Остаёмся!
Крысы бегут с корабля на бал.
Скромный король поправляет хвост.
Он торопился –
он опоздал!
Мы остаёмся –
до самых звёзд.
Мы остаёмся!
Дари поклон
каждому дереву и –
строке.
Если запойно считать ворон,
совесть
уходит
рывком
в пике.
Если дражайшим назвать цемент,
вряд ли получится сон-вода.
Милый,
смотри,
за десяток «нет»
в банке дают
броневое «да».
Чувствуй!
Решайся!
Линкором лент!
Поездом снега!
Зонтом!
А то,
может, последнюю из комет
держишь за ломкий рукав пальто!
Скромный король поправляет хвост.
Он торопился –
он опоздал!
Мы остаёмся –
до самых звёзд.
Мы остаёмся!
Дари поклон
каждому дереву и –
строке.
Если запойно считать ворон,
совесть
уходит
рывком
в пике.
Если дражайшим назвать цемент,
вряд ли получится сон-вода.
Милый,
смотри,
за десяток «нет»
в банке дают
броневое «да».
Чувствуй!
Решайся!
Линкором лент!
Поездом снега!
Зонтом!
А то,
может, последнюю из комет
держишь за ломкий рукав пальто!
Поэт в провинции
А вот нефиг – сидеть в дыре.
А вот нефиг – читать в стакан.
Между стёклышками (тире)
одобрение Дур и Дам.
Между сказками прямо в лоб,
между модой на рок и rock.
ты (один на один) флешмоб,
ты (один на один) курок.
Ты (один на один) финал:
пить да пить...
мама-папа...
спать...
Ты себя у себя украл
и не смог никому продать.
А вот нефиг – читать в стакан.
Между стёклышками (тире)
одобрение Дур и Дам.
Между сказками прямо в лоб,
между модой на рок и rock.
ты (один на один) флешмоб,
ты (один на один) курок.
Ты (один на один) финал:
пить да пить...
мама-папа...
спать...
Ты себя у себя украл
и не смог никому продать.
* * *
Ко мне приходили ангелы.
Один – в простыне из шёлка,
другой одевался правильно, но улыбался глупо.
Один говорил – Любимая,
другой говорил – Пошёл ты.
Сидели втроём на кухне
и пили зелёный Туборг.
Один говорил – случается,
и стены идут в атаку.
Другой говорил – скучаем тут,
лишь просьбы да облака.
Хотелось послать их к матери,
хотелось найти Итаку,
увидеть большую радугу
и больше не отпускать.
ко мне приходили ангелы
ко мне приходили ангелы
ко мне приходили ангелы
ко мне приходили сны.
Один – в простыне из шёлка,
другой одевался правильно, но улыбался глупо.
Один говорил – Любимая,
другой говорил – Пошёл ты.
Сидели втроём на кухне
и пили зелёный Туборг.
Один говорил – случается,
и стены идут в атаку.
Другой говорил – скучаем тут,
лишь просьбы да облака.
Хотелось послать их к матери,
хотелось найти Итаку,
увидеть большую радугу
и больше не отпускать.
ко мне приходили ангелы
ко мне приходили ангелы
ко мне приходили ангелы
ко мне приходили сны.
Некоторым людям
Вы мне не нравитесь. Ваши лица
напоминают мне сон о море,
в котором нельзя и нельзя разбиться,
нельзя приехать, нельзя повздорить.
Вы мне не нравитесь. Писем счастье
не накрывает слезами веки.
И голова рыболовной снастью
рвётся на части, бруски, парсеки.
Вы мне не нравитесь. Я – подросток.
Я говорю только то, что помню.
Помню любовь свою в рифмах постных,
помню, как могут потеть ладони.
Вы мне не нравитесь.
Не звоните.
Я – эстетически годный Будда.
Сложно найти для себя эпитет.
Поэтому больше искать не буду.
