Пьяный
Зыбом идёшь, зыбом
По леденям, глыбам,
Яминам и ухабам
Хлябом скользишь, хлябом.
Словно из сна в кому,
Выныришь – и впадаешь.
А далеко ль до дому?
Сразу не угадаешь.
За Куликовым полем?
Падающим рейхстагом?
Брассом плывёшь, кролем,
Танговым тянешь шагом.
Раком гребёшь, рыбом
Чвакаешь по намывам.
Зыбом идёшь, зыбом,
Дрыгающим извивом.
Кто твой отец крёстный?
На́ тебе день постный,
На́ тебе рупь, что ли.
Дай тебе Бог доли!
Но не ищи света
В сердце кровавом волка.
Моченьки нет?
– Нету!
Водка спасёт, водка.
Цвелью и ржой рябый,
Дом твой под шар-бабой
Крошится – и не вякни.
Как добредёшь, звякни.
Распятие
Первого уже оштрафовали,
Засветили административку,
Обозвучили формулировку:
«За глумленье и неуваженье»,
Чтобы думал, прежде чем трезвонить.
Первого застукали с поличным –
Банкой пива и сырком «Омичка» –
В магазине сетевом на кассе
Два ритейлера и супервайзер,
Менеджер, охранник, франшизатор.
Первого уже почти пропяли,
Флагру отложив с кольцом железным,
Со свинцовым на конце грузилом,
Тридцать девять нанеся ударов:
На сороковом бы дуба врезал.
Если палец вжался внутрь ладони,
Значит правильно пятно Дестота –
Зону вкруг пронзимого запястья –
Обозначил гвоздобитный сотник,
Богомаз наитием наметил.
С митинга зеваки разбежались,
Выметен сестерциум рабами,
Сторожит издалека стервятник.
Боль превыше мнения о боли.
Бог сильнее смерти криворукой.
Нет ни еллина, ни иудея.
Памяти датской норки
Так и живем – от войны до войны.
Шапки да шубки уже не нужны:
Подпушью, остью, всем видом
Норки болеют ковидом.
После ошибку признают. Пока
Тушки убойного молодняка
Наимертвейшим из грузов
Льются эбеново в кузов.
Мрамор мелькает, сапфир, перламутр...
Загнуты зубы у норки вовнутрь,
Чтоб сквозь мутации ляпы
Ловче отгрызть себе лапу.
Зоозащитниц кружит хоровод.
С места не двигается зверовод,
Смотрит на близкие беды,
На опустелые шеды.
Думает: как от норчат и зайчат,
Так же планету от нас защитят
Биотермической ямой
Или другой фукуямой.
В маску образят, нарядят в хайтек,
Чтобы себя не узнал человек
В обеззараженном орке
В кафельном морге без норки.
Шубохранилищ приклацнут замки.
Кто там на очереди, мужики?
Викинги иль могикане?
Русские или армяне?
Вторая нефть
Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам.
Янка Дягилева
Мечемся в карантинной клетке.
Храмовый пуст неф.
Через вотсап сигналю соседке:
«Здравствуй, вторая нефть!»
Почародеем над вечным платьем,
Выкрутим бигуди.
Мы клеймены сырьевым проклятьем,
Сыро у нас в груди.
Заполночь вымучили доставку,
Ждём – подвезут грев.
Выправят для прогулки справку
С грифом: «вторая нефть».
Шмыгнем на лоджию, расфуфырясь
И удила грызя.
В нас обнаружен коронный вирус –
Дальше идти нельзя.
Помнишь, всем классом болели корью,
Слушали Bee Geez...
Но оказалось, другой хворью
Перечеркнут жизнь.
Что-то останется – ток-шоу,
Мемовый котик Неть...
Очень дешёвой, очень дешёвой
Будет вторая нефть.
* * *
Мне только бы время, мне только бы повод
Да случай, прохожий бусой, –
Ужо я тогда разовью этот провод,
Завившийся мелкой косой.
