* * *
Серые будни становятся торжеством,
Праздником
безопасности и покоя.
Прошлый год был неимоверно жесток,
Следующий – благоприятно настроен.
Совесть застыла бусиной из янтаря.
Сколько погибших ломится в наши двери?
Мы засыпаем на год. До января.
Чтоб всё забыть. И ни во что не верить.
Тянет в походы, особенно по весне –
Только срединный путь и радости йоги!
Вечером в белой ванной не гаснет свет…
Жанна снимает латы и моет ноги.
Репейник
Когда весной
от счастья тяжелею,
И ломит кости
от пьянящего восторга,
Сорви меня, как жалящий репейник,
За тонкое трепещущее горло.
На грудь пристрой зелёною заколкой.
Я принесу тебе
удачу на ладошках.
Скажи мне сколько, сколько, сколько,
Сколько, сколько…
Я дам чуть больше.
Блестит, переливается как Моцарт!
О, я боюсь,
что счастье нас
раздавит.
Оно налилось, брызжет и смеётся.
Подставим солнцу щёки для удара.
Бьёт в голову шампанского бутылка,
Надушен галстук и сверкающее платье.
Так холодно, так холодно, так зыбко…
Сбылось. Сбывается…
как морок,
как проклятье…
* * *
Контур имеет привычку ощупывать тело,
После любые касания не замечаешь:
Лижут, целуют, глядят руками загривок,
Глаза в потолок: «Делайте, что хотите…»
Вдруг понимаешь, никто тебе, в общем, не близок,
И слышится лучше, как Бог бесстрастной рукою,
Роняет тебя в цветущие, благоуханные
Сады одиночества.
Август
Когда из грозного июля,
Омытого дождём и градом,
Нас выгребают, словно жемчуг,
Оброненный на дно пруда,
Всё катится в полнощный август,
В изнемогающую радость,
Мы знаем, что должно случиться,
Но не предчувствуем, когда.
Я вижу: все созрели звёзды
Галактик сумрачных и древних,
Набухли, светятся от счастья –
В них судьбы мира решены.
Тут пахнет клевером и мёдом,
И как у бабушки в деревне
Душистые мелисса с мятой
Лелеют тяжесть тишины.
Звезда сияет и трепещет,
Окрасив руки перламутром.
Кусай, как яблоко, как сердце
Любимых, брошенных, любых.
Нас эта сладость не отпустит
Ни днём, ни вечером, ни утром.
О пьяный август, что мне делать
В размытых сумерках твоих?
Вдруг всё стемнело, как в театре
(Так плотно сомкнуты кулисы).
Должно быть всё уже случилось –
Ни звука, ни души живой.
Я чувствую, что где-то рядом
Лежит под сенью кипарисов,
Накрытый саваном цветочным,
Олень с пробитой головой.
* * *
И длинную, как волосы, траву,
И после ливня розовую землю –
Я, как подарок божеский, приемлю,
Но именем твоим не назову.
Отдельно ты, а мы все заодно.
Кому пропеть унылую балладу?
В саду созрели гроздья винограда,
Но некому их обратить в вино.
Полопались, и тёмная вода
Стекает саваном таинственной разлуки.
Но этой кровью залитые руки –
Последний твой и самый щедрый дар.
Вечерние прогулки перед сном
Весна растерянно, немного беспокойно
Меня купает в воздухе вечернем.
Я чувствую как будто напряженье –
На плечи давит лёгкая рука.
О, мама, мама, здесь так сладко спится,
Я вижу, как темнеет густо небо,
Захлебываясь в запахе сирени.
Луна дрожит как треснутый бокал.
И завтра всё как прежде повторится.
Куда уходит детство, детство, детство…
При мне всё, ну куда ему деваться:
Часы, минуты, каждое мгновенье.
Тяжёлым шлейфом тянутся наросты,
Так ни один хирург хребет не слепит,
Как был до жизни с папой и котами.
С тобою будет так же, просто верь мне.
Ах, как нас всех изящно поломали
Родители, друзья, соседи, школа,
Повешенный Артём в девятом классе
И поцелуи в зале у пюпитра.
Вот небо нажимает чуть сильнее,
И кровь мерещится на выбритом затылке.
Такие вот прогулочки под вечер.
А дома засыпаешь как убитый.
Всё правильно, и мы всё заслужили.
Но перед этим – плюшки с красным чаем,
Конфеты не люблю, давай варенье.
Шмели на подоконнике… любое.
(Как вырос благородный спатифиллум!)
Пролистывая «Дао Винни-Пуха»,
Мне кажется, что всё вокруг – подарки,
И даже смерть наполнена любовью.
Русалка
Я до сих пор
ношу твою походку
на свой манер:
на мне всё так же стильно,
горбато, зябко, слабые колени…
Я был спрядён из воздуха,
я соткан
из напряжения – квадратно и партильно.
(Расслабься, юноша,
подстреленный, олений.)
И илисто,
тошнотно мне от встречи,
и благостно,
и пахнут летом руки!
Я солнечным теплом твоим
накормлен
настолько,
что становится наречьем,
не понимается
родной язык в округе,
как будто ты попал в средневековье.
Как будто больно
выйти из подъезда
на белый свет
к обласканным берёзам;
во двор к ребятам,
что ещё не умирали;
к тому, кто знает:
на земле тебе не место.