напоминают мне сон о море,
в котором нельзя и нельзя разбиться,
нельзя приехать, нельзя повздорить.
Вы мне не нравитесь. Писем счастье
не накрывает слезами веки.
И голова рыболовной снастью
рвётся на части, бруски, парсеки.
Вы мне не нравитесь. Я – подросток.
Я говорю только то, что помню.
Помню любовь свою в рифмах постных,
помню, как могут потеть ладони.
Вы мне не нравитесь.
Не звоните.
Я – эстетически годный Будда.
Сложно найти для себя эпитет.
Поэтому больше искать не буду.
Графомания: зоопарк
Если быть честной – то мне надоели все.
Про_эты, про_зайки и прочая агентура.
Кошки на крыше, белки на колесе.
Странные звери средней литературы.
Каждый знакомый прячется в Интернет,
каждый четвёртый плавает в нём упорно.
Если быть честной – не начинайте тред.
Выпейте яду или черкните формул.
Если быть честной – бросьте стонать про секс.
Или про бога – с гордым стальным укором.
Новый красивый тираннозавр рекс
смоет вас в реку правильным термидором.
Смоет!
Но вы же вернётесь.
Вас всех не смыть.
Быстро притащитесь фразой из «Ста Сочинений».
Мальчики-девочки!
Не начинайте жить!
Каждый второй убеждён, что «я тоже гений».
Про_эты, про_зайки и прочая агентура.
Кошки на крыше, белки на колесе.
Странные звери средней литературы.
Каждый знакомый прячется в Интернет,
каждый четвёртый плавает в нём упорно.
Если быть честной – не начинайте тред.
Выпейте яду или черкните формул.
Если быть честной – бросьте стонать про секс.
Или про бога – с гордым стальным укором.
Новый красивый тираннозавр рекс
смоет вас в реку правильным термидором.
Смоет!
Но вы же вернётесь.
Вас всех не смыть.
Быстро притащитесь фразой из «Ста Сочинений».
Мальчики-девочки!
Не начинайте жить!
Каждый второй убеждён, что «я тоже гений».
На север от
Совсем ничего не знать.
(не знать никаких желаний)
Отправиться на Юкон, в лососе искать икру.
Встречается человек — приходит октябрь ранний.
Прощается человек – и кажется, что умру.
На поезд, на самолёт – по локти, по плечи снега.
Настолько святее дух – куда до него линять!
Встречается человек – рождается ломтик неба.
Прощается человек – и больно его прощать.
И лучше совсем не знать,
и лучше снаружи мёрзнуть,
чем снова глядеть и злить и краскою в полщеки.
Встречается человек – как будто из пены создан.
Прощается человек — и губы его легки.
(не знать никаких желаний)
Отправиться на Юкон, в лососе искать икру.
Встречается человек — приходит октябрь ранний.
Прощается человек – и кажется, что умру.
На поезд, на самолёт – по локти, по плечи снега.
Настолько святее дух – куда до него линять!
Встречается человек – рождается ломтик неба.
Прощается человек – и больно его прощать.
И лучше совсем не знать,
и лучше снаружи мёрзнуть,
чем снова глядеть и злить и краскою в полщеки.
Встречается человек – как будто из пены создан.
Прощается человек — и губы его легки.
The End
Все эти книги
никто
не купит.
Все эти вены
никто
не взрежет.
Жизнь,
идеальна,
как Гэри Купер,
не оставляет живым надежды.
Красная карточка –
выход с поля.
Чёрная карточка –
вход наружу.
Между последней и первой болью
каждый
другому
ничуть
не нужен.
Жизнь занимает в партере кресло.
Части души
и осколки речи
кружатся, кружатся в танце тесном,
не понимая по-человечьи.
Хочется крикнуть:
– Постойте, твари!
Море сбежало –
осталась пена!
Это не я!
Вы меня украли
прямо в безумную ночь Гогена!
никто
не купит.
Все эти вены
никто
не взрежет.
