Послесловие
Громыхало, потом передумало...
Поначалу отчаянно дуло, но
Постепенно утихло и это...
Август пах свежескошенной сыростью,
Вырезая листву из папируса,
В свитки медленно скручивал лето.
Рисовал колонковою кисточкой
Птиц и, глядя сквозь сизой тоски очки,
Превращал изумруды в шпинéли.
Большеглазые алые далии
Оправлял в акварельные дали и
Делал небо как можно синéе.
Разномастные смутные помыслы,
Словно псы неразгаданной помеси,
Пробегали рысцой мускулистой,
И, гонимое солнечным голодом,
Первобытное ярое пóлымя
Племя лип добывало из листьев.
… Снова жахнуло! Всё ж таки хлынуло!
Со взбешённого неба полынного
Дождь бежал, укрываясь от молний...
Август шёл к своему окончанию,
Вычисляя константы молчания
По законам осенних гармоний.
В час ночной...
В час ночной по крышам ходит нечто...
Может, дождь, а, может быть, печаль...
Если лапы жизни сбросить с плеч, то
На дорогах встречных-поперечных
Станет пусто, холодно плечам.
За плечами спят мечты и плачи
В незабытой детской темноте.
В переливах речки мяч маячит,
И глаза распахнутые прячет
Чаморошной чёлки полутень...
Мне себя, давнишнюю, не жалко
(Разве что по-родственному — чуть)...
Вроде как столкнулся старый сталкер
С плюшевой игрушкою на свалке
И небрежно выдохнул: «Ах, чушь...»
Иногда дурёхе той сигналю,
Мол, на выход, вещи не забудь!
Та и тащится за мной, иная —
Юная, наивная, смешная —
Знала бы, какой нам выпал путь...
Я и не пытаюсь оправдаться
Перед ней или её винить...
Неудачный кувырок брейк-данса...
Мимопопаданье стрелки дартса...
Треснувший от возраста винил...
Дождь висит ли, память ли витает
Над пустыми душами садов...
Что тут скажешь... Я давно не та и
Без раздумий отпускаю стаи
Несусветно светлых птичьих снов...
А по крыше ходит, ходит, ходит
Жизнь, как дождь... Не спится мне и ей.
То ль подвижка звёзд на небосводе,
То ль ошибка считки в генном коде —
Но как странно всё в судьбе моей!..
Вот и тихо... Ни шу-шу... Ни капли...
Улеглась и жизнь, в конце концов...
Тени лет ли, прикасанья лап ли...
Плечи дрогнули и вновь ослабли...
Нет дождя — но мокрое лицо...
Снег-зверь
Косматый талый снег-зверь
На берегу реки-мглы
Под колпаком ночных сфер
И под приглядом туч-глыб...
А зверя завтра убьют
Горячей синевой дня.
Но спит пока дитя вьюг,
Тревожно жизнь во сне для.
Побег зари в звезду врос
И тёмный проломил свод.
И полон снежный глаз слёз,
И больно бьётся ток вод.
В пустого неба сегмент
Кусок луны спиной вмёрз.
Необратимо тускл мех,
И зверь уже почти мёртв.
Ударил острый луч в лёд.
Короткий вздох ушёл вверх.
Лишённый неба сбит влёт.
Вознесший душу взят в свет.
Безмолвное
Во мне такая тишина,
Что никакой январь не громок —
Со льдистой поступью потёмок
И криком ветра у окна.
Ни парка ураганный крах,
Ни скрип печали деревянный
Не вхожи в кубик мой стеклянный,
Затерянный в немых мирах.
Но серебристая пора -
Нужда ли ей до речи плеска,
Когда в алмазных перелесках
Луною начата игра?..
И ток блаженства переменный
Переливается сквозь грань
Прозрачной призмы, где гортань
Атавистична и смиренна,
И не шевéлится под нёбом
Смущённый отдыхом язык.
А небо цвета электрик
Шлет волны снежного озноба,
И в напряжении поля
Ждут из мерцающей пустыни
Молниеносной синей стыни,
Чей острый и смертельный взгляд
Так притягательно невинен
И так готов испепелять...
Искрится ярче хрусталя
Моя хрупчайшая твердыня...
Созвучья лунные на гранях
И тонких рёбрах бытия
Соломкой ломкою стоят...
