* * *
Я многое увижу по-другому,
Разглядывая прошлое своё.
Разбиты стены низенького дома.
Над старым садом кружит вороньё.
Меня губили те, кого любила.
Случайных ран не перечесть теперь.
Я ничего, к несчастью, не забыла.
Поэтому стучусь сегодня в дверь.
Быть может, приоткроется, впуская
Меня туда, где близкие и свет.
Сегодня я себя не понимаю.
Той девочки на свете больше нет.
А зеркало являет мне седины.
И легкие морщинки на лице –
Как паутина на кустах малины,
Как тонкие зарубки на кольце.
* * *
По вечерам гитары перебор.
Псевдопоэты, псевдодиссиденты…
Я продолжаю с прошлым разговор,
Вникая в эпизоды киноленты.
Та в Штатах. Тот в Германии. А я
Полжизни на земле обетованной
Не забываю шумного житья
С убогим бытом кухни коммунальной.
Как листья, нас по свету разнесла
Стихийная непрошеная сила.
Так проходила молодость моя.
То обдавало жаром, то знобило.
И не изъять из памяти страниц,
Самой судьбой исписанных когда-то…
Прощай, собранье странных лет и лиц.
Я только пред собою виновата.
* * *
Тёмные грозди веток.
Поздних закатов алость.
Мне на исходе лета
Только любовь осталась.
В ясной улыбке дочки,
В гордой повадке сына
Тают слова и строчки.
Только любовь всесильна.
Всполохи и просветы.
К детям слепая жалость.
Все повторяю это:
– Только любовь осталась.
* * *
Пицунда. Пляж. Горячие пески.
Сижу в кафе, как принято в богеме.
Здесь дни мои прозрачны и легки,
Светлы, как строфы в пушкинской поэме.
Два месяца до сборов второпях.
Пять месяцев до наших эмиграций.
Я молода. И в сложных временах
Ещё не собираюсь разбираться…
Все растечётся, как прибрежный след.
Все распадётся, как руины Рима.
Ну а пока меня счастливей нет.
И Бродского мелькают пилигримы.
* * *
Сигареты чадящее пламя.
Вид на камень, стекло и бетон.
Поменяться бы с кем-то местами,
Заглушить ностальгический тон.
Постарела. Не сделаю шага
Без привычной оглядки назад.
Там плясала и пела отвага,
Наполняя сиянием взгляд.
Там тетрадки, стихи и секреты
От родителей-учителей…
Наплывает дымок сигареты,
Угасает пыланье страстей.
* * *
Чужих жалею, а с родными спорю.
Иду по краю бездны огневой.
Такого счастья и такого горя
На две судьбы хватило бы с лихвой.
Два камешка на маминой могиле.
Она бы объяснила мне сейчас,
Кого и почему я так любила,
Куда, зачем и почему рвалась.
Но нет укора в траурном молчанье.
Нет судей, выносящих приговор.
Всё та же глубина в моей печали.
Всё тех же голосов далёкий спор.
* * *
У забот возьму отсрочку,
У уборок и стряпни.
Снова наплывают строчки,
Как в стремительные дни.
Молодой была, отважной
И любила дым костров,
Это всё сейчас неважно,
Но осталась горстка слов.
Кто-то мне её диктует,
Остается записать
То, что плачет и ликует,
И дано как благодать.
Ни о чем грустить не надо,
Кроме маминой любви.
У кладбищенской ограды
На мгновение замри.
Не меняюсь, как ни странно.
Нет покоя как всегда.
И сквозь синие туманы
Светит мне моя звезда.
* * *
Посидим, потолкуем вдвоём,
Как мы в детстве сидели когда-то.
Полистаем тяжелый альбом,
Вспомним лица, утраты и даты.
Ты простишь мне ошибки мои.
Поглядишь на меня сквозь усталость.
… От отцовской огромной любви
Это всё, что сегодня осталось.
* * *
Ничего от тебя не осталось.
Ни колечка, ни слова вослед.
Два чужих человека расстались.
Ничего тут печального нет.
Но воронка от взрыва чернеет.
И у сына улыбка твоя.
И какая-то искорка тлеет
В темноте на краю забытья.
* * *
Печка медленно чадит.
Снег меняет блики света.
Бабушка со мной сидит.
Говорит о жизни в гетто.
Грустно, сказочно, темно.
Я понять её пытаюсь.
А родители в кино,
С нею я одна осталась.
Свечку на столе зажгу,
Загрущу не без причины.
Вспомню бабушку свою,
Горькую её кручину.
* * *
Не стряхнуть её, пыль местечка.
На ресницах дрожит она.
Потемнели домов крылечки.
Поселилась в них тишина.
Зачерпну воды из колодца.
Посмотрю на чужих людей…
И давнишняя боль проснется
В закоулках души моей.
* * *
Врывалась в судьбы, как комета,
Себя сжигая на пути.
Такого плавящего света
Уже мне больше не найти.
У тех костров нельзя согреться,
Но можно в пламени пропасть.
Мне кажется, я знала с детства
Слова «горение» и «страсть».
Боюсь в конце прийти к началу…
Смиренно руки опустив,
Гляжу на дальний отблеск алый,
Благословляя перерыв.
* * *
Дорога пролегает сквозь холмы.
Пыхтит автобус. Дремлют пассажиры.
Свыкаюсь с тем, что проживаем мы
В провинции, оторванной от мира.
В краю, где буйство роз и виноград,
Пьянящий беспокойным ароматом,
Мое окно выходит в старый сад,
Где вечерами воздух пахнет мятой.
Пройдут года, и в зареве столиц
Мне будет сниться то, что угнетало:
Окраина… Мельканье тех же лиц.
Вина броженье в сумраке подвала.
* * *
Скрипач играет в погребке.
От лип цветущих душен вечер.
Цыганка в бархатном платке
Идёт с кошелкой мне навстречу.
Люблю тебя, мой дикий юг,
Горячей страстью молдаванки.
Я и средь поздних белых вьюг
Не изменю чертам южанки.
Мой нрав порывист, речь быстра,
И учащённо бьется сердце.
Как будто всполохом костра
Я обожглась однажды в детстве.
Перевод
Язык румынский звучен и красив.
На нем печать изящества и блеска.
Язык холмов и пожелтевших нив,
Мерцающих созвездий Эминеску.
Мне выпала работа передать
В других словах красу оригинала.
Мне заново пришлось перечитать
Немало прозы и стихов немало.
И музыка звучала надо мной
В чеканной простоте четверостиший.
Но что-то оставалось за строкой
Мотивом тем, что не был мной услышан.
© Любовь Фельдшер, 2014.
© 45-я параллель, 2014.