Константин
Кедров

Недостижимая вершина

Ему пришлось пережить такую отчаянную травлю, что о своём творчестве он говорить опасался. Люби­мая фраза Кручёных: «Я не поэт. Я букинист». Он жил про­дажей и собиранием редких книг. Это в советское время тоже не поощрялось. Кроме того, в любой момент могли вызвать в Союз писателей для творческого отчёта. А что он мог предъ­явить? Футуристические стихи? Лучше не надо. В случае исклю­чения из творческого союза он автоматически становился «ту­неядцем», коего, как Бродского, проще простого закатать в тюрьму или ссылку.

«Глава в кручёныховском аде», – написал Маяковский в одном из самых лирических стихотворений. У самого Кручё­ных комната была сплошным бедламом. Полная неустроен­ность быта, и всюду книги. Ничего, кроме книг. Во все хрес­томатии входит стихотворение Кручёных: «Дыр бул щыл убещур скум».

Маяковский утверждал, что в этих строках больше звуко­вой энергии, чем во всей русской поэзии, вместе взятой. Воз­можно, что только эти две строки и останутся для всеобщего употребления. Однако в поэзии далеко не всё общеупотреби­тельно. Есть искусство для искусства и поэзия для поэтов. Впрочем, границы поэзии для всех и поэзии для поэзии край­не зыбки. Сам термин «искусство для искусства» чаще всего применялся к Фету и Тютчеву. А в конце XX века у них сот­ни тысяч читателей.

По сути дела, мы так и не разобрались в футуризме. Что это за странное явление, которое дружно ненавидят все кри­тики и не менее дружно любят все поэты.

Ключ к футуризму бессмысленно искать в манифестах, ко­торые сами по себе есть не что иное, как стихи без рифмы. «Сбросить Пушкина с парохода современности» – типичное хокку, или, как принято говорить сегодня, моностих. На самом деле у каждого из футуристов были свои цели, весьма далё­кие от согласованных манифестов.

Кручёных был в быту на редкость миролюбив. Однако в поэзии он искал самые резкие, самые раздражающие звуки: «рррррььтззззййййй!». Это и произнести невозможно, а пото­му и манит к себе, как всё труднодоступное и необъяснимое. Друзья называли его Круча. Он был и остался некой недости­жимой вершиной, неизвестный среди знаменитейших.

Кручёных не печатался с 1930 года. Жил на пенсию – 31 рубль. Его неиссякаемая жизнерадостность тянула на тысячу. «Меня держат три кита: Малевич, Хлебников и Маяковский». Кручёных всегда оставался самым любимым поэтом автора «Чёрного квадрата». Это закономерно. Ведь поэзия Алексея Кручёных – это супрематизм в звуке. Всемирная слава Мале­вича, конечно, обширнее, чем у Кручёных. Причина в том, что живопись не нуждается в переводе, а поэзия, даже супрема­тическая, восходит к контексту живой русской речи. Поэма «Лакированное трико»   заканчивается   восклицанием: «-Ы-АК!..», но для иностранца примерно так же звучит весь русский язык. Он не в силах отличить бессмысленное, абст­рактное от обычных слов.

Зато метафора Алексея Кручёных настолько своеобразна и неожиданна, что её легко перевести на любой язык: «За мной не угонится ни один хлопающий могилой мотоциклет!». Чи­тать его нужно даже не с улыбкой, а с хохотом. Тогда всё по­нятно.

Такой горой была поэзия Кручёных, которую он всю жизнь старался «прокормить» собой.

В ЦДЛ он входил, как в прокуратуру, далеко выставляя писательское удостоверение на расстояние вытянутой руки. И тем не менее, его каждый раз пытались задержать у дверей. Не писательский вид. Он так маскировался под букиниста, что действительно стал похож на букиниста.

Кручёных – импровизатор

Поразительно, что он не гнушался импровизации, как какой-нибудь куплетист.

Не ручаюсь за точность, но примерно так он щебетал, как щегол, над чаем.

Сегодня это умеют многие, а тогда анаграмма была привилегией Кручёных. Но в стихах он к ней прибегал не так часто.

Кручёных-чтец

Он всегда делал ударение не на гласных, а на согласных:

Принцип наибольшего сопротивления произношения и слуха. Похоже на музыку Шостаковича.

Часы Кручёных

Кручёных никогда не был героем нашего времени. Вернее, он был героем своего времени. Своё время пряталось глубоко в нём и требовало ежедневного подзавода, как круглые жилетные часы. Не помню, были ли у такие часы Кручёных. Кажется, были.

Граф Монте-Круча

Он так называл себя. можно ли быть круче Кручёных? Я считал, что можно. Однако с начала кручи.

Имидж

Ничего непридуманного не было в его облике и поведении. Футуризм – это ещё и культ разума во всём. Он утверждал, что сахарница должна стоять на минимальном расстоянии от всех чашек, чтобы песок не рассыпался по пути к чашкам.

– Идеальная форма стола не круг, а многоугольник с числом сторон в зависимости от присутствующих. Если трое, то треугольник, желательно равносторонний, каждый угол 60°. Шнурки не должны отнимать много времени. Шнуровать ботинки следует через одну дырку, а расшнуровывать ровно до середины.

Болезнь и смерть

Временные явления. Наука вот-вот разгадает тайну бессмертия. Идёт война между человеком и микробами. На войне, как на войне, надо быть всегда начеку.   Желательно всю пищу, даже хлеб и сыр, обжигать на огне. Иногда он это делал. Подносил хлеб к спиртовке, к свече, к горелке. В победе человека не сомневался. Что это – наука или религия, судить не берусь. Но так думали многие.

Не чудак

Он не выглядел маргиналом и не был чудаком. Больше был похож на учёного, совершившего гениальное, но пока не признанное открытие. Поступь времени возвращала к жизни забытых Сельвинского, Кирсанова, Мартынова, Асеева. На Кручёных это не распространялось. Он органически не мог написать ни одного советского по форме стиха. Канатоходец, он не умел ходить просто по тротуару. Вернее, он по тротуару шёл, как по канату.

Футуристы

Почему Кручёных не вписался в советскую литературную жизнь и не вошёл в обойму, как Шкловский, Асеев, Кирсанов – тоже футуристы? По сути своей он был человеком книги и совершенно чужд светской советской жизни. Там надо как-то одеваться, что-то изображать. Словом, вести себя прилично. Не говоря уже о выходах на собрания. Кручёных изобрёл себе судьбу букиниста-антиквара. Антикваров тоже сажали и очень даже сажали за «спекуляцию». Он рисковал, но, по крайней мере, был свободен от словесной повинности произнесения обязательных в те времена ритуальных фраз. Слово значило для него слишком много. И даже не слово, а звук в слове. Я думаю, написал бы он о Сталине:

Или:

Иногда мне кажется, что Кручёных эти стихи всё-таки написал.

Память

Я пишу, что помню. А помню я намного меньше и намного больше, чем было. Кручёных существовал тогда и существует сегодня в облаке воспоминаний и пересудов о нем. Он должен был быть подтверждением и опровержением мифа. Но вместо этого стал живым мифом футуризма. Настолько живым, что его жизнь неотличима от его смерти. Он сначала умер, а потом жил, как в драме Хлебникова «Мирсконца». Я  увидел его сначала. Кручёных – Мирсначала.

Константин Кедров

Иллюстрации:

Алексей Елисеевич Кручёных и его современники;

обложки некоторых книг,

иллюстрации к прозе и стихам АК