* * *
В последнее время
Я всё чаще ловлю себя на том,
Что интересую молоденьких девушек
Не как мужчина, а как жилетка,
Которой они с удовольствием
Доверяют свои переживания и слёзы.
В последнее время
Я всё чаще ловлю себя на том,
Что целую молоденьких девушек
Не в губы, а в щёчку и лобик.
В последнее время
Я всё чаще ловлю себя на том,
Что внимательно рассматриваю себя в зеркало
На предмет того,
Не выросли ли у меня
Крылышки ангела.
* * *
Что с тобой мы наделали,
Что мы наделали, девочка!
Мы жемчужины слов
Разбросали на ветер, как семечки.
Мы не дали душе разогреться,
Мы не дали огню разгореться,
Мы не спели с тобой, –
Захлебнулась, разбилась припевочка.
Что с тобой мы наделали,
Что мы наделали, милая!
Не признанье в любви,
А какая-то опера мыльная.
Мы с тобой наши чувства гасили,
Мы гасили любовь что есть силы;
Испугались любви –
Ситуация просто умильная.
Я решал тебя, как уравнение
С многочисленными неизвестными.
Называл тебя несравненною,
Осыпал тебя шутками пресными.
Я не мастер загадки разгадывать.
Не умею я в душу заглядывать.
Мы с тобою шептались растерянно,
А постель оставалась застеленной.
Что с тобой мы наделали,
Что мы наделали, девочка!
Мы жемчужины слов
Разбросали на ветер, как семечки.
Расцвести нашим чувствам не дали,
Затоптали свой сад, как вандалы,
Мы не спели с тобой, –
Захлебнулась, разбилась припевочка.
Мы расстались с тобой
На аллее, заросшей рябинами.
Уходящее солнце
Забрызгало небо рубинами.
Расцвести нашим чувствам не дали,
Затоптали свой сад, как вандалы,
Вот что сделали мы,
Вот что мы натворили, любимая!
* * *
«Не беспокойтесь, люди, –
Я всё вижу», –
Сказал Господь
И снова окинул планету
Своим всевидящим оком.
Ну, конечно, конечно, конечно,
Люди на Бога надеялись,
Но, чтобы самим не плошать,
На каждом шагу понаставили
Камеры для слежения.
* * *
Небо всю ночь тосковало
И плакало, плакало…
Плакало горько и искренне,
Не на показ.
Тучи молчали, лишь молнии
С шашками наголо
Мчались вперёд,
Выполняя верховный приказ.
Вот уже утро, а небо –
Опять безутешное.
Плачет и плачет –
Надрывно и горько, навзрыд.
Осень в душе моей,
Тихая и безмятежная.
С плачущим небом о чём-то
Душа говорит…
* * *
Ищу страну, где я не буду «чуркой»,
Не буду чужеземцем, чужаком;
И где бритоголовые придурки
Не будут угрожать мне кулаком.
Ищу страну, где я не буду пришлым,
Где будет всё знакомым и родным;
Где жизнь смешает будущее с прошлым,
Где боль тоски рассеется, как дым.
Ищу страну, где встречу пониманье,
Отзывчивых и ласковых людей;
Где бурю, как в прочитанном романе,
Пожнёт синебородый блудодей.
Ищу страну, что станет мне родною,
Что мне заменит родину мою.
Нигде не нахожу Ковчега Ноя –
Но всё ищу, искать не устаю.
Несу себя на плаху, как на праздник;
Боль – впереди. Что знаю я о ней?
Искать добра в чужбине – труд напрасный:
Нет родины вне родины моей.
* * *
Вечер мечет мечи золотые;
Может, просто закат золотой?
В этом городе – все святые.
Только я – не святой.
Облака – словно кони гнедые;
Может, отблеск гнедой?
Все святые здесь – сплошь крутые,
Я один – не крутой.
В этом городе ветер жирует,
Он здесь – всё: царь и бог.
Тучи-кони, ну где ваши сбруи?
Как тот конь крутобок!
Здесь сошлись, словно реки, дороги,
Сотни разных дорог.
Здесь поэты – пророк на пророке,
Только я – не пророк.
Я здесь пришлый, я здесь посторонний,
Средь чужих я чужой.
Я – король без короны и трона.
И с усталой душой.
Вечер мечет мечи золотые;
Может, просто закат золотой?
