Необязательный юбилей,
или «45-я» уходит в бесконечность

Согласитесь, любой юбилей, любой праздник – вещь весьма условная. Возьмём первое апреля: многие воспринимают эту дату как день дураков. Вас сегодня разыграли – прекрасно! Значит, вы уверено смотрите в будущее, забывая о житейских неурядицах. Иногда эта дата выпадает на первое воскресенье апреля, и тогда гуляют геологи. Это их праздник. Но сегодня – наш!

25 лет назад вышел первый номер ежемесячного издания «45-я параллель». Конечно, это не планетарное событие, и вряд ли по этому поводу прогремит салют в столице, но уверен, что все, кто был причастен к этой истории, никогда не забудут, как она начиналась. Не будь нашей «сорокапятки» тогда, то вряд ли она стреляла бы сегодня.

На нашем сайте есть немало материалов, в которых рассказывается о становлении нашего издания. Кое-что мне хочется высветить по-другому. По этой причине я напомню о том времени через себя: так было принято подавать авторские материалы в редакции «45».

Всё началось со звонка из Ставрополя. Мой однокурсник по ВГИКу Сергей Сутулов предложил мне стать собственным корреспондентом ежемесячника «45-я параллель» по Москве. Это издание было создано при содействии Ставропольского отделения Советского фонда культуры, которое выпестовал Михаил Григорьевич Новиков. Напомню, что Советский фонд культуры в ту пору возглавлял академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв. Благодаря этому имени, мне, да и моим коллегам-журналистам, удавалось брать интервью у самых известных людей России.

Мне посчастливилось встречаться с интереснейшими личностями, которые не нуждаются в особом представлении: Вячеслав Кондратьев, Юрий Соломин, Булат Окуджава, Николай Старшинов, Борис Хмельницкий, Никита Богословский, Юлий Ким, Юрий Никулин, Евгений Бачурин… Каждый из них, рассказывая о себе, своём творчестве, своём роде занятий и увлечений, не мог обойти вниманием и вопросы-проблемы общечеловеческого значения. Их высказывания и сегодня звучат весьма современно. В кадре остаются не только глобальные проблемы тех лет, но и детали быта, без которых общая картина жизни России начала 90-х была бы не полной. Возможно, наивность некоторых их высказываний сегодня может вызвать улыбку, но это были честные слова, сказанные от всего сердца.

Особенно интересны, на мой взгляд, их рассуждения, касающиеся темы творчества, где интервьюированные рассказывают о себе наиболее полно, знакомя нас со своей «кухней». Я считаю, что мне несказанно повезло, ибо я общался с такими людьми.

Раз в месяц я должен был поставлять «звёздные» материалы. Меня не ограничивали в объёме, но ставили дополнительные условия. Все материалы обязательно должны быть интересными, по возможности, с помощью каких-то баек или историй, «переломанными» через себя. Юмор только приветствовался, допускался и определённый стёб. Поэтому я не должен был находиться над «схваткой», как бы сверху освещая проблему, – я сам обязан был проникать в каждый эпизод того или иного события, того или иного чужого воспоминания! Эти условия вынуждали рассказывать о себе, что было не всегда этично. Поэтому здесь так много меня.

Кроме того, в мои обязанности входило поставлять материалы в литературное приложение к «45», которое также выходило раз в месяц. Свои произведения нам любезно предоставили: Вячеслав Кондратьев, Николай Старшинов, Юрий Мамлеев, Евгений Бачурин, Аркадий Высоцкий…  Некоторые авторы публиковали у нас свои премьерные работы.

Я сотрудничал с «45-ой параллелью» с апреля 1990 года по октябрь 1994-го. Дел было невпроворот. Но это были самые лучшие годы в моей журналистской практике.   Цензорами выступали лишь чувства собственного вкуса, меры и такта.

Хотелось подчеркнуть ещё и такой аспект. Я старался минимально править высказывания своих героев, пытаясь сохранить аромат нашей беседы. Да, кое-где присутствует тавтология, встречаются вопросы-ответы, что называется, «невпопад», но такой подход, на мой взгляд, позволяет читателю как бы стать третьим, невидимым участником наших разговоров. И ещё одно дополнение. Практически все тексты были согласованны с интервьюируемыми. Они вносили исправления, уточнения и давали «добро» в печать.

Здесь необходимо подробнее рассказать, что из себя представлял литературно-публицистический ежемесячник «45-я параллель». Но сначала о том, где он издавался. Ставрополье – край самобытный. Очень сильно влияние казачества. А казак – мужик сильный, голыми руками его не возьмёшь, про мякину он и сам расскажет. Дух вольности и свободы, гордости и внутренней независимости присущ большинству жителей региона. Поэтому, видимо, и стало Ставрополье родиной двух Нобелевских лауреатов – Александра Солженицына и Михаила Горбачёва.

