В преддверие Нового, 2022 года хочу в качестве невогоднего подарка преподнести всем ценителям высокого поэтического Слова подборку зимних стихов прекрасного поэта, моей покойной жены Ольги Бешенковской…
Алексей Кузнецов
31-е декабря
Ещё чуть-чуть...
Последний взмах
Короткой стрелки...
Запотело
Стекло.
И, кажется, впотьмах
Ползут мурашками по телу
Секунды...
Ну!
Ну, ничего,
Ну, – губы в кровь, ну, сердце немо, –
Один порыв,
один рывок –
И на табло того же неба
Всему иной начнётся счёт
С нуля,
с луны,
с большого вдоха...
Надолго хватит сил ещё –
Хватило б лишь на эту кроху
Воспоминаний,
Хоть кричи –
Колючих,
сладких – словно мнится, –
Как будто к тлеющей печи,
Насквозь продрогнув, прислониться...
* * *
Искристая мелодия катка,
Изящество спортсменок и снежинок,
И смутная невнятная тоска,
Вернее, глубоко, исподтишка,
Нытьё моих расслабленных пружинок...
Как будто бы и свитер не надет,
Дымящийся, стремительный, как прежде,..
Как будто бы коньки живое режут...
И музыка несбывшихся надежд,
Как сырость, проникает под одежду.
И тянется мучительный виток,
И времени на следующий нету...
И весело вращается каток –
Румяный и хохочущий поток, –
Так в детстве рисовали мы планету...
* * *
Мандарины зимой удивительно пахнут
С первой ёлки твоей –
до последней отдышки...
Вот лежишь, и зрачок ожиданьем распахнут,
И щека согревает ладошки-ледышки,
Потому что на вкрадчивых ёлочных лапах,
Расщепляясь и в каждую щёлочку юркнув,
И висит, и течёт, и баюкает запах,
Беззащитный, щекотный, щемящий, уютный...
Словно горькие губы лишь в лоб целовали,
Извиняясь как будто за каменный привкус,
Если сказочным замком сквозит в целлофане
Мандаринного детства оранжевый призрак...
Словно где-то вдали моросит мандолина,
К пробуждению тоньше, протяжней и глуше...
Ты послушай, как пахнут зимой мандарины,
Как зима
мандаринами пахнет, – послушай:
Вся, от ропотной, робкой улыбки снежинки,
Мимолётом угаданной (было – и нету),
До остриженных веток, скребущих с нажимом
В аккуратной тетради начального неба...
Излучают витрины зарю мандаринов,
И смягчаются щёк зачерствевших
горбушки, –
Словно всю эту зиму тебе подарили,
В новогоднюю ночь положив под подушку.
И мерцает она в серебристой обёртке,
И нельзя на неё надышать-наглядеться,
Потому что зима, что сегодня обрёл ты,
Протянула –
метели –
от самого –
детства...
Ночное дежурство
Как торжественна музыка в 24 часа...
Даже можно поверить, что наше злосчастное время
Называют великим... Что были и мне голоса,
И утешно взывали тянуть эту лямку со всеми...
Где ещё так пирует, как в нашем раю, нищета!
Полыхает судьба в закопчённом подвальном камине.
Мы своё отгорели. Нам чёрные риски считать...
И котельных котят неприрученной лаской кормили.
Да святится манометра – узенькой лиры – изгиб!
(Чуть пульсирует жизнь в незатянутой этой петельке)...
Так Орфей уходил. Так огонь высекали – из дыб...
Так меняют режим социального зла – на постельный...
Что российским поэтам на ярмарке медных карьер,
Где палач и паяц одинаково алы и жалки...
О, друзья мои, гении: дворник, охранник, курьер!
О, коллеги по Музе – товарищи по кочегарке!
Что играют по радио? Судя по времени – гимн...
Нас приветствует Кремль в преисподних ночных одиночках...
Мы уснём на постах беспробудным, блажным и благим,
И слетятся к нам ангелы в газовых синих веночках...
* * *
О, времена: нужник, наждак
Небритых щёк, и вин смешенье...
Кто спросит, можно ль снять пиджак,
Штаны – и то без разрешенья...
О, слог: «Привет, салют, виват».
О, рок... И век не виноват
В своём блистательном уродстве.
И мы вступаем с ним в родство,
Как погружаемся в раствор ,
Существовать, а не бороться...
Что проку в ханжеской ворчбе ,
Поэта требует народ
К священной жертве, к ворожбе,
Что орошает огород...
Нам не дождаться перемен,
Нам шестерёнкою – лимон.
И вянет, морщась, цикламен.
И процветает гегемон.
Мы удобрения земли,
Ростков, грядущих через грядки.
Хоть это мы ещё смогли,
Когда захлопнулись тетрадки...
Что проку плакать над собой
И земляничною поляной,
Когда тебя сантехник пьяный
Прижмёт под фановой трубой...
