Не слишком невинные страсти
Окунёвые места
Рыбалка – излюбленное занятие многих (рассмотренная сквозь призмы учения Д. Андреева, изложенного им в «Розе мира», она чудовищна – с чем не согласится большинство).
Бунин гранил строки, используя слова, как драгоценные камни, и пейзажи, нарисованные им, сияли, как своеобразные пёстрые бездны:
Вода за холодные серые дни в октябре
На отмелях спа́ла – прозрачная стала и чистая.
В песке обнажённом оттиснулась лапка лучистая:
Рыбалка сидела на утренней ранней заре.
Пейзаж больше страсти, проявленной соответствующе…
Н. Глазков перевивал ленточками иронии массу своих текстов: иногда сложно разделить было, где начинается серьёзный пласт стиха, переходящий опять же в иронический; так или иначе, рыбацкий призыв Глазкова звучит задорно:
Выйди, Витя, на озёра
И метни крючки под лёд.
Ты себя утешишь скоро,
Если рыбка заклюёт!
Белый снег блестит так ярко,
Очевидно, неспроста:
Колоссальная рыбалка –
Окунёвые места.
Вот и всё – конец стиху:
Улови себе уху!
Полосатые окуньки дадут радость трофея, сулящего навар – вовсе не денежного характера.
…нечто сказочное и предупреждающее разгорится в стихотворение С. Клычкова: переливаясь контрастными красками:
Рыбак, не езди в бурю,
Когда со дна на берег
Бегут в лохматой шкуре
Чудовища и звери…
Пусть сеть другой закинет,
От месяца улыбку
Приняв в седой пучине
За золотую рыбку…
Введенский, разумеется, подпустит искры шутовства в текст о рыбаках и рыбках, или – рыбинах:
По реке плывёт челнок,
На корме сидит рыбак,
На носу сидит щенок,
В речке плавает судак.
Речка медленно течёт,
С неба солнышко печёт.
И вспыхнут они – детски-наивно, по-обериутски, ярко и весело.
«Рыбак» Фета превращает стихотворение в сказку, звуча фундаментальной лёгкой музыкой, столь присущей классику:
Неслась волна, росла волна,
Рыбак над ней сидел,
С душой, холодною до дна,
На у́ду он глядел.
И как сидит он, как он ждёт,
Разверзлась вдруг волна,
И поднялась из шума вод
Вся влажная жена.
Считать ли шутку Олейникова про маленького карася и его улыбку стихотворением о рыбалке?
Рыбке?
Скорее о судьбе – и карась тут символический: мол, доулыбался, человечек?
…есть и варианты чистого, детского счастья рыбалки, пропущенные сквозь эти тематические проводы русской поэзии: А. Майков писал:
Себя я помнить стал в деревне под Москвою.
Бывало, ввечеру поу́дить карасей
Отец пойдёт на пруд, а двое нас, детей,
Сидим на берегу под ёлкою густою,
Добычу из ведра руками достаём
И шёпотом о ней друг с другом речь ведём…
Разные поэтические краски определяли сущность сего занятия: разные, порою контрастные, и тема богатой жилой посверкивала в рудном пласту русской поэзии…
Грибное счастье
Есть чистое счастье бескровной охоты – грибной; есть особая прелесть в этом хождение по лесу, как – в разнообразии грибных форм и ароматов:
Рыжичков, волвяночек,
Белыих беляночек
Наберу скорёшенько
Я, млада-младёшенька,
Что для свёкра-батюшки,
Для свекрови-матушки:
Перестали б скряжничать –
Сели бы пображничать.
Песенно-сказочное мешается в стихотворение Л. Мея с высверком счастья и нежностью перечислений: рыжичков, волвяночек…
Время, проносящееся быстро, меняет ритмы и звуки, и Пастернак, живописуя поход по грибы, пользуется совсем иными красками:
А солнце под кусты
На грузди и волнушки
Чрез дебри темноты
Бросает свет с опушки.