Город Креста – Ставрополь – расположился на 45-ой параллели, отсюда и название издания. Всесоюзный и международный ежемесячник выходил на бумаге формата А3, был красочно иллюстрирован. Он печатался на 24-х страницах, которые были разбиты на три самостоятельные тетради. Общий тираж издания совместно с литературным приложением достигал 220 тысяч экземпляров. Он распространялся по всей России, многим странам СНГ, в дальнем зарубежье. Экземпляры «45-й» поступали в библиотеку Конгресса США.

Марк Шкляр, Борис Смоль, Валерий Перевозчиков, Юрий Самойлов, Александр Тонкопрядченко, Александр Быстрых – «золотые перья» редакции – доставляли эксклюзивные материалы, высвеченные ярчайшими именами. Легче было бы назвать тех, кто по разным причинам не смог заявить о себе на страницах нашего издания.

Однако следует отметить, что из номера в номер шли и сквозные темы. К примеру, громадный цикл публикаций Бориса Смоля, связанный с биографией Александра Солженицына «Корни и крона», с рассказом о его друзьях, школьных приятелях, родственниках, проживающих и в южных районах России, и в столицах. (Александр Исаевич даже выслал автору благодарственное письмо.) Другой, не менее объёмный массив – публикации Валерия Перевозчикова, повествующего о судьбе Владимира Высоцкого «Живая жизнь». Эти материалы были настолько интересными, что их перепечатывали другие газеты.

Главным редактором издания стал Сергей Сутулов, принявший предложение Михаила Новикова. В редакции сформировалась атмосфера полной творческой раскрепощённости и журналистского азарта. Каждый из корреспондентов старался превзойти другого в поисках более масштабной фигуры, в стремлении как можно интересней её преподнести, найти «изюминку» в личности данного человека. Можно сказать, что «Сорокапятка» стала неведомой доселе вольницей, балансирующей порой на грани литературного хулиганства, но не переступающей её.

Но не буду идеализировать. Как и в любом творческом коллективе, у нас возникали споры, были различные трения, касающиеся представленных материалов. В принципе шёл нормальный рабочий процесс.

И если первый номер издания вышел 1 апреля 1990 года, то последний – поздней осенью 1994-го. К сожалению, прекратилось финансирование по линии Фонда культуры, а гиперинфляция начала съедать всю нашу «самостийную» прибыль. Опуститься до уровня «жёлтой прессы» и устроить себе «сладкую жизнь» наш главред не мог себе позволить по этическим соображениям, а потому благородно прикрыл издание, объяснив членам команды свою позицию. Расставались со слезами на глазах – и женщины, и мужчины: журналисты, фотографы, корректоры. Но расставались и с пониманием: лучше недопетая песня, чем фальшивая нота!

На нашем сайте, в рубрике «Архив-45», сканированы многие выпуски печатной «Сорокапятки» (и этот процесс, как я понимаю, не завершён). Конечно, вряд ли найдётся безумец, решившийся прочитать всю подшивку. Но выдерните ради любопытства любой номер, пройдитесь по нему по диагонали – и вас, может быть, зацепит какой-нибудь материал. Нам будет приятно, вам – интересно.

Перед встречей с интервьюируемым приходилось много времени тратить на её подготовку, запасаться вопросами. Обычно их было намного больше, чем позволяло время, отведённое на беседу, но благодаря им, бесспорно, легче было и мне, и моему визави в процессе общения. Я шёл в библиотеку, «выковыривал» из книг и журналов интересные факты биографии той или иной личности, а потом появлялся в учётном отделе того творческого союза, в котором будущий герой состоял. Там уже работал с картотекой. Выписывал биографические данные, награды, названия фильмов, книг, музыкальных произведений, автором которых был грядущий собеседник. Да, именно такая стратегия давала счастливую возможность увереннее чувствовать себя в кабинете у министра или, скажем, на даче у писателя.

Естественно, при встречах с известными людьми возникали казусные ситуации, о которых не принято говорить и о которых не знал даже главный редактор. Сейчас я хочу поведать несколько таких историй.

 

Вячеслав Леонидович КОНДРАТЬЕВ

 

Мне очень и очень, считаю, повезло – ведь судьба подарила целую серию встреч со столь ярким и самобытным человеком, каким был Вячеслав Леонидович. Мы с ним общались буквально до его последних дней. Особенно запомнилась первая встреча. Дверь открывает статный красивый мужчина, выглядевший намного моложе своих семидесяти, – с… газовым пистолетом в руках!

