Ностальгия по золотому сечению,
или
шестая стадия вымирания

 

«Сады и бабочки. Антология помнящих об утраченном Рае. ХIХ, ХХ и начало ХХI века»

(составитель Ю.А. Беликов – СПб.: Алетейя, 2022, - 514 с.)

 

В литературных кругах давно витают разговоры: известный поэт Юрий Беликов, в недавние поры с увлечением открывавший для читателя незаслуженно забытых талантливых авторов, наречённых им Дикороссами, собирает коллекцию бабочек. Нет-нет, не ту, когда хрупкое тельце чешуекрылой красавицы прокалывают булавкой, помещая в выставочный кластер. Юрий Александрович не носится по лесам и лугам с большим сачком, как это с удовольствием делал, например, Владимир Владимирович Набоков, а нынче – с лёгкой одышкой, крупный телом Александр Андреевич Проханов. Беликов составляет поэтическую коллекцию – антологию стихотворений русских поэтов, у которых можно встретить образ бабочки. Будь то мотылёк-однодневка как в стихотворении уральца Бориса Марьева («Родилась бабочка в шестом часу утра...», чтобы в заключении прошелестеть: «Как славно я жила!... Как долго я жила... О. счастье жизни!..») или экзотичная бабочка Ивана Клюшникова (ныне мало кому ведомого пермского стихотворца, выдавшего шедевр в 1838 году(привожу фрагмент):

 

Кажет нам весенние обновки,

Не видал ещё я краше и милей!

Искры яхонтов на маленькой головке,

Камни жемчуга на крылышках у ней!

 

И вот 20-летнее собирание коллекции завершено! Держу в руках солидный том, листаю, вчитываюсь, запоминаю, восхищаюсь... Порой тревожусь: есть ли тот сочинитель, не забыт ли другой? Почему у Тютчева отобрано именно это стихотворение, а не иное, более, кажется, выразительное? У составителей антологий всегда явятся оппоненты, зачастую и неприятели, как случалось с Евгением Евтушенко.

За годы лирического исследования идея БАБОЧКИ обогатилась темой САДА (а может, так и было задумано: бабочка не сама по себе, но в своей волшебной, сложной, красивой, погибающей и оживающей среде САДА?). И у составителя появляется друг-советчик. Книга открывается удивительно проникновенным, глубоким, поэтичным «Диалогом на пути в Эдем» двух пристрастных поэтов-единомышленников – составителя Юрия Беликова («Сторожа сада») и «Августейшей садовницы» – Лидии Григорьевой, русской поэтессы, живущей в Лондоне.

Напомню: термин «антология» означает СОЦВЕТИЕ в переводе с греческого. Более известны антологии общие, вне темы, представляющие лучшее у поэтов за определённый период. К ним относится теперь уже легендарная антология Ежова и Шамшурина (1925). Она воспитала и вывела в люди немало литераторов, которые могли познакомиться в ней со многими именами – в первую очередь, тех поэтов, на ком лежала печать запрета. Колоссальный труд совершил уже упомянутый Евгений Евтушенко, выпустив со своими комментариями сначала «Строфы века», затем – «Три века русской поэзии», а в завершении – несколько фолиантов аж десяти её веков! В наши недавние годы Владимир Костров и профессиональный антологист Геннадий Красников представили антологию поэзии начала ХХI века.

Наряду с общими возникали своего рода спецвыпуски. Вспоминается 2005 год – юбилей Великой Победы, вызвавший естественное желание представить поэтов-участников Отечественной войны и детей войны. Появились и «предметные» антологии типа «Астрономической». Екатеринбургский писатель, профессор Леонид Быков удивил читателей собранием стихов о братьях наших меньших под названием «Собачье сердце». А брутальный  красноярский дикоросс Сергей Кузнечихин явил, ничтоже сумняшеся, «Свойства страсти» – антологию лирических откровений на тему «Мужское и женское».

И всё же: почему БАБОЧКИ? Отчего выбор Юрия Беликова пал именно на них? А взгляд сфокусировался на САДАХ?

Вспомним детство. Кто из нас  не гонялся с сачком: «Митя-Митя, сядь / на зелёную кровать...» Или просто любовался маленькими существами, порхающими над нами, опускающимися на траву, шевелящих усиками, расправляющих чудно раскрашенные крылья... Вообще, что нас, человеков, более всего привлекает и восхищает в окружающем мире своей природной эстетикой, цветом?  Цветы (Божественный Сад) и Бабочки. Бабочки особенно! Только ли своей чудесной раскраской? Тут я, будучи архитектором, преподам, пожалуй, мини-урок о гармоничности сущего, о том, что мы называем Красивым.

