Мы оба вышли здесь из кадра
Не про поваренные книги,
Не про полезную еду:
Черствеют летние ковриги,
Что выпекались на меду.
Но это фото на припёке,
Где кадр фиксирован без нас,
Где воды мощны и высоки
И над шатровым храмом Спас,
Где голос гулкий баржи дальней
Не знает ставен и замков,
Где наша плоть материальна
Не больше этих облаков,
И где единственной преградой
Захлопнет створки объектив…
Где оба вышли мы из кадра,
Но не успели в храм войти.
Сейчас вареников бы с вишней
Седьмой по счёту месяц пришлый,
В саду цветёт снотворно мак,
Сейчас вареников бы с вишней,
Потом – верёвочный гамак.
Провиснуть в нём обмякшим телом,
Вжимая в сеточку бока,
Смотреть как строем поределым
Плывут по небу облака,
Вдыхать мелиссы запах острый –
Июльский день наполнен им –
И принимать его потворство
Всем летним прихотям твоим.
...Преобразится всё мгновенно
Часам к шести или семи
И будет шквалом проливенным
Гнуть ветви вишен до земли,
И выворачивать коренья,
И прогонять из сада в дом,
Распил поваленных деревьев
Нам оставляя на потом.
А ты нарочно будешь мешкать
С восторгом глупого щенка –
Пусть хлещет ливень вперемешку
С вишнёвым соком по щекам.
А до Яузы не донырнуть
Ну давай, славословь, словоблудь,
Вдохновенье расплёскивай втуне...
А до Яузы не донырнуть –
В неуёмных дождях утонула.
Захлебнулась, не чуя беды:
Всё, что небо копило до часа,
С раскалившейся сковороды
Разболтало да скинуло разом.
В полноводье зелёной тоски
Под разводы бесформенной ряски
С головою уходят мостки,
Как лосиное стадо на связке...
Лоси выплыли б, им же – стоять,
Неизбежность воды принимая,
И ловить через водную гладь
Приглушённые лязги трамвая,
Ожидать терпеливо, когда
Отдождит, отшумит, перельётся
И отступит большая вода,
Затаясь в озерках да болотцах.
Им не знать ли, что этот потоп
Превратится в обычные лужи...
...Только я не о том, не о том,
Ты же знаешь, о чём, словоблужу.
А мне дышать бы в этом августе
И красоты без слёз не выдержать,
И не cыскать ответных слов:
Как будто бы спешила выдышать
Все ароматы из цветов –
В сосредоточенье загадочном,
Что только сердцем и понять,
Взбивала крылышками бабочка
В дрожащий свет остаток дня.
С непостижимой, дикой храбростью
Летела на цветочный зов,
Ей оставалось жизни в августе
Всего лишь несколько часов.
Спешила, будто сроки ведала
Иль просчитала наперёд,
Когда и где прервётся временный
Её восторженный полёт.
Мелькал – сиреневым по жёлтому –
Узора красочный сумбур:
По голограмме крыльев шёлковых
Давала выпытать судьбу.
Не ограничивалась малостью,
Всё предрешая и губя…
………………………………………
А мне дышать бы в этом августе,
Не надышаться на тебя.
Пригорок
А с линзой небесной земные подвижки видней,
Пусть даже сквозь тучи, с излишком дождём налитые:
Смотри, по дороге ползёт-мельтешит муравей,
А если получше вглядеться – людишка. Не ты ли?
Просёлком, что вербным подгоном по плечи зарос,
Кисель бездорожия в сторону кладбища топчешь,
Туда, где барвинок зелёный в жару и мороз,
Кресты персональны, а плиты надгробные общи.
Пока ещё рак на горе по тебе не свистел,
Но с детства ты знаешь дорогу от корки до корки –
Всего-то ходьбы от извечных житейских страстей
До вечных покоев на тишью обжитом пригорке...
Зелёных да глупых сюда любопытство влечёт
И детская вера, что смерть поправима, а позже…
А позже повинную голову меч не сечёт,
Но только виновная память под ложечкой гложет.
...................
С пригорка на лыжах в овраг – замирали сердца,
Колючими вихрями снега зима закипала,
А в детстве здесь не было бабушек двух и отца
И «наших» оградок с земельным запасом немалым.
К соседям посмотришь – такая же там широта,
Хоть танцы танцуй... Пробубнишь: ну куда размахали?!
Как будто не знаешь, кому и зачем, и куда...
И, вырвавшись всуе, поспешное слово стихает.
На вечный покой отчуждённая, спит полоса,
Здесь всё, кроме мыслей живучих твоих, благочинно,
Ну разве что бабушек двух со смешинкой глаза
И очень некстати промокшая неба овчинка.
