Мария
Протасова

* * *

он был из плоти он был из крови

он мёрз – зима

и на младенца сквозь дыры в кровле

смотрела тьма

дым над трубою свивался в кольца

крутил вертел

звенели мухи и колокольцы

не спал вертеп

не спали люди трава деревья

речная муть

и ночь стояла от удивленья

забыв уснуть

блестела в сумраке шея бычья

гудела печь

мир был заношен до неприличья

валился с плеч

волхвы талмуды свои листали

осёл вопил

судьба чернела над ним крестами

своих стропил

казалось всё ожидало знака

и час настал

Мария пела архангел плакал

ребёнок спал

* * *

любовь – привычка умирать

и душу с пола подбирать

без кожи быть и без костей

а никакая не постель

любовь – сгорая от стыда

ответить «нет» подумав «да»

и с сердцем вырванным в руках

оказываться в дураках

любовь — не сеять и не жать

убитым на земле лежать

и знать что это не война

а только он или она

* * *

по лестницам чутким как лист

слонялось бездомное лето

и дул «эвридику» флейтист

по скверному радио где-то

недаром из кожи он лез –

давил на лады и на жалость

чтоб музыка с чистых небес

в чадящую бездну спускалась

туда где ни пифий ни фей

ни сказок с финалом счастливым

куда если сходит Орфей

то разве с похмелья – за пивом

где спиртом бодяжат беду

и песни слагают из крика

где жизни иной чем в аду

не хочет сама Эвридика

где солнце как смертный обол

не слаще чугунного люка

где тащится время как вол

под светлую музыку Глюка

* * *

и потому что Вас мне не обнять

мне в утешение дано понять –

как дождь растёт из облака на плечи

как падает душа – до облаков

и как земля поёт – без дураков

и целым стать стремятся части речи

за то что я вдали от Ваших уст

мне дан страниц неопалимый хруст

и сердца стук о сомкнутые веки

и жизнь в бреду пока ещё бреду

и счастье первой попадать в беду

и дар входить в одни и те же реки

и оттого что я для Вас никто

мне кажется  что лет так через сто

Вы взятый в херувимы Безначальным

в какую-нибудь летнюю грозу

мой силуэт заметите внизу

и на секунду станете печальны

И. С. Б.

Нетрезвый ветер шёл, сбивая крыши,

на жестяные вывески брюзжа.

Часов соборных скаредные мыши

полуночного ждали дележа.

Луна скрывала оборот медали

от каждого – будь Ганс он или Жан,

и тени сторожей напоминали

уютные кошмары горожан.

А тот, в ком злые звуки рыли норы,

один от лба не отнимал руки.

И превращались в ноты кредиторы

безропотные, будто должники.

И становились музыкой поклоны

униженные просьбы, глупый быт.

Вонючие чернила за полкроны

вливались в фугу, забывая стыд.

«Ах, дети! Ах, безмозглые вельможи!

Ах, чертова бутылочка вина!»

Но лез мотив, как волосы из кожи,

сшелушивая с лысин времена.

Еще! Еще! Пиши! Гони галопом!

Увешай стременами нотный стан!

Пусть кресла льнут к великосветским жопам,

но ветер оседлает Иоганн!..

«Откройте окна! Да пошире – душно!

Будь проклята бездушная страна!»…

И длится ночь, и жизнь ему послушна,

и музыка, и ветер, и луна.

* * *

здесь мой свитер заношенный колется

потому что он дёшев и груб

и как в недорисованных комиксах

облачка вырастают из губ

здесь зима – до единой детали

и метель в неё мечет ножи

здесь нас ангелы нарисовали

да забыли слова приложить

здесь любовь на заснеженном глобусе

в бессловесной сиреневой мгле

в уходящем трясётся автобусе

что-то пальцем чертя на стекле

* * *

настанет день когда умолкнут речи

иссякнут бури разбредётся рать

и крыть нам будет некого и нечем

и никого не будут убивать

притихнут те кому сейчас неймётся

заткнутся первачи и крикуны

и никому на свете не придётся

бояться нищеты или войны

вожди и судьи захлебнутся кровью

их не спасут ни золото ни медь

и всё что было тронуто любовью

теперь уже не сможет умереть

ни горя ни грызни за корку хлеба

ни пошлости ни мелкой суеты

но только жизнь и океан и небо

и детский смех и творчество и ты

* * *

Где же живёт мое счастье? Нигде.

Так называется эта далёкая местность

на полпути из Отчаяния в Неизвестность,

в тысяче миль от Спокойствия – ближе к Беде,

в царстве подстреленных птиц и несбывшихся снов.

Там, где у прошлого нет над влюблёнными власти,

в доме из вздохов, нечаянных взглядов и слов.

Там проживает моё невозможное счастье.

Учит святых, оставляя следы на воде,

пляшет с чертями и в сны мои входит без стука.

Где же живёт моё счастье? Да, в общем — нигде.

В том-то и штука, о, Господи, в том-то и штука.

* * *

Верона спит. Её ночник – луна.

Чернее сна лишь шрамы на бумаге.

Отяжелев от скуки и вина,

спят удальцы, во сне сжимая шпаги.

Верона спит. Но храп похож на стон.

Над городом смертельная истома.

Свеча коптит. Увял её бутон.

Грядёт чума на оба ваших дома.

Верона спит. И эти двое спят,

покуда автор пишет предисловье.

А за строкой столетия летят

и словно вены набухают кровью.

Верона спит. Беспечно спит, пока

далёкий бард не воплотил затею

и как кинжал нацелена река

в её почти фарфоровою шею.

Верона спит, пока пусты листы

и, кажется, бледны от предвкушенья,

ведь через час сожгут её мосты

и солнце вздёрнут, как сигнал сраженья.

И вот тогда сойдутся все концы.

Поэт отступит, дописав посланье.

И отдадут безумные отцы

своих детей невинных на закланье.

Очнётся яд и закипят клинки,

и вздрогнет мир от траурного звона,

и смерть, как точку на конце строки,

сотрёт любовь… Но – тише! – cпит Верона...

* * *

Свершилось – он её поцеловал.

Неважно – где, неважно – кто, впервые,

как будто петли оборвав дверные,

к ней Бог вошёл и вечность даровал.

Над ней уже безумствуют с утра

ветра и распевают «а капелла».

А после полночь сделалась светла

и сердце к звёздам выпрыгнуть хотело.

Над нею счастье строит купола

и светлый рай рисует ангел мелом,

но вечность девочке, с её земным уделом,

как туфелька хрустальная мала...

* * *

Вдали от городской жары,

От чёрных крыш и шпал

Таскает волны за вихры

Голубоглазый шквал.

Насильно строит их в ряды

И гонит на таран,

Туда, где в рот набрав воды,

Спит жёлтый океан.

Где острова и корабли

Стоят у входа в рай,

Где жизнь, шагнув за край земли,

Не держится за край.

Где спит, пока волна в пути,

Всё, что умеет спать,

Где больше, чем до девяти

Не принято считать,

Где каждый след уйдёт в песок,

Где каждый миг – лови,

Где все мы лишь на волосок

От смерти и любви.