Небеса простят мне песни

Памяти поэта и сказочника Евгения Золотаревского (Иоанна Рутенина)*

 

Теперь, по прошествии времени, я вдруг понимаю, что память, сохраняя образ, не всегда сохраняет цифры и даты. Что из метрики человеческой остаётся друзьям и знакомым – дата рождения, дата смерти?

Только и всего?

Мне столько тысяч лет от роду,

Что память слов не сберегла…

С этим, пожалуй, легко, с летами от роду. С идеей сложнее.

Иоанн Рутенин. Евгений Ростиславович Золотаревский, Женя Золотаревский, родился 26 февраля 1950 года в Ставрополе.

Есть такой город на Юге России. Город-тупик. В смысле, в него ведёт тупиковая железнодорожная ветка. Женя называл его  в шутку Ставропыль.

Почему мы всегда уезжаем из родных городов? Или мечтаем уехать? Это, конечно, не одно и то же – уехать или мечтать уехать. Женя, например, не уехал, хотя тоже мечтал.

И ещё – он любил вокзалы. Вокзал для него всегда был приглашением к путешествию. А путешествие, как мечта – ожидание, желание, новизна, соблазн и все что угодно!

Вот здесь об идее бы нужно сказать.

Или нет?

Ох, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помяни раба Твоего Евгения…

Какую школу закончил? Номер школы? Нет, не помню. Не важно. После школы устроился работать в геологическую экспедицию разнорабочим. Носил нивелир за бригадиром.

Я всегда путал нивелир с кинокамерой. Правда, похоже? Ты смотришь в дырку и видишь мир, который вокруг тебя.

Только перевёрнутым. Младенцы, кстати, тоже видят мир перевёрнутым.

А, может быть, в тот момент, когда мы смотрим, мир действительно незаметно переворачивается?

В каком году Женя поступил в Ставропольский пединститут на филфак? Тоже не знаю. Проучился один курс.

Или два? Или три? Женя и систематическая учёба – вещи несовместимые.

Далее без остановок: в армию не пошёл, болезнь глаз, амблиопия, светобоязнь, всю жизнь ходил в солнцезащитных очках.

Вот вы замечали: глаза за тёмными стёклами обычно или пугают, отталкивают, или привлекают?

Но всегда вызывают интерес.

И об интересе: был женат четыре раза. Не считая лёгких увлечений. Что ещё?

Ах, да – умер 3 июня 2007 года. В день Владимирской иконы Божией Матери. В День памяти русских святых.

Здесь бы свечу зажечь. Ему всегда нравился этот образ – горящей свечи.

Ты дни мои все знаешь поимённо,

А я пою коленопреклонённо,

Пока свеча моя передрожит…

 Или вот это:

Не палящий, не палимый,

Словно новый мир в луче,

Свет вместился невместимый

В самой маленькой свече…

А это откуда?

5 июня 2007 года прошла поминальная служба за упокой раба Божьего Евгения в одной из грустных православных часовен…

Грустная часовня. Словно часовни бывают весёлые.

А Женя скорее всего улыбнулся бы: «Почему бы и нет…».

Эта единственная заметка о его смерти опубликована в интернет-издании 45-я Параллель.

Так. Надо посмотреть карту.

Ставрополь стоит на 45-й параллели. Точно.

Дальше.

Город по параллели равноудалён от двух морей – Чёрного и Каспийского. В нем, кстати, и улица есть с таким же названием: улица 45-я Параллель. 

А вот и Женин адрес: ул. Доваторцев 71/1. Это его дом. Кстати, стоит на пересечении с улицей 45-я Параллель. Как ты, память, услужлива...

Цитата из статьи в газете Вечерний Ставрополь от 21 сентября 2005 года (Жене жить ещё 20 месяцев):

…домом сказочника оказалась истрёпанная временем девятиэтажка с покрытыми паутиной окнами лестничных площадок. В малюсенькой квартирке с минимумом мебели, кроме самого хозяина, взгляд притягивала печатная машинка, водружённая на ворох рукописей…

Статья называлась Автор скорее жив, чем мёртв.

Я тоже помню: однокомнатная квартира на 5 этаже. Женя живёт с отцом и матерью. Спит на кухне на раскладушке. Всё прокурено. На столе в сковородке жареная картошка.

Обычная жареная картошка. Только без лука. Он не любил лук.

Зачем я это сейчас вспомнил? Ох, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помяни раба Твоего Евгения…

Окна на кухне и в комнате мутные, давно не мытые. Свет через них еле пробивается. От этого во всей квартире всегда сумрачно и грустно. Особенно осенью грустно. Когда небо в низких облаках, идёт дождь. Дом сказочника?

Сказочником он потом стал.

Златокудрый инок, Рыбак и жемчужина, Абрикосовый пирог – это названия его сказок. 

Послушайте, дети православные, ещё сказочку. Один юноша-сирота мирской жизнью жил…

Мне, впрочем, никогда не нравилась его проза – сказочная ли, реалистичная ли…  Хотя кому это интересно.

Ну, а как же идея?..

Кстати, нормальная такая идея, большая. Как раз для такого поэта, как он.

Женя, знаете, считал, что его стихи материализуются.

Нет, не точно – Женя считал, что открыл новый язык. Символика – он его так называл. Язык Бога. К лингвистике это, собственно, не имело никакого отношения – символика, смешное название.

Женя был уверен, что Бог создал мир как стихотворение. Это его очень занимало тогда.

И тот, кто поймёт этот божественный язык, может со-творить Богу. Ни много, ни мало.

