Любовь Фельдшер

Любовь Фельдшер

Четвёртое измерение № 25 (301) от 1 сентября 2014 года

Алый отблеск

 

* * *

 

Я многое увижу по-другому,

Разглядывая прошлое своё.

Разбиты стены низенького дома.

Над старым садом кружит вороньё.

Меня губили те, кого любила.

Случайных ран не перечесть теперь.

Я ничего, к несчастью, не забыла.

Поэтому стучусь сегодня в дверь.

Быть может, приоткроется, впуская

Меня туда, где близкие и свет.

Сегодня я себя не понимаю.

Той девочки на свете больше нет.

А зеркало являет мне седины.

И легкие морщинки на лице –

Как паутина на кустах малины,

Как тонкие зарубки на кольце.

 

* * *

 

По вечерам гитары перебор.

Псевдопоэты, псевдодиссиденты…

Я продолжаю с прошлым разговор,

Вникая в эпизоды киноленты.

Та в Штатах. Тот в Германии. А я

Полжизни на земле обетованной

Не забываю шумного житья

С убогим бытом кухни коммунальной.

Как листья, нас по свету разнесла

Стихийная непрошеная сила.

Так проходила молодость моя.

То обдавало жаром, то знобило.

И не изъять из памяти страниц,

Самой судьбой исписанных когда-то…

Прощай, собранье странных лет и лиц.

Я только пред собою виновата.

 

* * *

 

Тёмные грозди веток.

Поздних закатов алость.

Мне на исходе лета

Только любовь осталась.

В ясной улыбке дочки,

В гордой повадке сына

Тают слова и строчки.

Только любовь всесильна.

Всполохи и просветы.

К детям слепая жалость.

Все повторяю это:

– Только любовь осталась.

 

* * *

 

Пицунда. Пляж. Горячие пески.

Сижу в кафе, как принято в богеме.

Здесь дни мои прозрачны и легки,

Светлы, как строфы в пушкинской поэме.

Два месяца до сборов второпях.

Пять месяцев до наших эмиграций.

Я молода. И в сложных временах

Ещё не собираюсь разбираться…

Все растечётся, как прибрежный след.

Все распадётся, как руины Рима.

Ну а пока меня счастливей нет.

И Бродского мелькают пилигримы.

 

* * *

 

Сигареты чадящее пламя.

Вид на камень, стекло и бетон.

Поменяться бы с кем-то местами,

Заглушить ностальгический тон.

Постарела.  Не сделаю шага

Без привычной оглядки назад.

Там плясала и пела отвага,

Наполняя сиянием взгляд.

Там тетрадки, стихи и секреты

От родителей-учителей…

Наплывает дымок сигареты,

Угасает пыланье страстей.

 

* * *

 

Чужих жалею, а с родными спорю.

Иду по краю бездны огневой.

Такого счастья и такого горя

На две судьбы хватило бы с лихвой.

Два камешка на маминой могиле.

Она бы объяснила мне сейчас,

Кого и почему я так любила,

Куда, зачем и почему рвалась.

Но нет укора в траурном молчанье.

Нет судей, выносящих приговор.

Всё та же глубина в моей печали.

Всё тех же голосов далёкий спор.

 

* * *

 

У забот возьму отсрочку,

У уборок и  стряпни.

Снова наплывают строчки,

Как в стремительные дни.

Молодой была, отважной

И любила дым костров,

Это всё сейчас неважно,

Но осталась горстка слов.

Кто-то мне её диктует,

Остается записать

То, что плачет и ликует,

И дано как благодать.

Ни о чем  грустить не надо,

Кроме маминой любви.

У кладбищенской ограды

На мгновение замри.

Не меняюсь, как ни странно.

Нет покоя как всегда.

И  сквозь синие туманы

Светит мне моя звезда.

 

* * *

 

Посидим, потолкуем вдвоём,

Как мы в детстве сидели когда-то.

Полистаем тяжелый альбом,

Вспомним лица, утраты и даты.

Ты простишь мне ошибки мои.

Поглядишь на меня сквозь усталость.

… От отцовской огромной любви

Это всё, что сегодня осталось.

 

* * *

 

Ничего от тебя не осталось.

Ни колечка, ни слова вослед.

Два чужих человека расстались.

Ничего тут печального нет.

Но воронка от взрыва чернеет.

И у сына улыбка твоя.

И какая-то искорка тлеет

В темноте на краю забытья.

 

* * *

 

Печка медленно чадит.

Снег меняет блики света.

Бабушка со мной сидит.

Говорит о жизни в гетто.

Грустно, сказочно, темно.

Я понять её пытаюсь.

А родители в кино,

С  нею я одна осталась.

Свечку на столе зажгу,

Загрущу не без причины.

Вспомню бабушку свою,

Горькую её кручину.

 

* * *

 

Не стряхнуть её, пыль местечка.

На ресницах дрожит она.

Потемнели домов крылечки.

Поселилась в них тишина.

Зачерпну воды из колодца.

Посмотрю на чужих людей…

И давнишняя боль проснется

В закоулках души моей.

               

* * *

 

Врывалась в судьбы, как комета,

Себя сжигая на пути.

Такого плавящего света

Уже мне больше не найти.

У тех костров нельзя согреться,

Но можно в пламени пропасть.

Мне кажется, я знала с детства

Слова «горение» и «страсть».

Боюсь в конце прийти к началу…

Смиренно руки опустив,

Гляжу на дальний отблеск алый,

Благословляя перерыв.

 

* * *

 

Дорога пролегает сквозь холмы.

Пыхтит автобус. Дремлют пассажиры.

Свыкаюсь с тем, что проживаем мы

В провинции, оторванной от мира.

В краю, где буйство роз и виноград,

Пьянящий беспокойным ароматом,

Мое окно выходит в старый сад,

Где вечерами воздух пахнет мятой.

Пройдут года, и в зареве столиц

Мне будет сниться то, что угнетало:

Окраина… Мельканье тех же лиц.

Вина броженье в сумраке подвала.

 

* * *

 

Скрипач играет в погребке.

От лип цветущих душен вечер.

Цыганка в бархатном платке

Идёт с кошелкой мне навстречу.

Люблю тебя, мой дикий юг,

Горячей страстью молдаванки.

Я и средь поздних белых вьюг

Не изменю чертам южанки.

Мой нрав порывист, речь быстра,

И учащённо бьется сердце.

Как будто всполохом костра

Я обожглась однажды в детстве.

 

Перевод

 

Язык румынский звучен и красив.

На нем печать изящества и  блеска.

Язык холмов и пожелтевших нив,

Мерцающих созвездий Эминеску.

Мне выпала работа передать

В других словах красу оригинала.

Мне заново пришлось перечитать

Немало прозы и стихов немало.

И музыка звучала надо мной

В чеканной простоте четверостиший.

Но что-то оставалось за строкой

Мотивом  тем, что не был мной услышан.