Люби его, как этот мир,
Раскрой ответные объятья
(Куда как трогательно мил
Ком с кожей содранного платья...)
Хоть это мы ещё смогли:
Сплатить последние рубли
С могучеплечим авангардом,
Пожечь стихи. Похерить страх.
И проигравши судьбы в прах
Не удавиться над огарком...
Пасхальное для гитары
Когда сжимается кольцо,
Тоской захлёстывает горло, –
Не опускай к траве лицо,
Не опускай к воде лицо,
Не опускай к земле лицо.
Смотри насмешливо и гордо.
Всё также светится река
В темнозелёном окоёме.
Плывут над полем облака,
Плывут над лесом облака,
Плывут над миром облака.
И ничего не надо, кроме.
Прозрачен мир во все концы:
Пойдёшь налево иль направо, –
Везде у власти подлецы,
Везде печальны мудрецы,
Везде терновые венцы
Стократ почётнее, чем слава.
И потому на самосуд
Не откликайся даже взглядом.
Пусть утолят свой чёрный зуд,
Исполнят свой палачий труд,
Тебя увидят и спасут
Все те, кого уж нету рядом...
* * *
Нет, не за то, что нет чесночной
И краковской (хоть никакой!),
Что политический чиновник
Икру грабастает рукой,
Пускай нажрутся до икоты,
Ещё стройнее будем мы
Без ширпотребной позолоты
В сквозном сиянии зимы...
Ведь не зверьё, чтоб выть без меха
(И не без перьев соловьи...)
Нет, не за то, что мир объехать
Нам не дадут и за свои...
И не за то, что ваши судьи
Загнали нас в кольцо флажков,
И не за то, что наши судьбы
В руце соломенных божков...
Но за оборванное «здрасьте»,
За слог, почерпнутый из ям,
Мы счёт предъявим этой власти
По всем сонетам и статьям...
О, логос-лотос, ты растоптан,
Ты обесчещен на корню
Публицистическим восторгом
И бранью невских авеню...
Слух голоден. Эдем, олива,
Фонарь, аптека. O, изыск...
...
Начпупс, горгав, тыр-пыр, главпиво...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Любая кара справедлива
Как месть за вырванный язык!
* * *
Любите живопись, поэты!
(Н . Заболоцкий)
Не живопись, а жиропись. И не
Картины выставляются, а те, кто
Замешан в их создании... В стране
Сознанье – отступление от текста.
И мыслящий инако (и на кой...)
Но мыслящий не может не инако!
Бредёт запоминающей рукой
В прицеле запрещающего знака
По шпилю – золотому волоску,
По краешку гранитного багета...
...Наркотики, вводящие в тоску,
Отринуты: элита и богема;
Не живопись, а мёртвопись. И не
Палитра, а цветная политура...
Как странно уживаются в стране
Смурная и казённая халтура...
Как пьяницы с милицией: бредут
В обнимку, а прохожие – по краю...
Шарахнешься, поморщишься, и тут
Окошко, воссиявшее – сгораю!
И живопись! И жестопись! Стоишь
И слушаешь, как светится дорога,
Кого-то уводящая в Париж,
Кому-то заостряясь до острога...
* * *
Ни живого огня у печи и свечи,
Ни чернильной томительной влаги...
И, как дева Мария, уныло пречист
Светлый лик одинокой бумаги.
Как ты выжило, Слово, до наших имён,
Еле слышных в плебейском разврате,
Где публичная Муза сосёт микрофон,
Пьяный Каин рыдает о брате...
Так чудовищно сбылся обещанный хам ,
Как не верить насчёт остального...
Ничего не добавишь к библейским стихам,
Кроме тихого вздоха ночного...
Полустёртого между «прощай» и «прости»
Полушёпота, рвущего связки!
Кроме хруста бессонницы в лобной кости
Отмирающе-лунной окраски...
* * *
Не беда, если копится тихая грусть,
И прощаем друзей, и на Бога не ропщем...
Предпоследняя ясность вливается в грудь,
Как звенящая высь – в облетевшую рощу...
Синева ноября и крадущийся шорох вдали...
И спина, обращённая в слух, вздрогнет:
хрустнули ветки...
С опозданьем на вздох...
И нахлынувший запах аптеки,
И углом под ребро улетающие
журавли...
. . . . . . . . . . . . . . . .
...Чьи холодные руки на веки легли
Словно в детской игре...
Неужели навеки?
Переменчивый снег
Переменчивый снег надо мной,
переменчивый снег...
Ничего не попишешь – такая случилась погода...
Остаётся уйти с головой в меховой воротник
И войти в переливчатый снег,
в перезвончатый снег,
И не вспомнить, что это на что-то похоже...
Переменчивый снег,
надо мной переверченный снег –
Передышка от синих, зелёных и жёлтых раздумий;
Чуть подсвеченный снег,
пресвятой,
пелеринчатый снег,
Опереточный снег,
в настоящую вьюгу раздутый...
