* * *
Ты, конечно, забудешь и странное это безумье,
непонятный, нежданный, смешной урагановый бред.
Ты вернёшься в тот мир, где до слёз надрывается зуммер
в телефоне пустом. И где найден удобный ответ
на вопросы зачем, по каким неизвестным спиралям
нас несло через жизнь – чтоб, столкнувшись у края земли,
мы друг друга с тобой беззастенчиво, бешено крали
у стреноженных дней. И над нами шумел эвкалипт,
удивляясь неистовой страсти двуногих растений,
что пришли в этот лес – и расстаться почти не смогли.
Ты, забудешь, любимый. И только останутся тени.
Две счастливые тени – у самого края земли.
Второй ковчег
По паре – каждой твари. А мою,
мою-то пару – да к другому Ною
погнали на ковчег. И я здесь ною,
визжу, да вою, да крылами бью...
Ведь как же так?! Смотрите – всех по паре,
милуются вокруг другие твари,
а я гляжу – нелепо, как в кошмаре –
на пристани, у пирса, на краю
стоит она. Одна. И пароход
штурмует разномастнейший народ –
вокруг толпятся звери, птицы, люди.
...Мы верили, что выживем, что будем
бродить в лугах, не знающих косы,
гулять у моря, что родится сын...
Но вот, меня – сюда, её – туда.
Потоп. Спасайтесь, звери, – кто как может.
Вода. Кругом вода. И сушу гложет
с ума сошедший ливень. Мы – орда,
бегущая, дрожащая и злая.
Я ничего не слышу из-за лая,
мычанья, рёва, ора, стона, воя...
Я вижу обезумевшего Ноя –
он рвёт швартовы: прочь, скорее прочь!
Второй ковчег заглатывает ночь,
и выживем ли, встретимся когда-то?
Я ей кричу – но жуткие раскаты
чудовищного грома глушат звук.
Она не слышит. Я её зову –
не слышит. Я зову – она не слышит!
А воды поднимаются всё выше...
Надежды голос тонок. Слишком тонок.
И волны почерневшие со стоном
накрыли и Олимп, и Геликон...
На палубе, свернувшись, как котёнок,
дрожит дракон. Потерянный дракон.
* * *
Вслепую, наощупь,
судьбу подбираем по слуху,
научно трактуем причуды
планид и планет.
Подводим итоги.
Как взрослые – твёрдо и сухо.
По-детски надеясь на чудо.
Которого нет.
* * *
Крез, Галис перейдя, великое царство разрушит
Война, мой дорогой. Идёт война.
Где ты – страна. И я – страна. Атаки.
В окопах – поножовщина и драки.
Бараки для солдат – а те не спят:
клопы, как мини-армии, во мраке
на них идут – отряд, ещё отряд –
ряды неслышных полчищ кровососов.
Война.
Идёт война – пора доносов,
несносных обвинений, взрывов, дрязг.
И в клочья, вдрызг – сердца, надежды. Лязг
упрёков, одержимость – без вопросов
корить. И покорить. Не сдаться в плен.
Но это тлен, мой друг. Ты слышишь? Тлен.
Закрой глаза. Замри. Молчи. Ни звука.
Вот – древний лес. Покой-река. Излука.
Испей воды волшебной.
Всё забудь,
как в доброй сказке.
Мы пустились в путь,
где ты – страна, и я – страна. Из стана –
из вражеского – мы с тобою станем
гостями – удивляясь новизне,
как жители диковинных планет:
«Как мог я жить без мира, без тепла,
идя вразнос, твердя “моя взяла”,
когда нам жизни выдано – в обрез?
А я богат – богат тобой, как Крез.
Как мог я не понять чужой страны
в нелепом состоянии войны».
* * *
Мы подводим черту. Разумно. И вот итог.
Это бред, дорогой. Забудем. Закроем двери.
И мечту о любви, как нищенку – за порог.
Да хранит тебя Бог – в которого ты не веришь.
* * *
В любой из масок – или кож –
ты неизменно безупречна:
спектакль хорош!