Следят глаза, трепещут крылья носа:
моллюски!
соль!
следы морских сандалий!
Заметь, заметь –
я красное, как горло,
тупым стыдом раскрашенное чувство
небесного смешного недотроги.
Ты красишься
как шлюха – слишком густо…
Я не могу ночами спать: то свёрла
в стену, то сводит судорогой
ноги.
Обратимость
Качала колыбельку, а потом –
Коралловые бусы и в поэму.
«Бесстрашная», – нашёптывает дом,
«Бессмертная», – ликуют хризантемы.
Ни времени, ни скрипа половиц,
Пока горит, кровавится работа.
Как выплеснуть на белизну страниц
Кипящий океан до подбородка!
Туманятся зелёные глаза,
Горит земля, принявшая солдата.
– Слыхала, третью ночь бомбят вокзал?
– Я слышу музыку неведомого сада.
Дописано. В обложке новый том.
Непонято. Читают через силу.
Курила в воскресенье, а потом –
Последняя записка и в могилу.
Лет через сто всё снова оживёт,
И запах свежевыструганных досок
Расскажет, что здесь жили повар, кот,
Две дочери и муж темноволосый.
Лишения, миграция, война –
Их выдумал невыспавшийся автор.
Вокруг стоит такая тишина,
Что кажется, вы въедете лишь завтра.
Колыбельная
Что мы, если не сумма травм
Под тонкой плёнкой?
Засыпать помогают настои трав,
Глаза ребёнка.
Узор на обоях, жёлтый цветок
Посреди леса.
Отчего, скажи, ты так одинок?
Отчего невесел?
Зря, душа моя, не тоскуй –
Печалей много.
Что мы, если не поцелуй
На губах бога?
Что мы, если не дивный сад –
На земле тесно!
Что мы, если не паруса
Полные песен!
Ах, твоя голова в крови
В моих ладонях!
Ах, давай чудеса творить –
Про нас все вспомнят!
Толпе не позволят тебя распять.
Трепещет хронос.
Снова всё обращает вспять
Звенящий голос.
Советы Святого Иеронима начинающему поэту
Прежде чем писать стихи,
Выкопай себе могилу.
Чтобы там просторно было –
Гроб из граба и ольхи.
Как от взглядов ты раним,
Как царапают кометы!
Стой! Не подходи ко мне ты,
Я – святой Иероним.
Все святые с головой
Погружаются в аскезу.
Вам и так хватает стресса
От общения с собой.
Научить тебя, как льва,
Выполнять простые трюки:
На работе выть от скуки,
Делать деньги из дерьма?
Нам не по пути с тобой,
Не страшись моих советов.
Я из солнца, ты из ветра.
Я – одетый, ты – нагой.
Так и должно! Веселят
Мысли, колются, как иглы.
Бой заранее проигран.
Вот лопата, вот земля.
* * *
Нет, ангелы не целовали белый лоб,
И камешки в пальто подложены не ими.
Всё сам, всё сам, стараньями своими
Учился петь, вылечивать озноб,
Справляться со всеобщей пустотой
И важничать над газовой плитой.
Но кто меня лелеял как цветок,
Кому обязан я такому слуху,
Что голоса, мне близкие по духу,
Сливаются в рифмованный восторг?
В нелепой и жестокой кутерьме
Я рос подобно сказочной траве.
Мы сучьи дети, только и всего.
Мы хоронили тело, только тело,
Я вижу ясно, как окаменело.
Куда тебя в цветы или в совок?
Ах, память, память всё перекрои,
Я вспомнил и хочу теперь забыть.
Запомни, мальчик, – выше ручки-ножки,
Запомни эти салочки и прятки.
И, если хоровод идёт налево,
То это про одно всё и про то же.
Москва, Москва, я знаю твой оскал.
Как в ноябре покойники приходят,
Мешают спать, и утром, на восходе
Я вспоминаю, кто меня искал.
Любил, искал
И гладил по головке.
Под яблочный пирог с шипеньем газировки.
Ах, руки твои такие же тёплые,
как при жизни.
Московские чёрные дыры
Что мне не спеть – в молочной слепоте
Я плавал меж ресниц, но не увидел
Ни рук, ни губ. Лишь только мягкий свет,
Струящийся за горизонт событий.
Апрельский дождик, белая сирень,
Ребёнка смех, любовница, приятель…
Я спрятал всех за пазухой своей!
Но может быть, нам надо потерять их.
Мы не спились в Смоленске, и не жаль
Тот рай зелёный и увечный.
Отдай всю нашу молодость, отдай.
Зачем тебе? И мне она не надо.
Но если будем падать в темноту
(Не ту кромешную, беззвёздную, не ту)
Без лиц, без голоса и даже без надежды,
Как лепестки от вишни и черешни –
Я буду плакать и хрипеть, моля:
«Не отдавай, не отдавай меня».
Нам здесь не удержаться – соскользнуть.
Нас раскопают под Зеленоградом.
В Перми, Докембрии лежим повсюду рядом
Глазами провожая Млечный Путь.
Урок привычен? К песням и к ножу
То чёрная звезда, то золотая –
Толкают эти равнодушья глыбы.
Я никого из нас не пощажу.
Помешанно созвездия глотаю,
Как воздух на песке глотают рыбы.
© Игорь Истомин, 2016–2019.
© 45-я параллель, 2019.