и квас.
А отрез небес
Не согреет нас.
Берегла трава
Голос мёртвых сёл,
Что меня повёл
Собирать слова.
Всякий ночью сер.
Днём привычна новь.
Не бывало вер,
А была любовь.
Колыбельная о Месяце
Месяц, лохматый дед,
Рыжая шапка – два уха,
По ольховым идёт лесам
Тихо-тихо в туманах-валенках.
Собирает озябшей рукой
В буреломах закаты-яблоки;
Расставляет, шурша камышом,
На реке золотую сеть.
Кто в неё попадёт – не избудет печали,
Травяных, горьковатых осенних дум.
И тягучая песня – рябиновый мёд –
Растечётся зарёй в перелесках.
Ведогони
Отзвенела наша рожь
Золотыми святыми звонами.
И кого ты, ветер, ждёшь
Мелколесьем, межами сонными?
Растерялись наши дни
Черепками разбитой осени.
Ведогонь свивает нить
Паутин на небесной просини.
Песенка странницы
Нет моей боли,
Дома осталась
Плетью да грустью:
Добрый, да буйный
Ждёт – не поищет,
Спит – не разбудишь...
Сердцу поётся
Звонко.
Млечные дали –
Жемчугом ризным.
Ясной долиной –
Путь побелённый.
Солнце распишет
Не по уставу
Избы зарёю.
Присно.
* * *
Дождь шуршит, как серебряный стог.
Под окном – топоточек капели.
Чешет облако серый истрёпанный бок
О скрипучие петли.
По-старинному теплится яканьем речь:
«Придя твой. Погуляя – и придя».
Протянуться бы дымом, на волглых покосах прилечь
И вплестись в полотно – нитью.
Степной плач
– Не шалфей цветёт,
Не заря –
За рекой моей
Хаты горят.
Ужли ночь,
На которую нет рассвета,
Ты ли это?
– Я.
– На безродной земле –
Ветра:
Перекатная голь,
В чёрной пыли.
Слышен грай
Воронья.
Ты ль – та самая боль,
Век живи – не излечишь,
Ты ли?
– Я.
– А придут,
Чуждой речью звеня,
Пепелище занять
Да ковыль ископытят окрестный...
Мои руки пусты,
В горле тесно:
Влёт стрелой – мою песню
Ты?
– Я.
– То, что было,
Уже не забыть.
Чего не было –
Не вернёшь.
Кто из старой косы
Делал нож
И ходил на судьбу,
Хоть боялся ночной темноты?..
– Ты.
* * *
По рассветной траве,
Глядя вверх,
Я пройду,
задевая кусты черёмух.
Услыхав колокольца птиц,
Пораспустит вязанье дрёма –
Шерстяную туманную нить.
Крещена я водой криниц,
Отшептали меня стерни
Да лозинник отпел
белый.
Уж не стану тебя винить:
Что предписано – то и делай
(А судьба твоя, знать, такая ж).
Зябнут руки, как на свиданье.
На десяток шагов воли дай мне.
На поляне, у пегого камня,
Меня расстреляешь.
Жаль полынных небес
Да несчитанных вёрст.
Лес –
Тихим эхом в груди:
подожди...
Жаль
Желторогой козы – чёрной ночи,
Что по крыше цокочет
Копытцами звёзд;
Да косматого рыжего пса,
Что бежит голубыми лугами;
Жаль
Светло-ярых озёр овса
С тополиными берегами,
И приснившихся дивовых гор,
И тропинок нехоженых...
Жаль –
Мы похожи с тобой, похожи...
Слышу:
щёлкнул затвор.
...Ветер гасит холодное
пламя ослинника.
Травные слёзы горят.
Из корзинки ольховой
брусникой
Раскатилась заря.
Калика перехожий
Вот дорога моя,
А вот слово твоё –
Неоточенным камнем
В котомке.
Тяжело
Нести мне его,
Тянет к пыли, к траве
Обочинной.
А и бросить его – пропадёт
Самоцветным сияющим колосом
На чужом, на нехоженом поле
В безветрии.
Заиграй-овражки
Будет ветер, и будет снег –
Белым полозом, звонкою чешуёй.
Пегой облачной кобылицы не сдержишь бег –
Вновь растопчет подковою горячо
Позолоченной;
и вонзит
Всадник в сердце змеиное острый луч.
Разольётся холодная кровь по низинам,
Заиграет, сбегая с круч.
И, пробив, как скорлупку, опавший лист,
Зазмеится росток зарниц.
Крылья
Ветер в лицо.
Птичий щебет,
как детский смех.
И толпа внизу –
Неспокойное озеро –
Ждёт.
На колокольне стою.
Нет бы ткать,
вышивать предзакатные солнца –
А мне надо самой
к солнцу!