– Извините, я знал, что вы придёте, но тут меня одни шакалы на машине подрезали, а теперь обещали прийти разбираться. Жду. Пойдёмте на кухню.

Крепкое рукопожатие, цепкий взгляд, в глазах – особая лукавинка. Пистолет нашёл себе место за брючным ремнём.

– Слушай, корреспондент, выпить хочешь? Моя, Нинка, только к вечеру будет.

– Да я как-то знаете… мимо магазина проскочил!

– Не боись. У меня тут резерв Верховного Главнокомандующего.

С этими словами, Кондратьев вышел в коридор, снял со стеллажа несколько книжек и достал оттуда коньяк.

– Слушай, корреспондент, а тебя как зовут? Славка? И я Славка! Давай так и будем обращаться.

– Но, Вячеслав Леонидович…

– Хорошо, давай без Леонидыча…

Мы просидели часа четыре. Материала было собрано море, но Вячеслав, оставшийся без «Леонидыча», всё не отпускал меня, так и не озвучившего своё отчество. А я, в общем-то, и не возражал, редко можно встретить такого интересного собеседника. Мы долго говорили о России, о литературе и, конечно, о войне. Говорили обо всём, что волновало людей в то смутно-оптимистичное (пессимистично-смутное?) время.

Очередная встреча произошла через неделю, когда я пришёл подписывать интервью. Старший Славка сделал несколько уточняющих замечаний, а потом спрашивает:

– Слушай, Славка, у тебя есть 25 рублей взаймы, а то моя Нинка куда-то сберкнижку запрятала?

– Леонидыч, всё понял. Сейчас сбегаю!

Потом было ещё несколько встреч. В «Круге чтения», литературном приложении к основной «Сорок пятой», мы первыми (!) опубликовали повесть Кондратьева «Этот 48-й год». Вячеслав Леонидович позволил мне ознакомиться с рукописью и внимательно выслушал мнение Вячеслава Игоревича, то бишь Лобачёва. Обнаружилось несколько мелких логических нестыковок, которые писатель незамедлительно устранил.

Однажды мы ехали по Садовому кольцу, остановились возле особняка Берии. «Давай выйдем», – предложил Вячеслав Леонидович. Мы какое-то время крутились возле забора этого мрачного, с явно выраженной негативной энергетикой, здания. Я никак не мог понять, зачем мы это делаем. Неожиданно Кондратьев спрашивает: «Слушай, а ты бы с этого места докинул лимонку до крыльца?» – «Запросто», – отвечаю я. «И я бы докинул! – с удовольствием воскликнул Кондратьев. – Вот с этого места и было совершено покушение на Берию. Это мой герой сделал». Так он проверял написанное, если возникали сомнения в возможности того или иного события.

Кондратьев погиб, по официальной версии, во время чистки пистолета: раздался неожиданный выстрел. Это произошло 21 сентября 1993 года. Бригада «Скорой помощи» прибыла почти через час после вызова и не обнаружила следа пулевого ранения (?!). Вторая бригада приехала скорее, но было уже поздно: Кондратьев умер на операционном столе от потери крови и раны, не совместимой с жизнью.

Гроб с телом покойного стоял в Малом зале Центрального дома литераторов. С ним пришла проститься масса народа. А вы помните, что это было за время? Самое начало противостояния Кремля с Верховным Советом. На улицах Москвы – повсеместные пробки, наряды милиции, полная неразбериха. Катафалк не смог проехать к зданию ЦДЛ. И тогда друзья писателя останавливают микроавтобус и на нём везут гроб на Кунцевское кладбище…

Во время поминок произошёл такой инцидент. После того как было произнесено несколько тостов, народ вышел из-за стола покурить. В кабинете оставалось всё так, как и при жизни писателя. В углу стоял раскрытый этюдник, под ним лежали тяжёлые гантели, рядом гиря. В большом шкафу находилась коллекция макетов огнестрельного оружия, привезённая писателем из зарубежных поездок. Однако среди макетов было и боевое. Его Кондратьев собирал в местах былых сражений, чистил, приводил в порядок. Часть оружия висела на стене. А на письменном столе стояла пишущая машинка с наполовину отпечатанным листом бумаги. Рядом находилась пластмассовая урна.

Вместе с одним из родственников писателя мы первыми вошли в кабинет, подошли к столу. Закурили. Неожиданно родственник снимает со стены браунинг и со словами: «Из этого пистолета застрелился Кондратьев?» – наводит его на стоящих в дверях людей. Мне пришлось направить руку родственника в урну. Раздались два выстрела…

Не берусь судить и не имею права обсуждать версии, связанные со смертью большого писателя: вопросы так и зависли в воздухе – самоубийство?! Несчастный случай?.. Только вспомните, какая горячая осень была в 1993-м. Сколько было сделано непростительных ошибок с той и другой стороны! Видимо, не выдержало сердце гражданина и писателя. Бог ему судия.