Жизнь,
идеальна,
как Гэри Купер,
не оставляет живым надежды.
Красная карточка –
выход с поля.
Чёрная карточка –
вход наружу.
Между последней и первой болью
каждый
другому
ничуть
не нужен.
Жизнь занимает в партере кресло.
Части души
и осколки речи
кружатся, кружатся в танце тесном,
не понимая по-человечьи.
Хочется крикнуть:
– Постойте, твари!
Море сбежало –
осталась пена!
Это не я!
Вы меня украли
прямо в безумную ночь Гогена!
Снегурочка
Мне в других не хватает роста.
Это остро, глумливо, просто,
как продажная папироса
ожидаемо с чем внутри.
Мне тревог не хватает ложных.
И безвредных, и невозможных.
И пропитанных, как заложник,
скрипом пола, окна, двери.
Мне в себе не хватает сцены,
не хватает билетов в Вену,
не хватает в глазу полена,
а соломинкам – давний счёт.
Мне в любви не хватает вуду,
но, конечно, я вместе буду.
Чай запарю, сварю посуду
и увижу тебя вот-вот.
И выходит – всего хватает.
И выходит – почти не таю
над огнем, что уже детали
и не стоит грустить Салье-
ри-
-торической горкой снега,
Реставрацией в стиле Lego.
Не используя рифму «мега»,
нежно любящая вас Е.
Это остро, глумливо, просто,
как продажная папироса
ожидаемо с чем внутри.
Мне тревог не хватает ложных.
И безвредных, и невозможных.
И пропитанных, как заложник,
скрипом пола, окна, двери.
Мне в себе не хватает сцены,
не хватает билетов в Вену,
не хватает в глазу полена,
а соломинкам – давний счёт.
Мне в любви не хватает вуду,
но, конечно, я вместе буду.
Чай запарю, сварю посуду
и увижу тебя вот-вот.
И выходит – всего хватает.
И выходит – почти не таю
над огнем, что уже детали
и не стоит грустить Салье-
ри-
-торической горкой снега,
Реставрацией в стиле Lego.
Не используя рифму «мега»,
нежно любящая вас Е.
Монолог Джима Моррисона
Боль засыпает.
Рядом с желудком.
Где-то,
где невозможно прочесть её или вспомнить.
У тебя были бусы, дым в волосах, браслеты.
А у меня был – живородящий полдень.
Комплекс Эдипов, шлюхи, душа, пустыня.
Sorry my darling, мне не хотелось с ними.
А у меня был полдень, девочка.
Я изучен.
Готический стиль и демоны под рубашкой.
Мне хорошо, хорошо до таких излучин,
что прикасаться к живым оказалось тяжко.
Мне улыбаются кладбищем из наличных!
Жалко, посредственно – и потому типично.
Детка, ты помнишь – я ненавидел детство?
Сейчас я уверен,
ненависть – это окна.
Мне хорошо, здесь не тянет уже раздеться,
не тянет напиться и даже не тянет сдохнуть.
Словом, пребудь с героином такой же смелой,
детка, подруга, невеста, жена – Памела.
Рядом с желудком.
Где-то,
где невозможно прочесть её или вспомнить.
У тебя были бусы, дым в волосах, браслеты.
А у меня был – живородящий полдень.
Комплекс Эдипов, шлюхи, душа, пустыня.
Sorry my darling, мне не хотелось с ними.
А у меня был полдень, девочка.
Я изучен.
Готический стиль и демоны под рубашкой.
Мне хорошо, хорошо до таких излучин,
что прикасаться к живым оказалось тяжко.
Мне улыбаются кладбищем из наличных!
Жалко, посредственно – и потому типично.
Детка, ты помнишь – я ненавидел детство?
Сейчас я уверен,
ненависть – это окна.
Мне хорошо, здесь не тянет уже раздеться,
не тянет напиться и даже не тянет сдохнуть.