В этом городе – все святые.
Только я – не святой.
* * *
И вновь зима испытывает нас;
Считаем дни с промозглыми ночами.
Когда-то мы зимы не замечали
И радовались, если задалась.
Моложе были мы, сильнее были,
И больше был терпения запас.
И брызги от лихих автомобилей
Не жгли и не доканывали нас.
Мы – было время – восхищались снегом.
Сегодня он для нас – клубок проблем.
Снег нам грозит очередным набегом:
Он с нами не считается совсем.
Теперь – другая жизнь, и мы – другие;
Труднее совмещаем смех и снег.
На улицах деревья сплошь нагие,
Ах, этот снег! Его набег – навек…
* * *
Я не смотрю по сторонам,
Чтобы душа не уязвлялась.
Кому отдать свою усталость –
Бродягам или воробьям?
Я не смотрю по сторонам,
Чтоб моё сердце не томилось.
Ах, что за осень! – Божья милость,
Судьбой дарованная нам.
Я не смотрю по сторонам,
Иду – чужой и посторонний.
Потусторонние вороны
Кричат, дерутся здесь и там.
Не верю больше вещим снам;
Несу, как крест, свою усталость.
И, чтоб она не расплескалась,
Я не смотрю по сторонам.
* * *
Я не Альфа. И даже не Бета.
Где-то ближе к Омеге.
Те, кто круче, вращают планету.
Остальным – не до смеха.
Я не ливень. Не смерч. Не торнадо.
Даже в гневе не страшен.
Моя сила – всего лишь бравада.
Долг Творцу не погашен.
В этом мире, где всё на продажу,
Мы недорого стоим.
Время тихо прядёт свою пряжу.
Здесь – чужое застолье.
Те, кто круче, те стоят дороже,
Как тягаться нам с ними?
Ведь крутые – всегда толстокожи,
Мы – слабы и ранимы.
Я не Альфа. И даже не Бета.
Где-то ближе к Омеге.
Те, кто круче, вращают планету.
Остальным – не до смеха.
* * *
В моём сознании
И в моём сердце
Тихо плачут
Ненаписанные стихотворения.
Они совершенно не хотят
Считаться с тем,
Что я могу быть
Выпотрошенным и обесточенным.
Они не хотят считаться
С моей хронической усталостью,
С отсутствием вдохновения
И саботажем мыслей и образов,
С неспособностью сосредоточиться
На высоких и отвлечённых материях.
Им не нужна ни слава,
Ни известность и популярность;
Им нужно просто родиться
И жить своей жизнью.
Это самая тихая,
Самая незаметная в мире
Личная драма, трагедия.
Она никому не понятна
И никому не ведома.
О ней знаем лишь мы –
Я и мои ненаписанные,
Не родившиеся стихотворения.
* * *
В самом центре Нью-Йорка,
На самой оживлённой улице
Людская толпа
Несла меня куда-то, словно щепку.
И в это самое время
Музе внезапно приспичило
Надиктовывать мне
Стихотворение об одиночестве.
* * *
Человек посадил дерево.
Построил дом.
Обзавёлся семьёй и детьми.
Затем стал озираться вокруг
И с озабоченным видом
Искать точку опоры,
Чтобы перевернуть мир.
* * *
Описывая ад,
Великий Данте
«растекался мыслию по древу».
Исписал страниц триста,
Но при этом так и не сказал
Самого главного:
Что настоящий ад –
Это когда жестокая бессонница
Совсем тебя доконала,
А тут ещё какая-то сволочь
В твоей гостиничной комнате
Громко храпит и кряхтит
И, просыпаясь время от времени,
Отравляет воздух табачным дымом.
* * *
После каждого
рождённого
стихотворения
у меня начинается
послеродовая депрессия...
* * *
Годы
Кладут свои тяжёлые руки
Мне на плечи.
Годы
помогают мне лучше усвоить
закон гравитации.
* * *
Стоит мне где-нибудь
увидеть грабли,
как у меня
подкашиваются ноги,
а сердце начинает ныть
от нехорошего предчувствия.
Знаю, что обязательно
наступлю на них.
Ну просто как пить дать.
А это, знаете ли,
больно...
* * *
На карнавале жизни
все танцуют, поют и смеются,
дудят в фанфары, бьют в литавры и барабаны.