 

Юрий Владимирович НИКУЛИН

 

Я познакомился с Никулиным в марте 1984 года. Поводом послужило его интервью газете «Советская культура», в котором он сетовал на отсутствие «свежей крови» в сфере драматургии и режиссуры цирковых представлений. «А почему бы и нет? – подумал я, в то время студент четвёртого курса сценарного факультета ВГИКа. – Может быть, у меня что-нибудь получится на этом поприще?».

И вот, одолеваемый этой бредовой, как мне казалось, мыслью, я договорился о встрече. Ждать пришлось долго – три часа. Свои, цирковые, шли без очереди сплошным косяком. Причём заходят в кабинет двое, а выходят трое, или наоборот: заходят трое, а выходят двое. И так несколько раз.

У Никулина был усталый, но очень добрый, добрый взгляд. И то же время настороженный. Видимо, слишком многие его обманывали. Директор цирка, сославшись на неотложные дела, извинился, что не мог принять меня в назначенное время, и, извинившись ещё раз, попросил позволить ему сделать два важных телефонных звонка.

– Алло! Это телефонный узел? Да? Здравствуйте! С вами Никулин говорит. Как какой? Из цирка! Теперь узнали? Нет, это не розыгрыш! Мне грозятся отключить дома телефон… Был три месяца на гастролях. Мне без телефона никак нельзя… Сколько заплатить? Четыре пятьдесят восемь? А почему не два пятьдесят? Хорошо. Пусть пени. Как скажете… и вперёд за месяц… Хорошо… До свидания.

– Вот видите, как бывает, – сказал он мне, как бы вызывая к себе сочувствие. – Ещё один звоночек.

– Это я! Таня, заболел Юра Яковлев – меня попросили выступить вместо него… Нет, отменить никак нельзя. Нужно взять две бобины с плёнкой – они в багажнике «Волги». Попроси Максима… Нет, обедать не жди… Очень…

– Всё, теперь можно говорить, – кладя на место телефонную трубку, произнёс Никулин.

– Юрий Владимирович, я к вам в связи с интервью. Цирк закрывается на реконструкцию. Почему бы не подготовить к его открытию новую программу «Сотворение мира»? Вот либретто…

– Да… вы знаете… это достаточно сложный проект…

– У меня он тоже вызывает некоторые сомнения в постановочном плане. Поэтому я принёс запасной вариант – «Спартак»…

Чувствую, что Никулину делается плохо, и он начинает медленно сползать с кресла.

– …правда, либретто я до конца не прописал.

Во время нашего разговора в кабинет вошли двое цирковых. Они так и остались стоять посередине комнаты.

– А когда вы в последний раз были в цирке? – поинтересовался у меня Никулин.

– Зимой 1970-го. Я служил в Иваново. Нашу роту  ночью подняли по тревоге и послали на помощь приехавшему на гастроли цирку. Мы выгружали клетки с тиграми. Так если бы он по центру сидел, а то ходит по кругу или лапу пытается сквозь прутья просунуть, прижаться – хочет…

Приятно было слышать, как смеялся Никулин.

Он выдал мне билет в директорскую ложу, предложив посмотреть представление «На крыльях времени», а потом снова встретиться.

Я написал большую рецензию на спектакль. Ему понравилось. Было несколько разговоров по телефону. Причём иногда Никулин сам звонил мне домой. Он предложил написать несколько реприз для клоунады. Я сделал семь вариантов. Один подошёл. Юрий Владимирович сказал, что над этим можно работать. И неизвестно, как бы всё сложилось у меня дальше, если бы Никулина не свалил инфаркт. Видимо, не судьба мне была работать в цирке…

Это предыдущее знакомство помогло мне взять интервью для «45», а история о молодом человеке, который замахнулся поставить «Сотворение мира» или, на худой конец, «Спартака» разошлась по цирку в качестве анекдота.

 

Тамара Михайловна ГЛОБА

 

Имя и фамилия этой интереснейшей женщины в девяностые были у всех на слуху. Её астрологические прогнозы часто попадали «в яблочко» (кстати, и сегодня Тамара Михайловна – частая гостья многих ТВ-программ, а в 2015 году она стала соведущей Ларисы Гузеевой и Розы Сябитовой в передаче «Давай поженимся»).