Словом, пребудь с героином такой же смелой,
детка, подруга, невеста, жена – Памела.
Был вечер
Был вечер как холодный виноград.
Плыл разговор в расставленные ровно...
Ты не был ни смущён, ни виноват,
но лучше бы ты чувствовал виновным.
Был вечер как примятый апельсин.
Как теплоход, застуканный отливом.
Мне сложно находиться на один...
И привыкать.
И выглядеть красивой.
Мне сложно.
Из незапертых дверей
глядит туман.
И память привирает.
– Не приручай ни женщин, ни зверей.
Плыл разговор в расставленные ровно...
Ты не был ни смущён, ни виноват,
но лучше бы ты чувствовал виновным.
Был вечер как примятый апельсин.
Как теплоход, застуканный отливом.
Мне сложно находиться на один...
И привыкать.
И выглядеть красивой.
Мне сложно.
Из незапертых дверей
глядит туман.
И память привирает.
– Не приручай ни женщин, ни зверей.
От этого обычно умирают.
(больно и тщательно)
Больно и тщательно
(мыльной водой в носу)
я выживаю из памяти бледный лик.
Чтобы не помнить –
день в молодом лесу.
Странные-странные майские напрямик.
Больно и тщательно стёклышко стеклорез
делает многочисленней и слабей.
Чтобы не помнить –
город на букву С.
Его херсонесов, бункеров, лебедей.
Больно и тщательно –
мелочно, жадно, зло.
В старых кроссовках, в берцах, на каблуках.
Так разделяет тоненькое сверло
камень на до и после.
На лепестках
не оживают пчёлы.
Так Млечный Путь
движение кисти свёртывает в тупик.
Больно и тщательно!
То есть — куда-нибудь.
В недосягаемость всех телефонных книг!
В невозвращаемость!
В нЕкуда!
В никудА!
Чтобы не помнить! Чтобы совсем не знать!
Рой твоих родинок, мыслей твоих вода.
Как это больно
(и тщательно) отдавать!
(мыльной водой в носу)
я выживаю из памяти бледный лик.
Чтобы не помнить –
день в молодом лесу.
Странные-странные майские напрямик.
Больно и тщательно стёклышко стеклорез
делает многочисленней и слабей.
Чтобы не помнить –
город на букву С.
Его херсонесов, бункеров, лебедей.
Больно и тщательно –
мелочно, жадно, зло.
В старых кроссовках, в берцах, на каблуках.
Так разделяет тоненькое сверло
камень на до и после.
На лепестках
не оживают пчёлы.
Так Млечный Путь
движение кисти свёртывает в тупик.
Больно и тщательно!
То есть — куда-нибудь.
В недосягаемость всех телефонных книг!
В невозвращаемость!
В нЕкуда!
В никудА!
Чтобы не помнить! Чтобы совсем не знать!
Рой твоих родинок, мыслей твоих вода.
Как это больно
(и тщательно) отдавать!
Собачий блюз
А жизнь пройдёт — Америкой в Ираке.
Когда умру,
то вместо/ вместе с вами
меня проводят стройные собаки
с блестящими семитскими глазами.
Собачий блонд естественен и светел,
собачий хвост полезнее шиньона.
Их проводы в отличие от сплетен
почти ненаказуемы законом.
Их тишина наполнит мостовую.
Четыре. Пять. Изысканный конвой.
Ни к слабостям, ни к славе не ревнуя,
меня запомнят мёртвой и – живой!
Когда умру,
то вместо/ вместе с вами
меня проводят стройные собаки
с блестящими семитскими глазами.
Собачий блонд естественен и светел,
собачий хвост полезнее шиньона.
Их проводы в отличие от сплетен
почти ненаказуемы законом.
Их тишина наполнит мостовую.
Четыре. Пять. Изысканный конвой.
Ни к слабостям, ни к славе не ревнуя,
меня запомнят мёртвой и – живой!
Мужчине
Ты видел Испанию.
Это, конечно, звонко.