Переменчивый снег надо мной,
опрометчивый снег,
Перегретый внизу перегрузкой неспешной резины...
Перетаянный снег,
на октябрь переставленный снег...
Только перебродить...
Только рот пересохший разинуть...
Перечерченный снег –
вертикаль... параллель... перекос...
Перебежчиком – снег...
выхлоп нежности в сажу пространства...
Переманчивый снег –
передряг, перерыв, перенос...
Переменчивый снег –
перепутанный ритм постоянства...
* * *
Рождество под дождём – дождество...
Танец капель без музыки света.
Просто тождество – не торжество
(так куплет недостоин сонета...)
Адекватность календарю.
Образок в нашей памяти ветхой...
Хочешь, я тебе мир подарю
с этой мокрой рябиновой веткой?
Не расслышал. Не понял. Устал.
Не поверил. (Какая досада...)
Далеки нашей жизни места
от чудес Гефсиманского сада,
от звезды Вифлеемской, от бед,
что Его вознесли над толпою...
Талый воск. Ритуальный обед.
И – nach Hause... скользкой тропою.
(2004)
Рождество
Дождь на ёлке и снег за окном –
всепогодье, скрещение блеска...
Рюмки в трещинках зимних
вином
наливаются –
стебли свиданий...
И прозрачная, как занавеска,
грусть, надбитость гармонии...
И темнеет в глазах – и светает
от разлапистой молнии.
И сверкнувшие лаком грибы
в кольцах сбившихся дыма и лука.
И скользящая рифма – разлука –
холодеет на вилке судьбы...
Рождество. Баккара с мишурой.
Так тревожно, свежо и не ново...
Марсианские слёзы шаров
и звенящая хрупкость земного...
* * *
Слушаю время: 12 кремлёвских ударов –
Капель кремлёвских в пустой новогодний бокал...
Продолговатые,
Они тянутся и светлеют
Как хрусталь из губ стеклодува –
Одинокого старичка.
Издали его изделия очень забавны:
Напоминают мыльные пузыри
В радужной пене,
Дымчатой, с легкой примесью розоватого –
Самых простых надежд,
Которым не сбыться,
С бледнолазурным оттенком моря,
Которого так и не видел,
И зеленцой новорождённых листьев,
Которые давно опали...
Или ему в хрустале блеснули
Живые хрусталики
Глаз мальчугана, который звал бы его папой?
Слушаю эхо: 12 сердечных ударов,..
Их пережив, постигаю секрет ремесла...
* * *
Смотрите – снег! Вот это снег!
Снежинки – врассыпную!
Как птицы? – Нет... Как дети? – Нет...
Как ноты? – Нет... А ну их...
А снег идет, слепит глаза,
Юлой вертеться начал.
Как сто, как тыщу лет назад,
И всё-таки – иначе...
На счастье или на беду
Голубя всё земное,
Идёт. И я за ним иду...
А кто идёт за мною?..
* * *
Снег, снег, как наваждение!
Первый снег – предупреждение
О начале охлаждения...
Но со мной – друзья мои:
Снегири – по убеждению,
Голуби – по принуждению,
По глупости – воробьи...
* * *
Снегу хворается,
Снегу недужится...
Всё же тужить о нём
Нужно едва ль:
Вот он уже воплощается в лужицы,
В лужицах кружевом
Пенистым кружится,
И превращается
Имя Февраль
К чуду впридачу
В чудачество-отчество,
Но не получится вслух
И не хочется
Мартом Февралычем
Выкликнуть март...
Дом почерневший
Корчуется дочиста –
Время иное,
И новое зодчество...
Так почему же –
Полозьями нарт –
Лозы скрежещут
По облаку снежному?
Старое бремя
Желаннее нешто мне?
Оттепель, зонтики,
Ботики – вброд...
На тебе – вот тебе –
Круговорот...
Трудно прислушаться
К логике старицы:
Что-то разрушится –
Что построится...
...Что-то весна нынче
С целыми уймами
Всяких сумбуров,
Догадок и тождеств...
И осыпает панель поцелуями
Североглазый восторженный дождик!
* * *
Я стану Зимой, бесшабашной и светлой,
На вид – ледовитой, румянцем – в зарю.
Хочу – снегирей буду стряхивать с веток,
Хочу – заметелю, хочу – завихрю!
Кого – обогрею , кого – обморожу,
Кого – сногсшибательно с горки скачу,
И дети – седые, и бабки – моложе,
А я... Я такая, какая хочу!
Я – воздух и свет.
Ни почёта, ни денег,
Ни даже из собственной пряжи – пальто...
Хоть белого света мне чище не сделать,
А светлого дня не заметит никто...
© Ольга Бешенковская, 1959–2006.
© 45-я параллель, 2022.