Декабрь 1990-го… Тамара пригласила меня к себе домой, заранее оговорив, что сможет уделить мне не более часа времени. Как и условились, я позвонил в дверь ровно в восемь вечера. Через сорок минут она поставила на огонь турку, ещё через час сварила новую порцию кофе… Я уехал от неё на такси в четыре часа утра, предварительно выпив пять чашек кофе. Материал получился настолько интересным, что его разместили на четырёх полосах.

Вот тогда Тамара и высказала своё мнение по поводу будущего нашей «45-ой параллели», при этом никогда не держав издание в руках.

– Все обращаются к вам с просьбой составить гороскоп. Я – не исключение. Не могли бы вы сделать экспресс-анализ будущего нашей газеты?

– Сейчас у вашей газеты должна быть большая популярность. С начала августа она воспрянула духом, несмотря на то, что вас постоянно обманывали, были какие-то трудности, возможно, связанные с бумагой. В настоящий момент ситуация стабилизируется, хотя у вас в коллективе назревают творческие трения.

Газета носит яркий, чисто эстетический, боевой характер. Часто даёт оригинальные публицистические материалы; но потом, случается, ваш главред задумывается: следовало ли этот материал ставить в номер?

– А сколько нам отпущено времени? Как на нас скажутся «три года над пропастью»?

– Пока ничего плохого я для вас не вижу. У вас вновь повторятся творческие споры, которые пойдут только вам на пользу. А реальных ударов, неприятностей вам следует ожидать в ноябре девяносто третьего. Но вам следует изменить название и снова продолжить своё дело.

А потом Тамара Михайловна добавила, что, возможно, мы изменим не только название, но и формат. При подготовке материала я не стал перегружать ответ, махнув на такие детали рукой, – что получится, то получится… А получилось то издание, которое нынче отмечает солидный юбилей. Обязательный или необязательный – это уже другой вопрос!

 

Булат Шалвович ОКУДЖАВА

 

…Кончилось время, отведённое на интервью. Я попросил Булата Шалвовича об одной любезности: поставить автограф для друга, у которого намечался день рождения. Вынул из сумки «Глоток свободы». Окуджава легко выполнил мою просьбу и поинтересовался, если у меня его роман «Путешествие дилетантов». Конечно, у меня хранятся две книжки журнала «Москва», в котором он был впервые опубликован. И тогда писатель снял с полки отдельно изданный роман и, оставив на память приятные пожелания, сделал мне бесценный подарок. Более того, он вызвался показать мне, как ловчее пройти к платформе «Мичуринец», подсказал расписание электричек.

Стоял звонкий морозный день, в кормушке возле окна стучали клювом снегири, мягко скрипел под ногами снег, на небе одновременно оказались два светила: луна и солнце. Окуджава вышел на улицу в телогрейке, валенках, неброском спортивном костюме. На голове – лыжная шапочка. Свой вид он объяснил желанием поработать на участке перед обедом, почистить дорожки.

Мы шли по пустынной улице Переделкино, и Окуджава читал стихи: и хорошо знакомые мне, и совсем новые. При чтении свежих он иногда сбивался, терял рифму, морщил лоб и почти сразу же находил самое точное слово. Неожиданно на перекрёстке появились два человека. Это были его знакомые. Извинившись, Булат Шалвович предложил мне идти к станции одному, ибо иначе я мог опоздать на электричку. И лучше бы я опоздал. Ведь не каждый день общаешься с Окуджавой.

Приехав домой в приподнятом настроении от удачно выполненной работы, я первым делом включил диктофон и… не услышал записи! В динамике раздавалось одно шипение. Ни слова текста! «Эх, подвела меня диктофона, диктофона, китайская диктофона». Много разных слов я сказал в адрес этого прибора. Но что делать? И тогда я по памяти восстановил смысл  интервью, оставив за скобками его эмоциональную составляющую. У меня остались заготовленные вопросы, и надо было вспомнить, как отвечал на них Окуджава. Но основным стержнем нашей беседы выступал Мятлев – главный персонаж романа «Путешествие дилетантов». Например, на вопрос: «Как бы поступил Мятлев в аналогичной ситуации?» – Окуджава, приняв мои условия игры, отвечал с интересом, делал неожиданные выводы, произносил незатёртые фразы.

И вот, как мы договорились, я прочитал текст нашей беседы по телефону. Окуджава отметил некоторые неточности, а потом вынес приговор: «Сухо!». Конечно, сухо, исчез весь аромат нашей беседы. Это было самое плохое интервью в моей жизни. Возможно, его даже не следовало публиковать... Но Окуджава есть Окуджава, и даже в таком виде текст в «45-й» даёт некоторое представление о личности этого великого человека.

