Итальянские стихи
* * *
Италия свежа и виноградна,
Приветлива, не слишком велика
И всё-таки в художествах громадна,
И парного не сыщешь сапожка.
Связались в ней величье и веселье,
Вновь оживает временная связь,
И творчество почтенно, и безделье,
И крепнешь духом, над собой смеясь.
Не обойтись поэзии без прозы,
Исколешь руки, домогаясь роз,
И кажется улыбкою сквозь слёзы
Вся эта жизнь немного не всерьёз.
* * *
Рассвет с охотою утиной,
Последних выстрелов хлопки
И жизнь, подёрнутая тиной,
И эти приступы тоски.
И всё-таки ещё чуть рано,
Ружьё пока зачехлено.
И вот – последнего романа
Горячеватое вино.
Свиданье с юною графиней
Придумывает он сперва.
От этих чувств и тёмных пиний
Ещё синее синева.
И веет морем и маслиной
От сердце жалящей слегка,
От этой жадной, маскулинной
Прощальной прозы старика.
Верона
N.
Из уличной смертельной драки
И детской влюбчивости здесь
Ещё в средневековом мраке
Вселенский эпос вырос весь.
Резня близ этого портала,
Во тьме с балконом болтовня –
Всё пошлость жадно потоптала,
Туристов полчища пьяня.
Но память юности влюблённой
Ещё в душе горит всегда,
Как над вечернею Вероной
Свиданья первого звезда.
* * *
Истёрты этих тротуаров плиты,
Но так ещё надёжны и тверды.
И хорошо, что временем побиты –
Его касаний дороги следы.
Всё кажется, что можно здесь родиться
И, тесных улиц принимая строй,
По ним брести и с этой жизнью слиться,
С ней спорить, как со старшею сестрой.
Истории и древней, и недавней
Всё длится повторяющийся круг,
И хороши глухие эти ставни,
Рывком в зарю распахнутые вдруг.
* * *
Мне в отрочестве часто снилось это!
И старый мост вечернею порой,
И медленно сгорающее лето,
И на высотах кипарисов строй.
Но ко всему прибавилась Верона
С мерещащимся голосом ночным
Джульетты, окликающей с балкона,
Зовущей нежно к временам иным.
И с болтовнёю нынешних влюблённых,
С тратториями, с рубищем церквей,
Безмолвным ожиданьем истомлённых,
И с гущей жизней, не прожитых в ней.
* * *
Сменяет древние руины
Средневековья старина,
Весь путь вдоль набережной длинной
Проходит через времена.
Легла на век «Декамерона»
Барокко ревностная тень,
А вот и новая Верона,
Но тоже не вчерашний день.
Конструктивизма строй и проза,
Фашизма призрачный порыв –
Всё под крылами бомбовоза
Оберегли, восстановив.
И в напряженье держат город,
Который умудрён и стар,
Античности державный холод
И Возрожденья лёгкий жар.
* * *
Мост через Адидже – кладка стара.
Данте прошёл по нему лишь вчера.
Даже от Цезаря невдалеке
Эти буруны на быстрой реке.
Данте
По улице крутой не без усилий,
Но всё же хладнокровен, твёрд и скор,
Он к замку шёл, и впереди Вергилий,
Попутчик верный с некоторых пор.
С тех пор, как схоронили Беатриче,
Является всё чаще эта тень,
И диких зрелищ грозное величье
Всё грезится, как гробовая сень.
Там будет зябко, и не зря накинут
Видавший виды, но добротный плащ…
– Как всё же ошибался Аквинат!
Казалось бы, он сведущ и всезрящ.
Неужто в этом мире, столь греховном,
Что адская к нам подступила тьма,
Соединенье с женщиной духовным
Не может стать?.. Молчи, Святой Фома!
* * *
Как память о случайной встрече
С годами превратилась вдруг
Вот в эти длительные речи
И в этот путь из круга в круг?
В каких-то жизней эпизоды –
Жестоко брошены они
То в замерзающие воды,
То в нестерпимые огни.
Ступай дорогой каменистой,
Земли обыденность нарушь,
В ладье плыви к душе пречистой
Через мученья стольких душ!
Сквозь преступленья государей
В её заоблачный приют,
В пространный этот комментарий,
В котором ангелы поют.
Галилей
Пред кафедрою Галилея
В старинной Падуе стою
И вспоминаю, сожалея,
Цепь отречений – жизнь свою.
Но он-то в университете
Угадывал в худые дни,
Что современники – лишь дети,
Не собеседники они.
В сказаньях об учёном муже
Есть жалость, что остался цел,
Но он по мне ничуть не хуже
Того, кто на костре горел.
Не сделал гибельного шага,
Теснимый страхом и стыдом…
Но всё же есть своя отвага
И в тайнознании седом.
Незримым пламенем объятый,
Студентов шуткой веселя,
Вещал он с кафедры дощатой
И знал, что вертится Земля.
Венеция
I
В этом городе странном
Хороша теснота,
В ней страстям и романам
Всё ж найдутся места.
Из таинственных щелей
Выбегал карнавал
Этих масок, веселий
С говорком зазывал.