Гриб прячется за пень.
На пень садится птица.
Нам вехой наша тень,
Чтобы с пути не сбиться.
Здесь – гриб: тайна, сгусток волшебных сил: но и – загадка, отгадать которую необходимо, чтобы почувствовать себя счастливым.
Счастье это показано В. Берестовым так, что хочется написать по старинке «щастье»: мощнее звучит:
Гриб за грибом ложился в кузовок.
Я счастлив был, хотя валился с ног.
Но я ещё счастливее бывал,
Когда глаза в постели закрывал, –
И вспыхивало сразу предо мной
Всё, что скрывал от глаза мрак лесной,
Всё, что я, глядя под ноги, искал.
Лёгкость, полётность стихотворения Берестова подтверждает могучее это чувство, к которому всегда стремится человек.
…не так много грибов – и светлой охоты за ними – в русской поэзии, но то, что можно найти, отливает блеском подлинного метафизического золота.
Идёт охота на…
Уморительный охотник представлен миру Э. Успенским: попадающий в узел такой ситуации, когда:
Поднялась такая давка,
Что сломали два прилавка.
Где уж тут собак найти,
Дай бог ноги унести!
Опечалился охотник: –
Я теперь плохой работник.
Мне ни белки не подбить,
Ни лисицы не добыть.
В сущности, Успенский предлагает сказочку в стихах, лёгкую и воздушную, насыщенную нелепицей в той мере, в какой не часто встретишь её в жизни.
Охота…
Тема, занимающая в жизни человека изрядную долю пространства: вынужденная охота оправдана, но… ради острых ощущений лишний раз демонстрирует угольную черноту человеческой жестокости.
Рвутся ритмы Высоцкого:
Идёт охота на волков,
Идёт охота –
На серых хищников,
Матёрых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу – и пятна красные флажков.
Рвутся – и рвут душу, не оставляя шанса сочувствия тем, кто заряжает ружья, всё сострадание стягивая к волкам.
«Раненый барс» – переведённый М. Цветаевой из пантеона Важи Пшавела сделан подбористо и упруго: пружинный нажим каждой строки, точно свидетельствуя, передаёт ритмику действий:
Но стрелку и горя мало –
Новою надеждой полн:
На утёсе, глянь, оленье
Стадо взобралось на холм.
И сокрылось. Сном сокрылось!
Как бы не сокрыла даль
И последнего оленя
С самкою! Рази, пищаль!
Смертью пахнет: запах тяжёлый, удушающий…
Разумеется, «Охотник» дедушки Крылова будет исполнен в традиционной для классика басенной манере: здесь охота просто предлог задействовать сатирические механизмы высокой поэзии; а вот у Г. Иванова сначала на первый план выходит пейзаж, потом – метафизика, окрашенная тонами сожаления о содеянном:
Охотник весёлый прицелится,
И падает птица к ногам.
И дым исчезающий стелется
По выцветшим низким лугам.
Заря розовеет болотная,
И в синем дыму, не спеша,
Уносится в небо бесплотная,
Бездомная птичья душа.
Огневые, многокрасочные стихи П. Васильева обжигают, не рассуждая, но – представляя панорамы столь цветастой яви, что залюбуешься:
Вон взметнулась наша добыча,
Длинная старая лисица,
Чернохребетная, огневая
И кривая на поворотах.
И мощью, ступенчато поднимаясь в горы эстетики, идёт, развиваясь, ярко-яростное стихотворение И. Сельвинского «Охота на тигра»:
Охотник дунул… Тишина.
Дунул ещё. Тишина.
Без отзыва по лесам неслась
Искусственная страсть.
Что ж он, оглох, этот каверзный лес-то?
Думали – уж не менять ли место.
Много словесных красок и огня посвящено охоте: двойственной этой, убийственной, порою необходимой деятельности человечьей…