…Окуджава умер 12 июня 1997 года. Гроб с телом поэта и писателя находился на сцене театра имени Вахтангова. Шёл дождь. Плакал Арбат, плакала длиннющая, растянувшаяся чуть ли не до Смоленской площади очередь желающих проститься с Булатом Шалвовичем. У некоторых были магнитофоны, звучали его песни. Народ подпевал. Для меня, пожалуй, это была единственная очередь в жизни, в которой хотелось, чтобы я никогда не дошёл до её начала. Я просто не мог поверить, что кончилась эпоха Окуджавы, эпоха нашего детства.

В фойе театра ко мне подошла с мокрыми от слёз глазами корреспондент радиостанции «Свобода».

– Что вы могли бы рассказать об Окуджаве своим детям и внукам? – спросила она, протягивая вперёд микрофон.

– Я имел честь быть немного знакомым с Булатом Шалвовичем и никому ничего больше рассказывать не буду. Потому что всё то, о чём он хотел рассказать, он рассказал в своих романах, песнях и стихах…

 

Никита Владимирович БОГОСЛОВСКИЙ

 

– Корреспондент? Молодец, вовремя! А сколько вы мне заплатите за интервью? – такими словами приветствовал меня известный композитор.

Я, понятное дело, в первые секунды растерялся, не зная, что ответить. Но хитрый прищур глаз Богословского выдавал его намерение разыграть корреспондента. И тогда я пошёл ва-банк.

– Никита Владимирович, давайте сделаем интервью, а гонорар разделим пополам?

– Идёт! Я вам дарю первые полчаса!

– А я – вторые!

Богословский звонко рассмеялся, и началась наша беседа, которая продолжалась почти пять часов. Вот когда я впервые пожалел, что работаю не на радио, а в печатной прессе. Композитор постоянно подсаживался к открытому роялю, показывая мне свои новые наработки, исполнял попурри своих песен, сопровождал свои ответы мелодиями из фильмов, для которых писал музыку. Это был концерт для одного зрителя. Яркая, незабываемая встреча!

Надо сказать, что композитор жил в высотке на Котельнической набережной, и сколько в его квартире было комнат – я не знаю. Но судя по холлу, размером с хороший кабинет, – много.

Наконец мы завершили все переговорно-музыкальные действа и вышли в холл. Неожиданно Никита Владимирович спрашивает:

– Вы на машине?

– Вы знаете, у меня сел аккумулятор, – соврал я, мысленно пробормотав: «Слава Славе, у которого машины отродясь не было…»

– Хорошо, тогда я вам сейчас  вызову такси, – заявляет маэстро и подходит к висящему на стене телефонному аппарату образца начала прошлого века. Крутит ручку:

– Аллё! Барышня!

В этот момент стенки аппарата раздвигаются, и он оказывается мини-баром. Запотевший графинчик, стопочки.

– Вот, вкусите, – угощает Богословский.

Смело глотаю напиток, всем своим лихим корреспондентским видом стараясь не выдать внутренние ощущения.

– Ну как? – с некоторым лукавством спрашивает композитор. – Понравилось?

– Очень!

– А вы знаете, что вы пили?

– Конечно!

В глазах маэстро вспыхивает неподдельный интерес.

– Расскажите!

– Это был спирт.

– А ещё что?

– Корица.

– Правильно. И всё?

– Спирт, настоянный на кедровых орешках.

– Молодец! Правильно. Вы – второй человек, который угадал рецепт моего напитка. Давайте ещё по одной?.. А там… Полагаю, вы помните, что Бог любит троицу?!

 

Юрий Мефодьевич СОЛОМИН

 

Когда приходится брать интервью, весьма важно первыми же вопросами «зацепить» собеседника, найти ту тему для разговора, которая ему близка и понятна, на которую он хотел поговорить, но не знал, с кем. В таком случае беседа часто заступает за рамки отведенного для неё времени.

В 1990-м народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин принял предложение занять пост министра культуры новой России. У министра ещё не было своей команды, не было аппарата пресс-службы. Я в обычном справочнике нахожу телефон приёмной, представляюсь и прошу секретаря доложить и о моём звонке, и о моей просьбе дать интервью для «45-й параллели». Секретарь попросила меня перезвонить ей через два дня. И вдруг через полчаса у меня дома раздаётся звонок. Соломин согласен дать интервью и просит быть завтра, в 8.30, в Министерстве. «Смогу ли я быть в это время?» – спрашивает секретарь и, услышав положительный ответ, добавляет, что в моём распоряжении полчаса, так как рабочий день министра расписан по минутам.