Ну, так вот, это с первого раза все так здорово и понятно. Только договориться сразу нужно, что поэт имеет право на всё. Своё особенное право.

Чуть не добавил божественное. Или тут ошибка? Или нет?

Ведь как удержаться в этом желании быть равным Богу? Помнится, многие желали… 

А может быть, и нужно желать? Если стремиться, так к Богу, если любить, так Русь. И не меньше!

Нет, ты не Сфинкс, о Русь моя! Жена!

Это не Блок, не подумайте. Конечно, похоже. Очень похоже. Но это Женя. Евгений Золотаревский. Поэт Иоанн Рутенин.

Отвлечёмся?

Рутенин. Ruthenia – латинское название Руси. Выходит, Иоанн Русский?

А теперь, в связи с Блоком, Русью, женой и сфинксом, три-четыре:

А белизна действительно свята.

И сфинкство от Эдипа не сокрыто.

И он разгадку белого листа

Лелеет каждой буквой алфавита…

Как возвышено!

Кстати, про Блока и Любовь Дмитриевну Менделееву это я ему тогда рассказал. Он ничего такого не знал.

Жена – образ России. Это ведь и Женины интуиции... Разве? Нет, его мечта. Я опять соврал. Это та реальность, в которой он жил и умирал. Каждый день. Его жена должна стать образом России! Наверное, сходил с ума от невозможности эту мечту реализовать.

И ничего не знал про Блока...

Трудно поверить, да? Ну, это если кто не встречался с поэтами. Поэту ведь чужое творчество малоинтересно (хотя, школьная программа).

Особенно, если поэт состоявшийся.

А к тому времени, ко времени нашего знакомства, Женя был уже состоявшийся поэт. 1981-й год. Ему 31. Арсений Тарковский его стихи в тетрадку переписывает. Честное слово!

Нет, вру... Жена Тарковского, Татьяна Алексеевна, переписывала. Мальчишка, Зимний содом, Меч мой пленом поруган бесславно…

Женя всегда приезжал из Москвы возбуждённый после встречи с Тарковским. В разговоре называл его уважительно-фамильярно Таркач, Старик, Дед…

В заботах мечтанья живут неземные бестенья.

И нет в них движенья, сомненья и хитросплетенья:

Есть только бессмертье, звучащее как песнопенье,

Томленье рассудка в предчувствии Богоявленья.

И эти слова обездоливать мыслью не надо.

Ловите их, дочери, вместе с теплом снегопада!..

…Это в 83-м году случилось, в июле, по-моему.

Да, в июле 83-го года, частный случай, иллюстрация к идее.

Да. Иллюстрация. Какая-то ссора с женой. Скандал семейный.

И здесь почему-то очень хочется заглянуть в нивелир.

Бывшие муж и жена, живущие в одной квартире – очень русская история. Он её в раздражении толкнул, кажется. Она пошла в судмедэкспертизу.

Безумно хочется заглянуть в нивелир!

Ему дали два с половиной года. 206-я, часть вторая, хулиганство, нарушение общественного порядка.

Очень русская история.

Я тогда приходил к нему на свидания в СИЗО. Он был какой-то чёрный весь, как не живой.

А потом прислал мне из тюрьмы поэму.

Яблоки бессмертья.

Она так называется, поэма. Живая и светлая поэма. Лучшее его произведение.

Костёр. Года. Тропинка. Воля:

Все, что нам отдано теперь,

Обязано святою долей

Дню обретений и потерь:

Почему же лучшее приходит тогда, когда,  кажется, всё теряешь? Или эти потери – есть главные наши приобретения?

Стоп. Надо отвлечься. Давай-ка снова к идее.

Портрет подростка-иностранки,

Возникший в солнечном пятне,

Сухим валежником с изнанки

Подписан был на память мне…

Так начинается Женино стихотворение Талифа куми.

С еврейского название переводится как  Девица, встань.

Этими словами Христос воскресил умершую девочку. Женя всегда эти слова обращал к  России.

Я однажды (мне было тогда 16) спросил у него прямо: есть ли Бог? Это был 1980 год.

Странно, но я запомнил.

1980 год. Женя работает лифтёром: поднимаешься к нему на последний этаж в лифтёрскую, словно на небо поднимаешься!

Лифтёр, истопник, разнорабочий… Как это всё знакомо!

1980. Жив Брежнев, где-то близко маячит Андропов.

 А тут этот мальчишка спрашивает о Боге.

Женя тогда засмеялся. Не промолчал. Засмеялся.

Небеса простят мне песни –

Перья ветра в яви сна,

Но горячий взгляд небесный

Душу высмотрит до дна…

Тот, кто поймёт этот божественный язык, может со-творить Богу. А творчество правдивее всего на Кресте.

Это и есть идея?

Все ведь очень просто: Божественное право, право, принадлежащее распятому Богу – единственное право на жизнь, завоёванное смертью.

 5 июня 2007 года прошла поминальная служба за упокой раба Божьего Евгения в одной из грустных православных часовен…

Грустная часовня.

Словно часовни бывают весёлые.

Что из метрики человеческой остаётся друзьям и знакомым – дата рождения, дата смерти?

Или дата бессмертия?

А Женя, поэт Иоанн Рутенин, скорее всего улыбнулся бы: «Почему бы и нет!».

_____

*Читайте в номере сказки Евгения Золотаревского (Иоанна Рутенина)

 

Протоиерей Алексий Головченко, поэт, кинодраматург

 

Фото из личного архива автора эссе