две свечи
как странно быть ни в чём не виноватой,
блуждая междурядьями зимы,
весь терракот сокрыт и опечатан,
ультрамарин рассеян и размыт,
остался свет – источник обещаний,
фонарь на чёрный ход на белый год,
но я не знаю, что он предвещает,
тем более, куда он заведёт.
пока ты руки тянешь по привычке
крестить свои или чужие лбы,
кликушество пригвождено с поличным
к картине нарисованной судьбы.
в ней всё теперь пребудет неизменным,
слепая кисть загадки не нашла.
зачем ты ищешь смыслов сокровенных?
зачем сама ищу в тебе тепла?
как странно мёрзнуть в середине света –
все краски на него изведены.
чудак, мы светоносны были летом,
теперь непознаваемо темны,
исчадия недолгих озарений.
разгадывать меня – напрасный труд.
мы – свечи на всеобщем обозрении,
а значит, нас безбожно переврут.
холодное
белое яблоко облака
дразнит голодных синиц,
дай им – до клока бы слопали,
до молока из глазниц,
выгрызли в поисках семечка
до ледяного свинца.
сами-то боги севера,
небо хранящие в ящике,
фрукта не видели слаще
солёного огурца.
вот и кидают приманку,
южных не зная щедрот,
ягоды ватной огранки
для нелюбимых сирот.
надо бы что-то получше!
дёрну фрамугу окна –
там несминаемой гущей
снега блестит целина.
с блюда холодной пустыни
колоб тумана возьму,
вылеплю синюю дыню
и голубую хурму.
прежде за мной не водилось
ни сантиментов, ни поз,
что же теперь заблажилось,
в пору серебряных роз?
раньше-то жалостью сглазить –
вряд ли, гляди, не гляди!
но и в саду эвтаназий
демона внутренней азии
мне не изжить, алладин.
в тоннеле
он слишком птичий, лозунг «весна нетленна» –
для запрокинутых к небу счастливых мосек.
а человек осыпается постепенно,
всею листвой, человек человеку осень.
с первого дня просыпается, просто просо,
прямо из рук, не удержишь, как ни старайся,
скоро его назад у тебя попросят,
так говорила акка гусиный кайзер.
ей ли не знать, как бывает на самом деле?
ходку за ходкой – шасть, с частотой завидной!
гуси летят в своём путевом тоннеле,
просто его с земли не особо видно.
не по нему ли души за новым телом
мчатся столбить невыбранные клондайки?
надо спросить у акки, что ждёт за белым,
выйдешь, а там зима замела лужайки?
ведь и от снега, точно от света, слепнут.
вырвешься, стоит помнить о встречном клине.
гуси летят обычно обратно к лету,
можно столкнуться где-то посередине.
снежинки
чёткие линии,
па балеринии,
вот же плясать здоровы́!
строго пытаете –
что, мол, желаете?
вам не исполнить, увы!
для настоящего,
живородящего
нужен не массовый труд –
смуглые цветики,
свет семицветики,
порох в тычинках, и трут.
как запылают их глупые головы
в брызгах бесенья, весенья бессонного,
ох, заискрит по траве!
жизнь любит лишнее –
бантик там, вишенку,
необязательное.
вот и не можете
вы ничегошеньки,
главного нет лепестка.
бьётесь, упёртые,
мёртвые, мёртвые,
ваше веселье – тоска!
что ж я стою и любуюсь на снежное,
с виду потешное, да неутешное?
проку в пустых трали-вали?
вся тоже белая и недовольная,
даже с лица вроде шестиугольная –
сгладили, сглазили,
среднюю азию
взяли и оторвали.
стоп-кадр
вот, предположим комната,
в ней зима.
в раме пейзаж – вагоны, снега, вагоны.
чем-то похоже на фильм, где идёт война,
судя по монохромности заоконной.
цвет выцветает, множатся пустыри,
в воздухе голубого уже ни крохи.
звуки отсутствуют также. их нет внутри,
нет и снаружи,
а хочется что-то грохнуть.
люди молчат. сказать ничего нельзя.
слово любого из них без ножа зарежет.
снег и вагоны скользят по своим осям,
просто стекло заглушает сюжетный скрежет.
и не звенит обвинительный звукоряд.
рельсы. спина. безвольно водить рукою.
вроде никто конкретно не виноват –
просто зима, невзаимность, и всё такое.
из головы повыкинули давно –
не кинобудка! так-то хватает мути.
в этом кино героям не суждено.
так для чего его постоянно крутят?
что можно сделать? что им изменит жизнь?
плёнку подкрасить? крикнуть застывшим в коме?
может, вернуться и красные разложить
яблоки на подоконник?
намело
ветер врёт сивее мерина,
ржёт и падает – тын-дынц!
ветки прыгают на дереве,
дразнят птыц.
хадж-хождение сезонное
полюсами белых мекк –
дворник по́ полю бетонному
косит снег.
вётлы мётлам в такт качаются,
русь – хмельная сторона,
здесь барханы не кончаются,
дэвона!
лучше выпить, блин горелый, и
ненадолго спасены.
и иди оно всё к белому!
до весны.
надоело
на юг невозвратимые качели
давно бореич зимовать унёс,
над озером под сумраком вечерним
летают только тени от стрекоз.
от холода сжимается пространство,
норушка замирает не дыша.
в ночах с неотвратимым постоянством
куёт снежинки сбрендивший левша,
ни отдыха не зная, ни простоя,
запил бы, что ли, не метал на дно.
проникнуться их дивной красотою
мерзлячке бледнокожей не дано.
ей не близки сверхчёткие идеи,
всегда бесил контроль и аудит.
когда уже вернутся берендеи
зелёный беспорядок наводить?
по розовому снегу
вздрагивает розовый покров
под носком квадратного ботинка.
это не разбавленная кровь.
это не убитые фламинго.
просто отражает облака
зеркало залаченного снега,
так обычно делают снега –
понижают градус уголька,
тормозят механику разбега.
да и вправду ширить кумачи
время неудачное, ей-богу.
солнце, забери свои лучи,
или разгорается тревога.
как бы под раздачу не попасть
на полях разорванного тира,
людям нынче красное не в масть,
им бы голубого мирумира.
обещанья
и день не день – не белый, а узбек,
и негром вытанцовывает вечер.
сгущается, смеркается, но снег
чернильному смерканию перечит.
он против, снег, он шьёт себе и шьёт,
он сам себе портной, и сам иголка,
станок, и ткач, и нить, и нить ещё
для моря ослепительного шёлка.
он с каждым, даже маленьким стежком
рулоны белизны стяжает, нижет,
и тех, кто друг от друга далеко,
скрепляет и притягивает ближе,
в просвет выводит за руку на свет –
до темноты, вздыхает, обнищали!
и сердце наполняется в ответ
хлопками новогодних обещаний,
и честно рвётся набело начать,
выстреливая вверх снопами молний,
и радуется праздничным речам,
так веруя всему, что не исполнит.
© Ия Сонина, 2021–2022.
© 45-я параллель, 2022.