Расскажешь при случае, как там проводят вечер.
А я не вернулась в землю,
не родила ребёнка,
да и живу не то чтобы безупречно,
скорее интуитивно, что также плохо.
А ветер у нас в июле такой же рыжий.
Ещё мне кажется,
я потихоньку глохну.
Не слышу вопросов.
Или меня не слышат.
Всё так же путаю слоги.
И бедный Либкнехт
за сложность фамилии был бы давно повешен.
И если мой мир от чего-нибудь и погибнет,
то явно не от избытка любви, my precious.
Вот и брожу в интернетах, как хоббит вольный,
Печатаю тексты, не проверяю «мыло».
Ты видел Испанию...
Это совсем не больно. –
Было когда-то больно, но я забыла.
Это, конечно, звонко.
Расскажешь при случае, как там проводят вечер.
А я не вернулась в землю,
не родила ребёнка,
да и живу не то чтобы безупречно,
скорее интуитивно, что также плохо.
А ветер у нас в июле такой же рыжий.
Ещё мне кажется,
я потихоньку глохну.
Не слышу вопросов.
Или меня не слышат.
Всё так же путаю слоги.
И бедный Либкнехт
за сложность фамилии был бы давно повешен.
И если мой мир от чего-нибудь и погибнет,
то явно не от избытка любви, my precious.
Вот и брожу в интернетах, как хоббит вольный,
Печатаю тексты, не проверяю «мыло».
Ты видел Испанию...
Это совсем не больно. –
Было когда-то больно, но я забыла.
Bad Trip
Мы стали другими,
настолько другими,
что скоро привыкнем держаться за имя.
Руками держать его тёплую шею.
Мы стали другими. Вы тоже хотели?
Мы стали сплошным городским кислородом.
Вы тоже хотите? такой же породы?
На мелкие деньги, на мелкие шашни
вы тоже хотите упиться вчерашним?
И Travel-каналом, и Animal Planet.
Смотреть, как другие хватают полено,
находят Арманд и несчастную Фанни,
на свой броневик залезают с ногами?
Стоять в стороне, наедаться готовым.
Мы стали «другими» – похабное слово!
Ищите, ныряйте, ползите улиткой!
Но только не ждите у кУхонной плитки.
Во имя любви и других ожиданий
мы стали другими.
– Не следуй за нами!
настолько другими,
что скоро привыкнем держаться за имя.
Руками держать его тёплую шею.
Мы стали другими. Вы тоже хотели?
Мы стали сплошным городским кислородом.
Вы тоже хотите? такой же породы?
На мелкие деньги, на мелкие шашни
вы тоже хотите упиться вчерашним?
И Travel-каналом, и Animal Planet.
Смотреть, как другие хватают полено,
находят Арманд и несчастную Фанни,
на свой броневик залезают с ногами?
Стоять в стороне, наедаться готовым.
Мы стали «другими» – похабное слово!
Ищите, ныряйте, ползите улиткой!
Но только не ждите у кУхонной плитки.
Во имя любви и других ожиданий
мы стали другими.
– Не следуй за нами!
Талантливым
Талантливым быть.
Тяжело.
Тя-же-ло.
Не верите – можете сами решиться.
Всё та же зола, приносящая зло.
Всё та же заря у зимы-продавщицы.
Талантливым быть – расстоянием быть,
для каждой рубахи смирительным вздохом.
И левую руку для правой рубить.
Талантливым быть – удивительно плохо.
Тащить свои скорби в игрушечный горб.
Бродить по пустыне под тяжестью жеста.
Талантливым быть – бесконечный укор.
И горечь, и праздность, и даже блаженство.
Талантливым быть – до распахнутых звёзд.
Быть скрипкой – немного, решительно, нервно.
Талантливым быть – гениальный вопрос.
Быть первым во всём. Одиночество первых.
© Евгения Баранова, 2009–2010.
© 45-я параллель, 2010.