Ах, если б только знать заране,
В какую сторону земли,
От неба вряд ли отличимой
Ночами зимними глухими,
Свет преломлённый постелить...
Но все кристаллы тишины
Давно позвёздно сочтены...
Последний поезд
А время всё летит — не в нашу пользу —
Как позабывший торможенье поезд,
И впереди не рельсы, а стена.
Она пока ещё нам не видна.
Но ей черёд настанет появиться,
И нет возможности остановиться.
Наоборот, усилился разгон,
И дребезжит разболтанный вагон,
От веку не видавший капремонта.
Наш паровоз растерянную морду
Воротит от печальных перспектив.
Насвистывает простенький мотив
Своей трубой, как будто всё нормально.
А крановщик из неба «вира», «майна»
Командует, вися над тупиком,
И ждёт, когда же поезд прямиком
Полезет на стену — куда деваться!
Под звуки нестареющего вальса
Кружится вороньё над пунктом А.
Уже давно написаны тома
О странностях пике горизонтальных...
Но вечности стареющие тайны
Запрещено простейшим выдавать.
На тёмных стропах дождевых слова
Качаются высóко — не достанешь —
На ниточках небес затеяв танец,
Почти что белый... Это первый снег
Сорвался... С тучи совершил побег...
По шпалам носится, как пёс кудлатый.
Въезжает поезд в снежные палаты,
Своей стесняясь ржавой черноты,
Выплёвывает дымные цветы.
Они здесь абсолютно неуместны.
А дверь вагона с шишечкою медной
Заклинило... Ни выйти, ни войти...
Стена возникла поперёк пути —
И всё! Никак нельзя её объехать...
А поезд отправляет в небо эхо
И просто растворяется в стене...
Но так и не появится за ней...
Лишь птицы за литыми облаками
Друг друга кличут длинными гудками
Да в миллионнодушных городах
Стучат сердца, как будто поезда...
Выбор
Кай! Дурачок, мальчишка, несмышлёныш!
Ты всё же вечность променял на Герду,
А целый мир на старую мансарду...
Ушёл с девицей этой неуёмной!
Да если бы она и впрямь любила,
То не лишила бы тебя блаженства...
Ей просто победить меня хотелось
И собственность свою забрать обратно.
Да-да, тебя, птенец мой неразумный!
Я повторюсь: любовью здесь не пахло,
Но тривиальным женским эгоизмом!
Позволь взглянуть... Да... Всё у вас здесь мило...
Кровать. Горшки. Пелёнки. Ладно, розы...
И всё?! И это то, чего ты хочешь?!
Ни северных сияний, ни полётов
Над белой вьюжной сумасшедшей бездной,
Ни строгой математики кристаллов?!
А помнишь, как мы мчались над морями,
И толпы юных волн внизу стояли
И ждали, что ты их красу заметишь?..
А ты и замечал, не правда ль, милый?..
Одна из них за нами увязалась
Почти до самой Арктики в надежде,
Что ты к ней прикоснёшься на прощанье.
Но мы ведь были выше... Много выше...
Так, значит, всё же Герда?! Что ж, твой выбор!
Но не надейся вновь меня увидеть.
Я знаю, ведь с тех пор, как ты покинул
Чертог мой и к себе домой вернулся,
То без конца выглядывал в окошко:
А вдруг я снова мимо пролетаю!
Не зря ведь ждал! Как видишь, прилетела!
Вот сани! Вот метель! Азарт дороги!
Решайся! Вон идёт твоя красотка!
Она с годами стала краснощёка,
Весьма упитанна и говорлива,
И явно действует тебе на нервы
Своею неустанною заботой.
Всё! Жёнушка вошла и оттащила
Тебя подальше от окна мансарды!
Уж кто-кто, а она-то сердцем чует,
Что я опять так близко подступила...
Прощай! Прощай!
Опять не получилось...
Лечу... К блистательной холодной власти,
Что мне была дана в обмен на сердце...
Как оказалось, жить без сердца проще.
К чему четыре камеры страданий?
Меня однажды тоже увозили,
Несли по небу и дарили звёзды...
Потом была Лапландия... Пустыня...
Веками одиночество молчанья...
Трон королевский... Ледяные стены...
И сердце...