У меня возникло ощущение, что за спиной выросли крылья. Весь остаток дня готовлюсь к разговору… И вот метро «Китай-город», приёмная, кабинет, Соломин…

Мой первый вопрос был о том, чем жило министерство в последние недели – о проведении «Славянского хода» в России. Он оказался ключевым. Затем пошёл разговор об основных направлениях работы Министерства, о частных и общих проблемах отечественной культуры. Соломин увлёкся, начал делиться своими планами. В дверь заглянула секретарь. Министр махнул рукой. Отведённые им полчаса на интервью давно прошли, но я продолжал задавать вопросы. Они били в точку...

А потом, когда вкратце рассказал министру Соломину, как мне пришлось принять участие в массовке вместе с артистом Соломиным в сериале «Адъютант его превосходительства», Юрий Мефодьевич перестал обращать внимание на распахнутую дверь в его кабинет и стоявшую в проёме с грозным видом секретаря.

Напоследок я поинтересовался у министра его отношением к… кошкам. У меня третий год жил кот Мефодий, которого мне котёнком принесли с киностудии, и, по преданию, он был «соломинских» кровей. Оказалось, что Юрий Мефодьевич всегда обожал кошек, их у него было дома от трёх до пяти особей, а в студенческие годы он, вместе с женой, продавал котят на Птичьем рынке за 5 копеек.

Секретарь тянула меня за руку – вон из кабинета! За вторую тянул Соломин – не отпускал! Но всё хорошее должно когда-нибудь кончиться. Взглянул на часы – 11.30! Ого! Выхожу из кабинета в приёмную. Она – битком. Многие стоят. И какие люди! Цвет российского искусства и культуры, некоторые из которых припомнили мне своё ожидание в приёмной. И все смотрят на меня, как бы прибивая глазами к стенке.

И тогда я в полной тишине громко заявляю: «Меценаты – вне очереди!».

 

Вячеслав Михайлович ЗАЙЦЕВ

 

Примерно в том же ключе, что и с Соломиным, прошла у меня встреча со Славой Зайцевым.

Начало – 8.30, окончание – 11.30. Другая обстановка, другая атмосфера. И самое главное: ты знаешь, куда идёшь, где так важно выглядеть соответствующим образом. Однако это всё предрассудки. Оказывается, что «моей музой является толпа, которая вызывает желание всю её к чёрту раздеть!». Чтобы услышать такие откровения от Зайцева, необходимо было удивить художника. И мне, кажется, это удалось.

Этому способствовали несколько факторов.

Первый. Зайцев родом из Иваново, а мне пришлось служить в этом городе, и я его неплохо изучил. В разговоре я часто упоминал названия улиц, кинотеатров, институтов… Контакт установился моментально.

Второй. Сила материнской любви, которую Слава пронёс через годы: даже после кончины матери он посвящал ей фестивальные победы. Я несколько раз спросил Зайцева о его отношении к матери и понял, что это для него святое. Святая тема.

Третий. Как ни странно, но он связан с моей женой, Татьяной, от которой я узнал некоторые термины, связанные с текстильным производством. Дело в том, что она училась на том же факультете, что и Зайцев.

Четвертый. Решающий. Наша встреча проходила в канун дня рождения известного модельера, и на стол, со словами: «Пока не выпьешь – не уйдёшь!», была выставлена бутылка коньяка. Естественно, что я растягивал это удовольствие до неприличия, несмотря на то, что директор Дома моделей, главный модельер, директор Театра моды Слава Зайцев назначил на это время и производственное совещание, и деловые встречи. Никого не было велено пускать в его «комнату отдыха» при кабинете. А иначе откуда мне довелось бы узнать, что Вячеслав Михайлович пишет… стихи.

Вот один из них:

              

 

Потом, спустя годы, мне дважды приходилось встречаться с Зайцевым, правда, по другому поводу. Я занимался съёмкой клипов, и, для воплощения творческих идей-затей, артистов необходимо было облачить в необыкновенные костюмы.

Отмечу, что Зайцев обладает уникальной способностью помнить имена и лица практически всех людей, с которыми сводила его судьба. Так что с костюмами проблем не было. И уверен, что если сегодня передо мной будет поставлена подобная задача, то я её с успехом решу с помощью тёзки, Славы Зайцева.

 

Борис Владимирович ЗАХОДЕР

 

Так получилось, что меня с Борисом Владимировичем Заходером связывали вначале деловые, а затем просто добрые отношения.

Редакция «45-й» решила издать «Винни Пуха». (А до этого у нас уже было опубликовано моё интервью с писателем.) Мне пришлось принять участие в переговорах и подписании договора. Книжка получилась. Вскоре другое издательство, «АСТ», попросило моего содействия в публикации трёхтомника Заходера. Это было первое столь объёмное собрание сочинений писателя. Здесь я выступил не только как связующее звено между автором и издательством, но и принял, скажем так, косвенное участие в качестве составителя.