В нашем профессиональном архитектурном сообществе закрепилось такое понятие как ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ: гармоничное  соотношение элементов тела, линии, объёма, вызывающее у человека положительное визуальное восприятие. Золотое сечение выражается пропорцией 8/3 или близкой 8/5 (например, стоящие рядом пятиэтажное здание и 9-этажная высотка). Но не будем уходить в дебри математики. Оказывается, соотношение подкрыльев и больших крыльев у бабочки, размах самих крыльев относительно длины её тельца – всё соответствует золотому сечению! Термин сей ввёл Леонардо да Винчи. Эту гармонию мы можем наблюдать во множестве природных растительных и живых существ: кленовый лист, пропорции морских животных и рыб, тело ласточки и – опять-таки – размах её крыльев. И неизбежно возникает вопрос у Хомо сапиенса: «Кто же Тот Небесный Дизайнер, что одарил нас этой Красотой?»

Сам Юрий Беликов делится идеей  и мотивом к созданию книги, охватывающей творения поэтов трёх веков: «...Читая стихи русских поэтов – любых, больших и малых, нередко полярных и даже, казалось бы, враждебных друг другу, заложников разных времён и эпох, ваш покорный слуга обратил внимание на их явственный, хоть и внутренний, прямо-таки наважденческий сговор – они, почти все, за редким исключением, которое ещё предстоит объяснить, оставляли миру стихотворные послания про САД и БАБОЧЕК».

И конечно (пытаюсь и я объяснить это влечение), созерцание бабочки и сада в различные времена года располагает нас к элегическим размышлениям о хрупкости и краткости Земного бытия и учит ценить Жизнь. Свой выбор  наш собиратель Прекрасного определяет в подзаголовке к общему названию книги «САДЫ И  БАБОЧКИ» – лирико-философской формулой: «Антология помнящих об утраченном Рае». Этот посыл я отношу и к авторам стихов, и к «Сторожу сада», и к нам, грешным, но помнящим о Рае.

Книга богата не только двумя основными блоками «Содержание садов» (сады Фёдора Тютчева и Афанасия Фета и далее – до садов Юрия Казарина и Евгения Степанова) и «Содержание коллекции» (мотылёк Василия Жуковского или бабочка Ивана Бунин и далее – до мотылька Игоря Шкляревского и бабочки Светланы Кековой); не меньший интерес вызовут у читателя прозаические вставки, диалог, воспоминания, эссе. Это вдохновенные, опоэтизированные тексты, содержащие ряд литературоведческих открытий.

Составляя антологию, Юрий Беликов уделил особое внимание дате написания того или иного произведения. Оказалось, образ бабочки использовался авторами не только как эстетическая категория, но и как символ или аллегория в размышлениях о сложных в общественном отношении временах, которых на Руси всегда было предостаточно. Беликов приводит ряд убедительных доказательств этой закономерности: «Описывая восторженной весной 1945-го «Бабочку в госпитальном саду», Арсений Тарковский просит: «О госпожа моя цветная, / Пожалуйста, не улетай»... (Добавлю: говорить-то хотелось, не только славя Победу, но и о многом наболевшем – В.Б.). И далее – Юрий Беликов: «И только в 1960-м (оттого что подступила оттепель?) крестьянский поэт Николай Тряпкин, словно преодолевая некую болезненную подспудность, выдыхает: «Бабочка белая, бабочка белая! / Кто бы родил нас опять!»

Следуя наблюдениям составителя, мне вдруг вспомнилось, что баллада Василия Жуковского «Узник к мотыльку, влетевшему в его темницу» написана не по следам ли приговоров участникам восстания на Сенатской площади?. Отнюдь нет! Под текстом – 1813 год. И всё же и эта дата может сказать о важном: автор «Узника» станет воспитателем Наследника-Цесаревича, будущего Царя-Освободителя Александра II; совершая с ним путешествие по Уралу и Сибири, он будет говорить своему воспитаннику об участи ссыльных декабристов, взывая к милости по отношению к несчастным и облегчении их участи...