Моё отнятое сердце...
Как прежде...
Снег шёл на первую разведку
И, маскируя белым ветку,
Пытался разобраться, всё ли
На месте: лес, озёра, поле...
Бесшумно продвигался дальше,
К садам, от черноты страдавшим.
Земли касался, осторожен
И чуток. Кем-то был проложен
След первый, снежность выдавая.
Мерцала искрами трава, и
Окраина преображалась,
Как будто заново рождалась.
Гулял по тропкам знобкий ветер.
Восторженно визжали дети,
Снеговиков шары катали.
Берёзы серебро вплетали
В свои растрёпанные коски.
Темнело. Становилось скользко.
Снег шёл на свет машин бесстрашно,
И фары резали пространство
На полосы и линовали
Дороги. Синие трамваи
Сновали по блестящим рельсам.
Луна просилась в дом погреться.
Вверху исправно звёзды тлели
И отделяли снег от плевел.
Он прорастал легко и споро
Из неба в молчаливый город,
Склонялся над фонарной марью
И убеждался — всё нормально,
Он гость желанный, долгожданный...
Вносила менеджер Татьяна,
Войдя в режим полноэкранный,
Три зимних фото в модный блог...
А снег, зависнув, подытожил:
«Всё так, как прежде... Мир всё тот же...» —
И лёг.
Медленный фокстрот
Кружился снег замёрзшею пластинкой
Под световой иглою фонаря...
Мелькали одинокие снежинки —
Растерянные ноты декабря.
А томный парк от медленных фокстротов
Почти взлетал в молочно-лунной мгле
Вращалось небо на четыре счёта
И прижималось с нежностью к земле
Вдоль тополей в аллее к горизонту —
Скрипичных, в небо вставленных ключей —
Лилась метель...
Её неясный контур
Стекал с высот до шёпотных речей
Теней кустов. От снеговых аккордов
Фонарный свет мутнел и убывал,
И, оплывая вниз, казался коркой
Лимонной, припорошенной едва.
Соскальзывала с музыки иголка,
Касалась вновь, дорожку отыскав...
Снег то ложился мягкой сонной горкой,
То обретал воздушность мотылька.
Объединялись бабочки попарно.
О, как сложна изменчивость фигур
И па над тишиною засыпаний
Ночных берёз в кружащемся снегу...
Овладевала хлопьями усталость.
Парк лепетал мелодию во сне.
Погасли фонари. Игла сломалась...
И прекратился снег.
Женщина уходит
Женщина уходит в глубь аллеи,
В день осенний плечи окунув.
Солнце в молоке топлёном млеет
В небе, растерявшем глубину.
Женщина уходит... Да... Уходит
В закленовый дальний фиолет...
Что-то не заладилось в природе,
Да и в целом, в жизни на земле,
Если каждый шаг фигурки лёгкой
Прибавляет тяжести ступням.
Сумочку придерживая локтем
И осанку тонкую храня,
Женщина уходит в неизбежность,
Прошлым зачарованно шурша,
В холодов бескрасочную бедность,
В тень скупых штрихов карандаша.
Женщина идёт. Так входят в воду,
Ожидая ледяной ожог.
Именно сегодня отчего-то
День с утра невыносимо жёлт.
Вот она плывёт, и листья плещут
Золотой волною у щеки...
Сколько было их, ушедших женщин...
Сколько будет...
Что ж вы, мужики...
Пляски света
В прозрачной беззащитности души,
Застенчивой задумчивости тела
Работу кружевную свет вершил,
Выписывал заоблачный оттенок,
Спускающийся плавно в никуда...
Ждал неподдельной искренности вечер,
И трогала хрустальная вода
Печалью отороченные плечи.
На силуэте брошенной судьбы
Прожектора вгоняли в перекрестье
То позвонков тщедущные кубы,
То горла перепуганного пестик...
Пульсация меж клешнями лучей
Бессильно и безвольно трепыхалась,
И ткань любви в сердечной алыче,
Почти сгорев, утрачивала алость.
Два света начинали две борьбы:
Грацильный в поединке с беспощадным
Спасал штрихами робость худобы.
Он ставил тень меж алчными клещами
И не давал сомкнуться до конца.
Дотрагивался кисточкой тончайшей
До чёрного поникшего лица,
И переход ко тьме на нём смягчался.