А я стою перед ними,
слепой стихотворец,
понурый, печальный,
и пророчу о грядущих бедах,
о гроздьях Божьего гнева
и близком конце мирозданья.
И эти люди в карнавальных масках,
эти размалёванные и ликующие,
беззаботные и торжествующие,
веселящиеся люди;
эти танцующие,
поющиеся и смеющиеся люди
окружают меня,
насмехаются надо мной
и пытаются содрать кожу
с моего лица.
Они абсолютно уверены,
что это всего лишь маска.
А я спокойно стою, дожидаюсь,
пока они измочалят лицо моё в кровь,
а потом, не желая сознаться
даже себе самим
в том, что были неправы,
растопчут меня и спокойно двинутся дальше.
На карнавале жизни
участники праздничного шествия
сметают любые помехи.
На карнавале жизни
кто-то должен быть лишним...
* * *
По моим наблюдениям
каждой весною и осенью
небо становится
особенно сентиментальным.
* * *
Люди способны
Есть всё, даже металлические предметы, –
Ну, скажем, бритвы или ножницы.
Я где-то даже читал, что кто-то
Съел целый автомобиль –
По частям, конечно.
А если это так,
То неужели
Я не сумею доесть
Этот жутко невкусный пудинг,
Который принесли вчера гости,
Только ради того,
Чтобы не прийти с пустыми руками?
Ну не выбрасывать же его!..
* * *
Всё сделано. Всё сказано. Осталось
Достойно встать, откланяться, уйти.
Земная жизнь – всегда такая малость:
Я сбиться толком не успел с пути.
Смотрел на жизнь откуда-то из зала.
Светло на сцене, но меня там нет.
Я жил на свете – или показалось?
Куда меня зовёт слепящий свет?
Всё сделано. Финита клоунада.
Ах, этот свет! Как сладко он зовёт!
Пойду на зов – в нём есть своя услада,
Отдохновенье от сумбура лет.
Всё сказано. Слова уже устали.
В столетьях совершенней мир не стал.
Добро и зло меняются местами
И мирно делят общий пьедестал.
Всё сделано. Всё сказано. Осталось
Достойно встать, откланяться, уйти.
Земная жизнь – всегда такая малость:
Я сбиться толком не успел с пути.
* * *
Меня язык до Киева довёл.
Там огород, там бузина да дядька.
Что с дядьки взять? – с него все взятки гладки.
А бузина – везде, где произвол.
А что язык? Язык – он без костей.
Как помелом прошёлся по Майдану.
Не верится, хотя свежо преданье,
Что дьявол – самых радужных мастей.
Он снова нас попутал – старый чёрт.
Мы слушали его, развесив уши.
А разум говорил всё тише, глуше.
Лукавого подначивал эскорт.
Поэты мы. Нам дьявол – не указ.
Мы – соль земли, её первооснова.
Поэты мы. Мы властелины слова.
Наш плач и крик души – не напоказ.
Мы – крайние, и нам держать ответ
За бузину, за дядьку и за Киев;
За боль и за страдания людские,
За весь несовершенный белый свет...
* * *
Кто сушит вёсла, кто сливает воду,
Кто поумнее – всюду ищет брода;
Кто поумнее, тот обходит гору,
Из дома не выносит кучи сора.
Кто осторожней – тот на воду дует,
Ни с кем и никогда не конфликтует;
Услужлив, обходителен с начальством,
И ни к каким интригам не причастен.
Кто осторожен – на рожон не лезет,
О тишине и о покое грезит;
Ему своя рубаха ближе к телу,
И хата с краю, и до вас нет дела.
Но мы другие. Горы не обходим.
Нет места лести в нашем обиходе;
Поэты мы. Мы с пальцем на гашетке
Играем с жизнью в «русскую рулетку».
* * *
Вот уже сколько лет
Я предпринимаю
Самые отчаянные усилия,
Чтобы намазать стихи на хлеб.
Но ничегошеньки,
Увы,
Не получается...
* * *
Юность – зелёного цвета.
Старость – жёлтая.
Никогда не любил жёлтый цвет.
* * *
Моя трёхмесячная внучка Анна
смотрит на меня глазами-оливами
и всем своим видом говорит:
смотри, каким должно быть совершенство.
А писать стихи, вроде твоих,
может каждый дурак...
© Гурген Баренц, 2017.
© 45-я параллель, 2017.