В диалоге с Лидией Григорьевой «Сторож сада» любезно впускает читателя в свою лабораторию отбора и коллекционирования авторов и их стихотворений. Порой здесь встречаются эпизоды прямо-таки драматические. Как с Андреем Вознесенским. Поначалу составитель выбрал его стихотворение «Сад осенний, как Кустодиев...». Но слух запинался об это коварное «как Ку...» Надвигались сомнения. И близкое знакомство – Вознесенского и Беликова – здесь всё равно не работало. И вот однажды Юрий едет в гости к поэту Владиславу Дрожащих, одному из авторов антологии, а у того – подарок для Беликова: фолиант, где собраны все стихи Вознесенского. И что же? Юрий открывает его прямиком на стихотворении... «Сад»: «Стыд, благоговенье, сострадание / от меня почувствуешь в саду». Вот оно! Всё встало на свои места. Как будто кто-то подсказал свыше.

Это естественно, что каждый читатель, взяв в руки тяжеловатый том и раскрыв его, начнёт выискивать своих любимых поэтов, самых-самых. И вдруг! Как в одном старинном анекдоте, воскликнет: «Пушкин! Ау, Александр Сергеич, где вы?» Не может быть... Выясняется, что в тексты «самых-самых» ХIХ века – к Пушкину и Лермонтову – бабочки не залетали. А сады? – неудовлетворён читатель. С садами тоже не просто. Пушкинское «Сады Лицея» – более не о саде, а о мире свободы, беззаботности, уединенных размышлений... Но существует другой – в 12 строк – «Вертоград моей сестры...» (1826). Составителю так хочется начать, открыть антологию «Солнцем русской поэзии». Однако есть иное произведение у поэта пушкинского круга Владимира Бенедиктова – «Вечер в саду». Если поставить рядом эти два творения, то конкурс выигрывает... Бенедиктов. «Начать антологию с «Вертограда», то не оказать ли тем самым Александру Сергеевичу медвежью услугу, - вопрошает Юрий Беликов и решает в пользу «Вечера в саду». Антологию же открывает классическим  стихотворением Фёдора Тютчева «Как сладко дремлет сад тёмно-зелёный». Читатель может снять с полки книги трёх названных поэтов и убедиться в правильности выбора «Сторожа сада».

- Ах, ах. ах!.. - посетует критически настроенный читатель. - Если с «нашим всё» ХIХ века можно согласиться, то где же «Больше чем поэт» ХХ века?

Тут другая история. Евгений Евтушенко... Его стихотворения не найти в общем корпусе текстов. Он честно признался Юрию Беликову: стихов на означенную тему у него нет. Зато как опытный антологист благословил своего младшего друга на создание благородной тематической антологии, охватывающей три века русской поэзии! В пространном отзыве-эссе (оно приводится в финале книги) Евгений Александрович, в частности, написал: «Я посвящён в замысел пермского поэта, одного из самых талантливых  поэтов глубинной России Юрия Беликова... Он стал антологистом, дав путёвку в жизнь многим молодым авторам (добавим – не только молодым, а и ряду пагубно забытых «взрослых» – В.Б.). На только что прошедшем культурном форуме в Санкт-Петербурге Беликов выступил с идеей выпуска сугубо лирической антологии «Сады и бабочки», предлагая  уникальное собрание всей русской классики, включая и советские, и постсоветские произведения поэзии. Золотой ключ этой антологии в том, что так часто встречающаяся в творчестве самых разных поэтов тема Сада суть «пра-воспоминание Человечества»... Слишком много у нас в последнее время развелось в литературе абстрактной сухой риторики, совершенно не задевающей сердце, мы забыли о Садах земных и небесных, и Беликов всем массивом собранной им антологии возвращает нас к первоосновам человеческого бытия».

Да, чуть не забыл: а чем же представлен ещё один гений Золотого века? У Михаила Юрьевича Лермонтова «Сторож сада» отыскал выразительный эпизод из поэмы «Мцыри». Глава ХI, её начало:

 

«Кругом меня цвёл Божий сад,

Растений радостный наряд

Хранил следы небесных слёз,

И кудри виноградных лоз

Вились , красуясь меж дерев

Прозрачной зеленью листов;

И грозды полные на них

Серёг подобье дорогих,

Висели пышно, и порой

К ним птиц летал пугливый рой.