Эту стать и осанку,
Синевой осиян,
Эту венецианку
Возлюбил Тициан.
В этой каменной кладке
Семена и пыльца,
Воздух едкий и сладкий,
Пронизавший сердца.
II
Вот эти бронзовые кони
И лев, раскинувший крыла!
Здесь в споре Гоцци и Гольдони
Не вся ли жизнь твоя прошла!
Театром был любой проулок,
И пересказанный Восток,
От голосов актёрских гулок.
Был от кофейни недалёк.
Водой объятая всецело
Земля упорна, как металл,
В ней дерево окаменело,
И песнопеньем камень стал.
* * *
Венеция. Возможно, только снится
Изысканность её и теснота,
Картонные лукавящие лица,
Внутри стекла текучие цвета.
Сырые стены и пушинки соли,
Закатных догорание небес
И странствие неспешное в гондоле
За призраками нежных догаресс.
И славный лев, чья истина крылата,
И на соборной площади толпа,
И виселицей бывшие когда-то
Два величавых мраморных столпа.
Мурано
Последний выдох стеклодува
Течёт, стихая и журча,
И вышла птица остроклюва,
И остывает, горяча.
Чуть золотится зыбь сквозная,
А в лёгких боль минут и лет.
Чем кончить речь ещё не зная,
Так дышит и творит поэт.
Песка и пламени избыток,
Отпрянув, удержал цвета,
И просиял хрустальный слиток,
Овеществлённая мечта.
* * *
Истома. Сонная обнимка
Блаженно возлежащих гор
И аметистовая дымка,
И голубой над ней простор.
Но дым иной на небосклоне,
И, тщетно мир тревожа наш,
Венера нежная Джорджоне
Вошла в промышленный пейзаж.
Duomo*
Молчу, стою и ничего не стою
Пред этой розоватой белизной,
Где сочеталась святость с красотою
И легче пуха камень стал резной.
Как нас возносит над житейской бездной
Его безмолвный ангельский язык!
А ведь народ не столь безгрешен местный
И заповедям следовать отвык.
Но, кажется, его простят без спора,
Да и себя он оправдает сам
Всем кружевом Миланского собора,
Протянутого нежным небесам.
--
* Миланский собор.
* * *
А вот и эта лестница в Duomo!
На поворотах вглядываясь в даль,
Открывшуюся с каждого подъёма
По ней с одышкой тучный шёл Стендаль.
Теперь уже нельзя подняться выше,
И, как цвета сцепившихся эпох, –
Багровые и розовые крыши
И тёмных толп рассыпанный горох.
Приносит ветер отголоски арий,
Витает ангел в каменном раю,
И умилённый вспомнил карбонарий
Свою любовь и молодость свою.
И где-то там, куда и не доскачем
Из этих лет и сладостных широт,
Снега России с гиканьем казачьим
И всей Великой Армии исход.
* * *
Власть над людьми, в ней столько сласти
И полового торжества!
И зашипело, пенясь, «Асти»
И переполнило слова.
И в роковом единодушье
Полков печатается шаг,
И перья вскинулись петушьи,
И вождь неистовый всеблаг.
И в густоту огня и дыма,
В тоску пустынь и деревень
Пойдут восторг и живость Рима,
Неаполя святая лень.
И всё ж у веры есть пределы,
Ещё иссякнет этот пыл,
И Город Солнца Кампанеллы
Закатным облаком проплыл.
Кто там на площади вещает?
Везде найдётся свой урод.
Но коммунизм лишь обещает,
Фашизм прельщает и даёт.
* * *
Замужество. Страна спагетти,
Где солнце ласково печёт
И смуглые изящны дети,
И точен месячный отчёт.
Сама светла и белокура
На радость и на зависть им.
И это всё резидентура
С поездками в Милан и Рим.
Чуть сглажен облик иностранки,
Смягчились строгие черты
Среди любезной перебранки,
Холодноватой теплоты.
В непринуждённом разговоре
Так жадно слушает она
Того, кто возвратится вскоре
В страну струящегося льна.
* * *
Им повезло, и вышли замуж
За кошельки и голоса.
Ну, вот, достанется не нам уж
Их среднерусская краса.
Что ж делать им в отчизне пиццы?
Затеять бизнес от нуля,
Иль просто граппу пить и спиться,
В пути не удержать руля.
Но, итальянясь постепенно
И погружаясь в эту сеть,
Всё ж рваться мысленно из плена,
Для мужа и детей русеть.
Метастазио
И голоса кастратов и сопрано,
Серебряная времени мембрана
И блеск, и мгла картонных Пропилей
В рукоплесканьях пап и королей.
Однако же, как сочинял он прытко!
Любой сюжет нейдёт из головы…
И то была последняя попытка
Осилить словом музыку…Увы!
Вот эти гениальные либретто
Она накрыла, поглотив волной,
Всем золотом ликующего света,
Пришедшего из области иной.
Ну, вот и всё… Покинутой Дидоны
Ахматовой препоручил он стоны.
Столетий лавры неразлучны с ним
И – Метастазио, ужасный псевдоним.
© Михаил Синельников, 2019–2020.
© 45-я параллель, 2020.