Но вдруг замрёшь,
нежданно понятая встречным,
как беспристрастным понятым –
до глубины, без слов и фальши
дрожащих губ, до немоты…
Скорей к нему? Но немо ты
шагнёшь назад – как можно дальше
от беззащитной наготы,
когда – во всём, конечно, прав –
твой гость, не вытирая ноги,
придёт, чтоб разбирать твой нрав,
твои пороки и пороги.
Как театральный критик – строг,
внимателен и беспощаден
он составляет каталог
в тебе живущих ведьм и гадин.
Он справедлив. Отточен слог.
Ему неведомы пристрастье
и со-страдательный залог –
залог любви и сопричастья.
И ты закроешь двери, чтоб
свой собственный спектакль – без судей,
без соглядатаев, без толп
смотреть:
как голову на блюде
несут и, бешено кружа,
в слезах танцует Саломея,
как капли падают с ножа,
как Ева искушает Змея,
как Брут хрипит от боли в такт
ударам, завернувшись в тогу…
А критик видел первый акт.
Не более. И слава Богу.
Новые письма с Гостеприимного Моря
Вот и стареешь у моря, далёкого моря,
Понта Эвксинского, мой златоустый Овидий.
Вздорной отчизны ты больше уже не увидишь –
К варварам сослан за дерзость твоих «Аматорий».
Речь чужеродная. Ветер. Пронзающий холод.
Ближе к огню – да закутайся в шкуры овечьи.
Варвары громко толкуют про войны, про голод –
Что им стихи на твоём непонятном наречье…
Горечь мешая с любовью (amarus, amare),
Всё-таки пишешь – и веришь: стихи прочитают.
Где-то... Когда-то… Снежинки в простуженной хмари.
Лёд на Гудзоне – как рыб серебристые стаи.
Бог за морем или la petite mort
А пена морская, седая, подступит к ногам,
ласкаясь, приляжет, зашепчет, завертит, закрутит,
разденет тебя донага, разберёт по слогам,
как строки пергамента в поисках тайны и сути.
И в бархатном море, в бесформенных волнах тепла
ты вдруг угадаешь дыхание древнего бога –
в священном экстазе пред ним изовьются тела
входящих в пределы его огневого чертога.
Пробудится бог, ненасытен и неукротим,
и – в путь, за наживой, лишь волны бегут под нажимом
властительной длани, сметающей всё на пути.
Ты рухнешь пред ним, обессиленно, неудержимо.
Лежишь бездыханна. Но тело сияющий бог
поднимет – и примет в объятия ветра и веры.
А пена морская, седая, ласкаясь у ног,
с восторгом глядит на рождение новой Венеры.
* * *
уставая от рифм
уставая от рифов у края
нашей лестничной клетки
акульих оскалов подъездов
в этом трезвом
порой нерушимом
пространстве у бездны
безвозмездных нахальств
постоянных отъездов
и страха
за тебя, за себя
ощущенье грядущего краха
помертвевшей любви
и в крови
беспокойно гнездится
вереница стихов
СМС
СОС-сигналов
прощального взмаха
перед тем, как уйти
словно маленький краб затаиться
между рифов и рифм
отводящих
усталые
лица
* * *
А в Сене – поколения влюблённых
отражены – счастливых, окрылённых.
Но клятвы их невечны, как всегда.
Мост Мирабо. Опять течёт вода.
* * *
Остатки снега с черепичных крыш
прозрачным языком февраль слизал.
Флоренция. Туман. Из тёмных ниш
на нас глядят белёсые глаза.
Насмешливо: для них давно не нов
наш юный мир из разноцветных снов,
из первых путешествий – Рим-Париж,
из твёрдой веры в истинность афиш –
прекрасный вид,
открыточный закат…
из первой безболезненной любви –
наверное, последней.
А пока
в своей беспечно-эфемерной вере
над Арно мы с тобою кофе пьём,
в постылой нише белый Алигьери
вздохнёт – и с грустью вспомнит о своём.
© Наталья Крофтс, 2009–2013.
© 45-я параллель, 2014.