По ночам
собирала жар-птицыны перья
Вдоль заросших тропинок.
На рассвете срезала
несечёные волосы ив.
По углам – дымы паутин
В моём доме... А я
Мастерила и ладила – крылья!
Чтобы, встретив восход,
полететь за моря
заповедных лесов и степей...
Кто бы верил.
Наверху колокольни стою.
Сколько здесь до меня вот так?..
Ветер щупает новые крылья
И подталкивает: «Лети».
Кто бы верил...
Тысячи глаз.
Вот блеснули одни – в светло-карих
И испуг, и призыв:
«Ну же... Падай».
Вот другие, древесно-серые –
Плачут
или слезятся от солнца:
«Говорила тебе, чудачка...
Ты не слушала. Поздно! падай
и не мучь меня:
ведь – любила...»
Третьи глянули, впившись, – бесцветные,
Будто лёд в половодье:
«Рано.
День нелётный, крепления слабы.
Жаль задумку... Да падай, падай».
Мои крылья –
прочные, лёгкие,
Но поднимет их – только вера.
Сорный смех растёт над толпой.
«Падай», – ветер шепнул со вздохом.
К чёрту!
Шаг с колокольни,
руки раскинув –
Разбивайся-гори...
Подхватил воздух крылья,
Как вода – сухие листы.
Задрожали, расправились –
понесли –
Над каменьями-взглядами,
И над криками-стрелами,
И над хатами,
в изумленье присевшими,
И дорогой – ползущей медянкой,
Над рекой с отраженьями-слитками,
И над лесом, над старыми гарями,
Над болотами и лугами –
На восход,
вслед за грозами,
не уставая,
Продираясь сквозь стаи дождей...
Был в толпе один,
Кто
поверил.
На покосах
Разметались покосы.
Бабуля в платке,
Словно выцветший синеголовник,
Вспоминает,
кивая прохожему ветру в лугах:
«Замирилась война – мы девчонкими были.
Колоски собирали у поле.
Полесовшшык наедя – ох, страх…»
А я слушаю бабушкин говор, не слыша,
Вынимаю занозу-остинку из пальца.
Всё боюсь наступить: травы русо лежат,
Как твоя посечённая стрижка...
Самолёт вдалеке стелет холст –
Новина рассыпается ветошью.
Истончается боль.
Ты сказала – на будущий год не приедешь...
Замыкается день. В ветровой тишине
Дозревают созвездий колосья.
Лишь ключи прозвенят у зари
На туманном серебряном поясе.
Тридцать лет на печи
Мы не виделись тридцать лет
И три года. Лежу на печи.
Ходит кот за окном –
Старый, дымчатый ветер.
Да ещё хорохорятся девки:
Понавесили красные бусы...
А приедет по осени свашка
Золотистые косы и рвать, и метать –
будут плакать.
Мы не виделись тридцать лет.
Ни вестей от тебя, ни предвестий.
Окунает в кадушку луна
Кружевной, шитый пылью рукав.
Кличет в поле сверчок придорожный.
Мне б уснуть... С косогора звезда
Покатилась в ольховые яры...
Тихо! – слышу – идут:
По каменьям – клюка,
Как по сердцу – слова,
Первый дождь – по стеклу,
За дверное кольцо
Ухватила рука,
Заходите, раз так, –
То калики идут
Перехожие.
– Нелегка нам дорога легла.
Дай воды. Дай колодезной,
той.
– Из колодца бы рада, да я
Тридцать лет неходячая.
– Встань.
Свесив ноги с печи, –
По дощатому полу,
Босиком – по двору
Да по мокрым бурьянам;
Ржавый ворот скрипит –
Потянуло ведро,
Будто рыба за леску,
За цепь.
– Выпей ты. Мы
потом.
Сила полынной земли
В этой стозвонной воде.
Горечь сожжённых сёл
Да переливчатость песен,
Холод булатных небес.
Хлынула в душу,
Вымыла боли,
Вынесла старый сор...
– Землю не перевернёшь.
Хватит полсилы с лихвой.
Пой да гуляй – не пей,
Будет и твой
Бой.
. . . . . . . . . .
Солнце-хозяюшка
В жёлтых лаптях
Ходит, сметает
рассветные сны.
То ли привиделись,
То ли явились, –
Стынут следы
перехожих калик.
Осторожно слезаю с печи.
Шаг, другой...
Опершись о просевшую раму –
На пороге,
у края воли,
Стала прямо.
До самых зорь
Размотался клубок дороги.
...Завивается посвист над полем.
Алый конь у заката ходит.
Как поймаю его – так поеду,
Разузнаю, чья в поле трель.
Мы не виделись тридцать лет.
Ты узнаешь меня теперь?
© Эльвира Пархоц, 2011-2019.
© 45-я параллель, 2019.