Ужо я тогда упакую посылку,
С разлукою выйду на связь,
О притолок выколочу подстилку,
Впитавшую долгую грязь.
Тишает, смолкает мой ропот, мой гомон.
Закрыт грузовой терминал...
Я, может, ещё допишу этот ро́ман,
Узнаю, какой там финал.
Успение
На острове Кефалиния (Кефалония)
у образа Пресвятой Богородицы Гравальётисса
в селе Пастра в Праздник Успения
зацветают сухие стебли лилий.
На Кефалинии
В изгибе линии
Береговой
Волною квасима
Стопа Герасима
Да пихт конвой.
А на Успение
Землетрясение
Повалит ниц,
И руки нагие
Летят к Пана́гии
Под сердца блиц.
Об жизнь колотитесь,
Всего боитеся,
А днесь смелы
У Спелео́тиссы,
У Портаи́тиссы,
У Сумелы́.
Что ж, слёзы, льётеся
У Гравальётиссы?
Нетленен Свет!
И в изобилии
Плодятся лилии
Сквозь сухоцвет.
Ровнитель
Спасибо за эту поблажку,
За быстрый и праведный суд,
За съемную пятиэтажку,
Которую завтра снесут.
За дворик со шпанскою вишней,
Которой зазнать повезло,
Когда из отдушины вышней
Прольют золотое тепло.
И собственный ангел-хранитель
Маячит за каждой спиной,
И ставит ажурный ровнитель
На памяти знак водяной.
* * *
Задраить люки? Флаги свесить?
Ведь что-нибудь же надо делать,
Когда на улице +10,
А ощущается как 9.
Сдвигающихся стен обвальность,
Шуршанье, дым – и снова тихо.
Ведь старая, кажись, нормальность,
А ощущается как лихо.
Любая тщетна заковырка,
Не отражаемая в меме.
На цифровой панели дырка,
Что ощущается как время.
В последний час важна морошка,
А каждодневно – в щах капуста.
Полна рулёжная дорожка,
Но выглядит как пусто-пусто.
Сын Зеведеев плыл на Патмос,
И обошло его цунами.
Они хотели закопать нас –
Мы оказались семенами.
Уроки армянского
Наши лица в маски убрал ковид?
Нет, в тряпье замотал Магритт.
Карвачар горит, и Белград горит,
Сан-Франциско паки горит.
В Китай-городе дым и в Кремле пожар –
Не войдёт сокрушитель в дом.
А докуда след золовой бежал,
Ни при чём сейчас, не о том.
Если вдруг не знаешь, спроси меня,
Обо что нутро обожглось.
Только в Северной Таврии нет огня –
Кровью русскою обошлось.
Красным залило морем Новороссийск,
Затопило Аджи-Мушкай.
Полуправды вымоли, допросись –
Ну, а в истину не вникай.
Отлежи конечности на печи,
Ягодицей врасти в диван,
Но раскрой планшет – и учи, учи:
Гандзасар, хачкар, Дадиванк.
Джейн Эйр
Спать в Хейворде ложатся в девять,
За окном потьмы, как на фронте.
Что без гаджетов дальше делать
Сёстрам Бронте?
Три сестрицы сидят, мечтают
О небесных немых мигдалах.
Ледяное время не тает
Ни в камине, ни на шандалах.
С двух склевали заживо краску
Интернатские кукареки.
А одна сочинила сказку
О дурнушке и о калеке.
Красота победит в дальнейшем –
Девяносто на девяносто.
Содержанкам и прочим гейшам
Станет хлеб добывать препросто.
Растусившаяся голота.
Некрасивых сомнёт и сборет.
Но в Хейворде сестра Шарлотта
Установку сию оспорит.
Викторьянство натуру спрячет
Вплоть до следующего века…
По калеке дурнушка плачет,
По дурнушке сохнет калека.
© Марина Кудимова, 2020 – 2021.
© 45 параллель, 2021.