И снова я к земле припал,

И снова вслушиваться стал

К волшебным странным голосам;

Они шептались по кустам,

Как будто речь свою вели

О тайнах неба и земли.

И все природы голоса

Слетались тут. Не раздался

В торжественный хваленья час

Лишь человека гордый глас...»

 

К сожалению, главка приводится не вся, обрывается, хотя, казалось бы, оставалось всего 14 строк и все – в тему. Но не в этом дело; у меня – другая претензия, которую грех было бы не высказать. Фрагмент начинается строкой: «Кругом меня цвёл Божий сад...» Я прямо-таки расстроился: в такой чудесной книге, где говорится и о Рае, и Божественной гармонии мира, слово «Бог» (это уже ваш покорный слуга возвратил заглавную буквицу – В. Б.) набрано и напечатано с малым, строчным изображением. Наверное, составителя или редактора подвело то, что тексты для антологии отбирались из советских изданий, в которых Бог было приказано писать со строчной буковки, а лучше и вообще изымать из произведений, как, например, пытались цензурировать «Всеношную» Рахманинова. Вот и надо было вернуть Богу Богово!

Вся книга, её композиция, составлена и представлена очень необычно, в хорошем смысле фантазийно-театрально , с некоторой игрой с читателем (вспомним Набокова). Здесь и тайные и явные отступники и отставники Сада – с условным кинжалом под плащом: «Он ненавидел этот сад» (Виталий Кальпиди) или: «с тех пор как царица дай бог памяти (ну, тут всё и, соответственно,«Бог», конечно, со строчной – В. Б.) / кажется елизавета / лишила меня и мой народ права на землю / я полагаю сад / это не моя тема» (Евгений Бунимович). ). Здесь и упомянутый диалог «За садом сад» между «Сторожем сада», живущим в Перми, и «Августейшей садовницей», выращивающий Райский сад в Лондоне; начинается всё не с одного-двух традиционных эпиграфов, а их целых 13 – как бы венок! Из них я был поражен последним – шедевром поэта Николая Шатрова, увы, прежде мне незнакомого:

 

Какие травы там, цветы какие...

А спросит Пётр, ключарь небесных врат,

Откуда мы ? Ответим:

– Из России...

И прежде всех нас впустят в Божий Сад.

 

Помолчим. Подумаем. За ХХI-м веком грядёт следующее столетие. Грядёт ли? И каким оно грядёт? Будут ли в нём цвести Сады и витать Небесные посланники – Бабочки? А живущие – помнить об утраченном Рае?

В этом смысле антология Юрия Беликова ещё и поэтический манифест, предупреждающий человечество о Природной катастрофе. И как мне, базовому экологу-градостроителю по первоначальной профессии, не запомнить вошедшего в антологию стихотворения Вадима Рабиновича, увы, уже почившего, и не прочесть его своим студентам-архитекторам? Оно предваряется эпиграфом о том, что за последние 40 лет количество бабочек сократилось на 70% (!), «а значит, планета Земля находится на шестой стадии вымирания». А вот и сам тревожный текст учёного и поэта (привожу две строфы):

 

Облака цветные тихо тают –

Бабочки цветные умирают.

Землю ало-золотым устлали,

Дня не прожили, а уж устали,

Сдвинув равновесье мировое...

Выть прикажете? Что толку в вое,

Если равновесье мировое?!

 

...Дело шло к той встрече ли, невстрече

одиночки бабочки прекрасной

С ласточкой голодной и опасной.

...Что мне сонмы в мороке жемчужном

Умиральниц в коллективе дружном?

Что мне все знаменья и приметы

В то апоплексическое лето?

На миру мне никого не жалко.

А вот ту – единственную – жалко:

Алый бантик, золотая шалка.

 

Стихотворение написано в начале нового века. Ну-ка, прикиньте: изменилось ли что-то на Земле в лучшую сторону за два промелькнувших десятилетия? Уже и ласточек весёлых, «голодных и опасных» в каменных джунглях городов не сыщешь...

Антология не отпускает. Хочется многое цитировать, однако было бы неделикатным из самобытных произведений собранного Соцветия выделять ещё одну, мини-антологию. Поэтому завершу размышления самым лаконичным двустишием-афоризмом, автором которого является поэт-мыслитель, наш современник Константин Кедров:

 

Земля летела

по законам тела

а бабочка летела

как хотела.

 

Разве это только о бабочке?

 

Владимир Блинов