Обратно до дома грязища – хоть лётом лети,
....Зима на пороге и время наващивать лыжи
....И хочется новые склоны в округе найти,
Но нету пригорка, чем этот кладбищенский, ближе.
Помнимшь, как гуляли по Суздалю?
Того же лета, на зиму,
взяша Татарове Мордьевскую землю,
и Муром пожгоша, и по Клязьме воеваша,
и град... Гороховец пожгоша.
Из Лаврентьевской летописи за год 1239
о монголо-татарских набегах
на земли Северо-Восточной Руси.
Осень будто семечки лузгает,
Листьев шелуху рассыпая...
Помнишь, как гуляли по Суздалю
В прошлом раскалившемся мае?
Спелых одуванчиков капельки
Солнечно в глазах моросили,
И текла неспешная Каменка
Из Руси сквозь время в Россию.
День воскресный сдобренным колобом
Ластился в ногах у седмицы,
Помнишь, как ударилась в колокол
Пепельным бочком голубица?
И не сильно стукнулась, вроде бы,
Только он ответною болью
Загудел из Суздаля в родину
С верхотуры той колокольни.
Не позвоном громким восторженным –
Шёпотом прошёлся по пашням,
Плыло эхом что-то похожее
На «п-о-ж-г-о-ш-а» и «в-о-е-в-а-ш-а».
......................
Калькой по эпохам пропишется
Прошлое от строчки до строчки...
Осень голубицею-ижицей
Под руку гулит и бормочет.
Прижаться к брусу старого крыльца
…Прижаться к брусу старого крыльца,
Не думать ни о чём, не ждать, не чаять,
Лишь всматриваться зрением слепца,
Все мелочи на память различая …
…………………………………………………..
Ещё недавно осами гудел,
Манил плодами поздней земляники,
Но вот уходит сад в ночную тень,
Где песнею – сычей глухие вскрики.
Где, будто на полуночный эфир,
Луна заходит, как обычно, слева –
Так смотрит победительницей в мир
Ехидна, прогрызающая чрево.
И знает всё оттуда, с высока,
Про местную амброзию и скуку,
Где только лес с грибами и река
С рыбалкой на разъевшуюся щуку.
Где старый дом пока ещё нас ждёт
И осени приметы в полном сборе,
И рубль в худом кармане бережёт
Копейка, не заброшенная в море.
Где вязнет в жиже обод колеса,
И, что ни день, то снова моросеи,
Где вид с крыльца в осенний тихий сад
Ничем не хуже вида Колизея.
......................................
В пучки тугие связанный чеснок,
Рассольный дух из огуречных кадок…
Давай поедем в дальний уголок
Переживать роскошества упадок
Чашка с незабудками
Ах, лучше бы мягкие куклы
Иль пишущий редкий прибор…
В поездке на память был куплен
Тончайший английский фарфор.
Из бережных рук антиквара,
Не веря везенью, за грош,
Старинную чайную пару
Не в руки, а в душу возьмёшь.
Казалось бы, что в ней – посуда,
Ходить и ходить по рукам,
Но сколько сокрыто под спудом
Её кружевных монограмм!
Торговцу сдана в обнищанье,
В забвенье корней, в нелюбви?
Вовек не забыть обещали
Кого незабудки твои?
Какие семейные бури
Намерен был в тайне держать
Цветочный узор под глазурью,
Подробный, как сердца скрижаль?
Он клятвы своей не нарушит…
О тайнах подумаешь вдруг,
И, будто боясь их подслушать,
Ты выронишь блюдце из рук.
Расколется вязь монограммы
Цветочных узоров первей,
Чужие останутся драмы
За линией жизни твоей.
И как же досадна промашка…
Но ты облегчённо вздохнёшь,
Что лишь c незабудками чашку
На память домой привезёшь.
Горячо, горячо... холодней...
Горячо, горячо... холодней...
И уже леденит неизбежность,
Истончается кружево дней,
Превращаясь в осеннюю ветошь.
И почувствуешь с горечью, как
На глазах сиротеет округа,
Только летом отъевшийся грак
Ходит в поле вразвалку за плугом.
Ты ладони приложишь к губам,
А в душе шевельнёт незнакомо
От шуршанья мышей по углам
Опустевшего старого дома.
От земли до резного венца
Одиночеству дом не по росту,
Три высоких ступеньки крыльца
Ледяной зарастают коростой.
Неуверен и слышен едва
Погрустневший суфлёр в закулисье,
И ветшают, ветшают слова,
Будто с веток упавшие листья.
