* * *
Время вышло, сбросив перчатки, палата пуста,
Твоё место вон там, под вязом, в тени креста,
И, пожалуйста, без эксцессов, пар изо рта
Симулировать бесполезно, ты же мужик,
Вот и стой босой, бледнолицый, как новый Адам,
Айя-Софья, Кёльнский собор, Хурва, аль-Харам,
Подытожим – маяк, путь народам и городам
Указующий, пока твой усопший двойник
Архитекторы в землю зароют здешних могил,
Колыбельную снулому телу споет Азраил,
И родня шумной стайкой бодрых горных горилл,
Выждав пару минут, на воскресный укатит пикник.
А фантомное сердце стучит «я живой, я живой»,
Словно Мёртвое море грохочет волна за волной,
Воду мёртвую чувствуешь ребрами, кистью, стопой,
В этой точке пространства ты сам себе равновелик.
Ты безрадостно в полое входишь большое ничто,
Словно конь пресловутый в небезызвестном пальто,
И теряешься в нём между «кто-либо» и «никто»,
Как во чреве столовых бумаг расписной черновик.
Душу выплакав и в самолётик белый сложив,
Отправляешь её в кучевые небес чертежи,
И в остатке сухом – боль вне тела и вне души
И пристрастие к парности линий красных гвоздик.
От Щёлкинской АЭС пешком
Дорога. Ритм шагов. И больше ничего.
Я – Моисей, храни меня, мой посох,
Я – Лев Толстой с забытым вещмешком,
Бреду от Щёлкинской АЭС пешком
И сею мысли в раскалённый воздух.
В них мало своего, но соль времён
Сочится в ранках губ, сыгравших с ветром
В рулетку русскую, мой дом ушёл под слом,
Он был мне дорог, но с народом не везло,
Мне Бог скрижалит в каждом километре,
Я к Декалогу глух, я глуп, идти,
Борясь с собой и страхом в каждом жесте, –
Мираж мой смысла, степь кривляется и лжёт,
Я – сталкер, с исправительных работ
В чистилище спешащий в зной к фиесте,
А там застолье, шумный рокот лиц,
И феньками сплетённых жменька судеб
Детей подполья, выползших на свет
Коньячных бликов, крепких взрослых сигарет,
Случайных правд и пышных словоблудий.
Но я бреду и мерю шаг босой
Заветом Новым, под ногами чуя бисер,
Разбросанный две тыщи лет назад,
И тенью абрис мой израильский распят,
Пятнадцатым став свитком савлских писем.
* * *
Из важного, пожалуй, только сны,
Бесплатная площадка синефильства,
Глазам открытым не хватает тьмы,
Зима бела, а в ней белы и мы,
И, спрятавшись за занавес чернильный,
Мы наблюдаем слякоть бытия
И слушаем, как чавкает земля,
Ощупываем тело января
Так, будто в морге стылый труп вскрываем,
Не ждём весны, но хнычем по теплу,
Снег говорит «я завтра же умру»,
Житьё ему вообще не по нутру,
А тут как будто есть достойный повод,
Страна болит, бомж на углу бубнит,
Что нет прочней могилы, чем гранит
Бесчеловечности, бессовестности, бес…
Нас крутит и подножки подставляет,
И время поворачивает вспять,
Чтобы тебя, меня, нас всех обнять,
Но мысль о плюс шестнадцати и старше,
Снежинки на плацу в прощальном марше –
Всё намекает: плёночке конец,
Прощай, январь-мертвец и снег-юнец,
Пора вставать и греться чёрным чаем,
С лица зимы сырую воду пить.
* * *
погибшим в Киеве зимой 2014
Этот гробик – твой, мальчик, твой, не бойся, ложись,
Зажимая в ладошке пулю по имени жизнь,
Мы не верили в смерть, видишь – крестики из фольги,
Слышишь – все колокольни сорвали себе языки?
Мы тебя не забудем, веришь ли, веришь ли, ве…
Вера кровью в землю стекает по шву в рукаве,
Комом в горле встают песнопенья, молитвы, псалмы
Посреди этой чёртовой в хаки одетой зимы,
И февраль, доставая чернила, плачет навзрыд,
И свеча на столе, оплывая, горит и горит…
* * *
Приближается ненавистное время года,
Ты родился в нём, помнишь? Скажи мне число и имя.
Я тебе не сестра, я ангел твой посторонний,
Пятикрылая тень от мельницы шестикрылой.
Вымой пол или вымой посуду, беды не будет,
Мир есть то, что ты слышишь, но лишь пока сохнут капли,
Даже если ты самый любимый на свете голем,
То на Бога всегда найдутся «добрые люди».
А оставишь дом грязным – всё то же, беды не будет,
Мене, текел, фарси, мене, текел, фарси, мене, мене…
По губам твоим струйкой бегут первобытные слюни,
С молоком материнским мешаясь в четвёртом колене.
Кровь спаялась с узором на саломеевом блюде,
Целый вечер на небе кружатся и пляшут вороны,
Тень под землю уходит, свернувшись клубочком змеиным,
И судьба на ладонях резы с чертами выводит.
Для того ли тебя рожали, любили, растили?
Оживай, оживай, мой хороший, у двери – Пасха,
Мы разломим калачик на равные честные части
И зажжём над восходом новый вселенский светильник,
Только имя скажи, назови себя вслух, ты же помнишь
Вещий шёпот пустыни и тёмную гладь Иордана,
У людей разъярённых на площади лица больные,
Будто душу им выклевал лающий бурый могильник,
Здешний воздух золист и тяжел, как посмертная яма,
Обрастают в нём плесенью равно что слово, что стоны,
В горле комом встают и клокочут баховы «Страсти»,
Я хочу, чтобы ты их услышал. Ты слышишь, ты слышишь?
© Ия Кива, 2013 – 2014.
© 45-я параллель, 2014.