Эти дела вынуждали меня ездить к Заходеру домой. Причина таких контактов заключалась в том, что Борис Владимирович в последние годы своей жизни был практически невыездным: у него болели ноги, он редко выбирался в Москву. А жил писатель в Болшеве, в микрорайоне Комаровка.

Каждая поездка к нему была для меня как праздник. Несмотря на дальнюю дорогу – час на электричке, затем двадцать минут по аллее заброшенного парка, потом переход по мостику через Клязьму, – это не было обременительным. Хотелось скорее встретиться с этим замечательным человеком.

Борис Владимирович проживал в одноэтажном деревянном доме вместе с женой Галиной Сергеевной, обаятельной и милой женщиной. Обычно деловая часть нашей беседы заканчивалась где-то через час, а потом шли бесконечные истории и рассказы,  которые так мастерски мог преподнести писатель.

Оказывается, Заходеры поселились в этом доме в начале 60-х, а деньги на его покупку им одолжил Корней Чуковский. И вот начинался каскад историй про Корнея. И так во всём. Борис Владимирович одушевлял любой материальный предмет, и любая история, рассказанная из его уст, становилась событием. При этом Заходер обладал тонким чувством юмора, и слушать его было не только интересно, но и весело.

Традиционно в начале сентября – а девятого у писателя был день рождения – к нему приходили пионеры. Это было нечто. Детей в первые минуты бил столбняк – они не могли поверить, что встречаются с живым классиком. Однако несколько тёплых фраз, шуток мгновенно разряжали обстановку, и дети уже считали его своим. Школьники дарили писателю цветы, рисунки… Особенно умиляли Заходера процедуры приёма в почётные пионеры. Его, беспартийного, неустанно «вливали» в ряды юных ленинцев. Сколько у писателя скопилось галстуков, он и не считал.

А потом я приезжал к Борису Заходеру без всяких дел, «вампирил», подзаряжаясь от него энергией оптимизма. Он мечтал об издании полного собрания сочинений – 12 томов: переводов, сказок, стихов, прозы, сценариев. Борис Владимирович показывал мне своё литературное богатство – десятки перевязанных папок с рукописями, тексты которых он постепенно переносил на компьютер. Он даже намекал: мол, Вячеслав, почему бы вам не стать моим литературным секретарём? Но в тот момент столь заманчивое (и ответственное) предложение оказалось для меня весьма проблематичным...

Кстати, что тут говорить о полном собрании сочинений, когда первая книга стихов Бориса Владимировича (написанных не для детей) «Почти посмертное» вышла на 78-м году жизни писателя, тиражом в одну тысячу экземпляров?! Спасибо за это издательству «Вагант». Ну а сам Заходер был очень счастлив появлению своей «взрослой» книжки.

 

  

…Памятник на могилу Заходера поставили в годовщину его смерти – 6 ноября 2002 года. Это самый необычный памятник, который мне пришлось видеть. На небольшой возвышенности стоит полусфера, выполненная из чёрного гранита, диаметром в полтора метра. По идеи скульптора Андрея Нулича, она могла означать и земное полушарие, и разрезанное яблоко, или даже расколотый орех. Но если посмотреть на плоскость сверху, то она напоминает раскрытую книгу. На одной стороне выгравирован автограф Заходера, на другой – Винни Пух, взявший за руку Пятачка. Приглядишься и поймёшь: неразлучные друзья уходят в бесконечность…

 

P. S. Все мы, все мы, увы, конечны. Грустная, не мной зафиксированная константа. Хотя… Хотя простая и светлая мысль о том, что я вот уже девятый год снова и снова пишу-пашу во славу практически бесконечной «45-й параллели», шагая под её знамёнами по странам и континентам, греет. И – очень. И – весьма!

 

Вячеслав Лобачёв

1 января – 1 апреля 2015 года

 

Иллюстрации:

однокурсники по ВГИКу – Сергей Сутулов и Вячеслав Лобачёв,

Москва, середина 90-х;

Борис Хмельницкий; Аркадий Высоцкий;

Вячеслав Кондратьев;

Юрий Никулин и Вячеслав Лобачёв;

Тамара Глоба;

Булат Окуджава;

Никита Богословский;

Вячеслав Лобачёв и Юрий Соломин;

Вячеслав Зайцев;

Борис Заходер.

 

Фото Сергея Соседова.

Портреты Никиты Богословского и Вячеслава Зайцева –

из открытых интернет-источников.