Как ладонями губ ни латай,
Да наружу всё выхлипы рвутся...
Уходи, уезжай, улетай,
Чтоб сюда до весны не вернуться.
Корзинка ёлочных игрушек
Упрятать в самой долгой ночи
Тринадцать самых-самых лих.
Стары диваны в доме отчем,
Но как вольготно спать на них!
В изножье стихнут дня обрезки,
А заоконья белизна
И страсть к прозрачным занавескам
Добавят лиха в сети сна.
…Дорожный наст раскатан ветром,
На нём, как ты ни изловчись,
След Volvo, валенок и вепря
Сумеешь вряд ли различить.
Увидишь тот, что каплей бурой
Кропит порог и поставец –
Лернейской гидрой ли, Амуром
В кого прицелился Стрелец?
Всю ночь иди на след тревожный,
Ищи, спасай и падай ниц,
Корми овсянкой тёплой с ложки
Проголодавшихся синиц,
Небытие аршином меряй
От сна до звёздного ковша,
Дели паршивицу-химеру
На льва, козлёнка и ужа…
Воскресной ночи тунеядство –
Источник вымышленных бед
Тебе, которой сны не снятся
Последних двести с лишним лет.
Где их былое простодушье,
В каком истаяло огне…
…Корзинка ёлочных игрушек
С луной играет на окне.
Прощаться с февралём
Мучителен соблазн воскресной синекуры –
Дождаться от зимы обещанных снегов
И как в последний раз писать февраль с натуры,
Смывая пелену с замыленных зрачков.
Удариться в метель и вязнуть в ней, и падать,
Отряхивать февраль с ладоней и колен,
Так ударяет хмель и отступает память
В преддверии лишь ей известных перемен.
Не различить ни крест, ни гордую осанку,
Как истину в вине не выловить, пока
Кружащаяся взвесь трёхмерною обманкой
Не скроется на дне отмытого зрачка.
На том же дне – душа, она давно не в моде,
Ищи стихам обнов, будь перед ней в долгу…
Английской вязки шарф, забытый на комоде,
Согреть не сможет слов и бабочек в снегу.
Да только проку в нём, в словесном этом вздоре,
Что, из дому взашей прогнав, растормошит …
Прощаться с февралём – занятие пустое,
Он накрепко к душе изнанкою пришит
Малахитовоцветная ящерица
То исчезнет, то снова обрящется
Меж круглёных ветрами камней...
Малахитовоцветная ящерица
По ночам прибегает ко мне.
И такая, скажи ты, негодница,
Изовьётся в заре золотой,
То Сысертью-рекой оборотится,
То уральскою горной грядой.
Не ухватишь рукою – измучает,
Уводя в каменистую падь
По расщелинам да по излучинам
Драгоценную речь собирать
Подо мхом и брусничными ветками
В проблесковом сиянье луча –
Эта звучная кладь самоцветная
Никогда не оттянет плеча.
А задашься мыслишкой оплошною
Про наживу да яркую брошь –
Тальков камень, в кусочки раскрошенный,
На тропе под ногой подберёшь.
Так сквозь сон пробираешься дебрями
На её колдовской приворот –
Эта ящерка знает, что делает,
Век не первый на свете живёт.
По старой банке гуталиновой
А помнишь, мой североглазенький,
Сидевший на соседней парте,
Как рисовали мелом классики
На чуть просохнувшем асфальте?
Под тополями и под липами –
Где раньше снег сойти успеет –
Как прыгали по клеткам лихо мы
Весь март до самого апреля.
…………………………………….
По старой банке гуталиновой
Домашним тапочком нацелясь,
Смотрю в окно, где свет малиновый
Весны предвосхищает прелесть.
И, хоть последним словом выругай,
Североглазенький мой мальчик,
Не прыгать хочется, а выпрыгнуть
Куда-нибудь к чертям собачьим.
Шевельнёт неуютной тоской под ключицей
А гроза прогремит и уходит на запад,
Соблюдая не писанный в книгах закон...
Отчего так удушлив черёмухи запах
В полону затворённых дверей и окон?
Отчего не приемлет весна постоянства,
Из озноба впадая в горячечный бред,
Отчего невзначай под рукой оказался
Этот старый, изношенный, в клеточку, плед...
Шевельнёт неуютной тоской под ключицей:
Со стены отлетевшего в прошлое дня
Смотрят с карточки давней счастливые лица
Нам уже незнакомых – тебя и меня.
На кусок рафинада лекарства накапать,
Положить под язык и о том горевать,
Что уходит пора фотографий «на память»,
Оттого что потребности нет вспоминать.
© Надежда Бесфамильная, 2005 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.