Прожектора стремились погубить
Загадку взора, жаром вспышек выжечь
Блик на зрачке и напрочь истребить
Полутона — им в яркости не выжить.
Но щёлкнул тумблер. Жирный свет уполз
Рассерженной несытой анакондой.
...Из лебединой тени заоконной
Слетались перья лунные на холст.
Не погаси
Прикосновений тишины, почти неслышных, не пугайся...
И от короны седины, коль тяжела, не отрекайся —
Ведь в этом нет её вины.
И жизни вечер золотой не погаси, пускай пылает!
Быть может, посвящен он той, в ком кровь взрывалась молодая —
А нынче порох стал сырой.
И день, тянувшийся века, теперь спрессован в мига долю.
А доля рвётся в облака — ты отпусти её на волю,
Пока тверда твоя рука.
И ничего отважней нет, важней, доверчивей и чище,
Чем в непроглядной вышине вечернего четверостишья
Возжечь спокойный тихий свет.
На белый лист, на красный лист взгляни смиренно и бесстрашно.
Да будет свет души пролит в просыпанное с неба брашно —
И претворится в хлеб земли...
Осень в космосе
Тьмой обглодана луна,
Будто косточка...
Леденеют времена...
Осень в космосе...
Полыхнёт в иных мирах
Птицей красною...
Час пришёл ей замирать
За пространствами...
Холода уже грядут
Стеклоглазые,
Утешения несут
Пустофразые —
Ненадолго, мол, помрёшь —
Успокоишься!
Вон, туманность чисто ёж —
Больно колется!
Так что брось, не мельтеши!
Будет шастать-то!
Ну, за упокой души!
Слышь, крыластая!
А она на свет звезды
Как рванётся вмиг —
Из паучьих чёрных дыр
С их тенётами!
Холода трещат вовсю —
Громко ссорятся...
...Птица-осень пьёт росу
С каплей солнышка
На оранжевой траве
С желтой ягодкой.
Пролетает в синеве
Вспышкой яркою.
В листья цвета поздних зорь
Превращается...
День горючею слезой
С ней прощается...
И опять луна торчит
Тощей косточкой...
Пусто, холодно в ночи...
Осень в космосе...
Рассветное
Лежало солнце в молоке
Росистою кругляшкой масла,
А осень в утреннем леске
Ссыпала шум в оврагов ясли
И зажимала в кулачке
Обрывок облака и жёлудь...
Неповоротливый, тяжёлый
День, словно кукла-неваляшка,
Вставал, валился в темь полян,
В глухонемой смурной туман,
Оттуда в небо нараспашку
Глаза таращил удивлённо,
Глядел на заревые клёны,
И снизу мнилось: это кони
Кормились золотым овсом,
А ветер — пастушок босой —
Трепал их радостные гривы,
Насвистывал чуть-чуть фальшиво
И дерзко запускал ладони
В придонный сумрак, прогонял
Забившийся в глубь рощи морок.
Щетину чёрную пригорок
На жёлто-рыжую менял.
А солнце в красной бахроме
Вкатилось в выси из-за леса,
И в небе хмурое железо
Весёлая сменила медь.
Лучи — бедовые повесы —
Летели лихо куролесить
В шафранных и медовых весях,
И в благочинной тишине
Берёз монетками звенеть,
В осинах сонных пламенеть...
Спокойно в этой кутерьме
Стояла осень на холме.
Унеси меня
Унеси меня,
Перелётную,
В дали синие,
Долю лёгкую...
Чтоб подспудную,
Темноводную
Суть подсудную,
Подотчётную,
Со струистою
Сердцевиною,
К свету вынести
Соловьиному...
Забери меня,
Пережившую
Ночь звериную
Жгуче-лживую,
Ворожившую
На кофейной мгле,
Ворошившую
Тлен любви в золе,
Ты в родимую
Грусть озимую,
В сентябри мои
Увези меня...
Окуни меня,
Перезвонную,
В тайну имени
Дара вольного,
Лучезвёздного,
Лунобокого,
В воду воздуха
Сонноокого.
Певчей птахою
Соловьиною,
В сини ахая,
В солнце вынырну.
© Эмилия Песочина, 2015-2019.
© 45-я параллель, 2019.