Эмигрировать в литературу
Предисловие к книге Яны Кане «Зимородок» (Санкт-Петербург: «Геликон Плюс», 2020)
Яна Кане начала писать стихи ещё в России, посещала в Петербурге ЛИТО Вячеслава Лейкина, но потом, в возрасте 16 лет, переехала в Штаты и правильно сделала. Не потому, что в Штатах лучше, а потому, что традиция её поэзии — американская, метафизическая, и верлибр у неё органичен, хотя и рифмованным стихом, как вы увидите, она владеет вполне. Русская поэзия отягощена бытом и социальностью, а Яна Кане предпочитает всего этого не видеть или по крайней мере на этом не фиксироваться. Её интересует тонкая грань между сном и бодрствованием, между агностицизмом (не безверием конечно) и верой, между стихами по-русски и стихами по-английски (они пишутся явно одним и тем же человеком, но в двух различных состояниях). Как сформулировала она сама – перевожу прозой и в строчку, – «На этом языке я беседую, спорю, флиртую с мужем, учу или развлекаю дочь, общаюсь с подругами из колледжа, отчитываюсь на конференциях, докладываю шефу, здороваюсь с соседями. А на ТОМ языке – я прислушиваюсь к шёпоту призраков, их неспешной беседе, скользящей своей неизменной орбитой».
Это, конечно, несколько принижает английский: «свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлечённейшими понятиями, роение односложных эпитетов, всё это, а также всё, относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям – становится по-русски топорным» (Набоков). Но для Яны Кане именно русский – язык отвлечённостей, памяти, тёмных интуиций о Боге. Её английские стихи написаны женщиной умной и проницательной, русские – женщиной чуткой и понимающей много больше, чем она хочет выразить по-английски.
Это двойное существование («на пороге как бы двойного бытия», как писал Тютчев, вероятно, самый близкий ей поэт) – первый такой случай в литературе. Большинство билингвов, переходя на другой язык, остаются собой. Кане по-английски – это другая личность с другой памятью. Но всё это написано на русском холсте, на котором – русская почва, глина (название весьма важное и откровенное), русское подсознание и русские догадки о Боге. Именно религиозность Кане – ничуть не церковная, тем более не сектантская, – вписывает её в традицию Тютчева, Тарковского, Заболоцкого; именно этот круг авторов – названных или не названных в эпиграфах, – определяет её поэтику и темы.
Поэзия не нуждается в предисловиях, оправданиях и пояснениях. Кане – сложившийся поэт, сумевший из своей драмы сделать лирическую тему и превратить эту драму в факт литературы. А поскольку таким двойным бытием отягощены уже тысячи наших соотечественников, – бывших, или вернувшихся, или живущих на две страны, – эта книга будет востребована, прочитана и многим облегчит душу.
И это первый случай, когда я не жалею о том, что талантливый поэт уехал из России. Собственно, он эмигрировал в литературу, а это лучшее, что можно сделать с собой.