Невозможно представить себе жизнь без вещей, самых разнообразных, имеющих с одной стороны утилитарное назначение, а с другой – сакральное значение – всякая вещает и ведает одновременно. Существуя сама по себе в мире людей, она холодна и нема, но бывает достаточно одного взгляда или прикосновения, чтобы вещь стала живой – тёплой и говорящей.
Монетка
Сомневаюсь, не дождусь ответа,
впереди дорога не ясна –
на удачу мелкая монета
у меня всегда припасена.
Дедова копейная монетка
всем воздаст, кому не повезло –
оградит от ложного навета,
прочь изгонит всяческое зло.
Сквозь столетья скачет
русский всадник,
змия попирающий копьём –
воин, земледелец и посадник –
Юрий, званый гость в дому моём.
Бросится в глаза с доски паркета
или под ногой блеснёт в пыли
высшего достоинства монета –
подберу с поклоном до земли.
Духи «Клима»
Вот и кончилось лето, наступает зима…
под пустые осенние бредни
я вдыхаю изысканный запах Клима,
дорогой твой подарок последний.
Небольшого объёма флакончик духов
силой действия непредсказуем,
вдохновляет меня на прочтенье стихов,
наполняет твоим поцелуем.
С каждым вдохом моим всё сильней и сильней,
ощутимей, вплотную приближен
дух аллей Тюильри, Елисейских полей
и местечка под самым Парижем.
Время взмыло над Сент-Женевьев-де-Буа,
отлетело и кануло в Лету.
Офицерские жёны хранили боа
и любимых мужей эполеты?
Закрываю флакон с ароматом Клима –
замирает мгновенье на страже…
просто лету конец, у порога зима,
и Вертинский поёт о пропаже.
Поясок
Режу стебли пионам и флоксам,
и сгребаю сухую листву.
Под осенним заплаканным солнцем
утварь мою, скоблю и мету.
Выметаю, что годы копилось
в подмосковном домишке моём –
износилось что, не пригодилось,
словом, всё, что зовётся хламьём.
В куче тряпок и прочего сора
Промелькнул поясок, может стать,
от вечернего платья, который
он любил развязать, завязать…
Что ещё?
Взять лопату – под зиму
в грядки высыпать конский навоз…
Жгут соседи костры, тянет дымом,
как тут не удержаться от слёз?!
Перчатка
Эта чёрная перчатка одинока,
овдовела на бульваре раньше срока.
Может, в ход пустить смекалку и терпенье
и в хозяйстве отыскать ей примененье,
может, выбросить в бачок –
и ноль вниманья,
может быть, отдать щенку на растерзанье?
Ведь лежать осталась в слякоти бульвара
та, что ей была когда-то пара.
Фотография
Фотографий моих зеркала.
Эта – в рамке резной из металла
и стара, и мала,
и черна, и бела…
Было, не было,
было – не стало.
Под овальным стеклом на лету
ловит брызги морские ундина.
Руки – рыбкой сведу,
как зажмурюсь – и в ту
глубь хрустальную
ультрамарина.
Рубашка в цвет твоих глаз
Я купила тебе в подарок рубашку голубого цвета,
в цвет твоих глаз, как небо.
Ты далеко – там, где небо всегда голубое, как твои глаза.
Там тёплое море и горячий песок, и жаркое солнце.
От солнечных лучей лицо твоё потемнело,
а глаза стали совсем светлыми, немыслимо голубыми.
Я потеряла счёт дням и ночам, прожитым без тебя, я зябну.
И только, когда ты вернёшься,
и я увижу в глазах твоих небо и солнце –
мне станет тепло, горячо, жарко.
И я подарю тебе рубашку в цвет твоих глаз.
Ты будешь смотреть на меня, застёгивая пуговицы снизу вверх.
Оставишь ворот нараспашку, закатаешь рукава до локтя.
Голубая ткань оттенит золотисто-коричневый загар твоей кожи.
Ты обнимешь меня, и я задохнусь от счастья и засмеюсь, и заплачу.
И ты поцелуешь мои мокрые глаза.
И я расстегну, все до одной, пуговицы на твоей рубашке.
Шаль
Зябко кутаюсь в шаль,
так прошедшего жаль –
белый свет и не бел, и не мил.
Всё одно к одному
на уме и в дому –
ко мне милый дорожку забыл.
Больше года ходил,
был и ласков, и мил,
обещал и жалеть, и любить,
сокол мой, моя жаль,
и пуховую шаль
подарил, чтоб носить – не сносить.
Как бы ни было жаль,
но пуховая шаль
моего не согреет плеча.
Что прошло – не вернёшь,
острый по сердцу нож –
горячо!
Горяча сгоряча!
Перстень
Ты стансам моим подыграешь?
Стихам о любви и тоске
созвучна пейзажная яшма –
твой перстень на правой руке.
Туда мне, где тинная заводь,
где вётел седых полумрак,
там всё – ни отнять, ни прибавить,
а тут – всё бы так, да не так!
Меня ты не слышишь, всё тише
аккорд за аккордом беря,
так тихо, что слышно, как дышит
последняя ночь ноября.
В предзимнюю пору глухую
где место любви и тоске?
Тоскую, люблю и целую
твой перстень на правой руке!
Суровьё
Нет, не отрез тот шёлковый, –
льняной
меня волнует тоном небогатым.
Подол протёртый с блёклою каймой
куском суровым бережно залатан.
Я вижу, как под лампой у стола
ты над шитьём полночи колдовала,
как в пол-окошка небо выцветало,
как истекала суровьём игла…
Музей
В моём музее – сонмы снов,
блуждающие огни видений,
летучие мгновенья
и мерное тиканье часов,
лики, застывшие в зеркалах.
По стенам
вне рамок и рам –
миражи.
Муляжи
похищенных сердец –
под стеклом витрины.
Урны с пеплом надежд.
Вазы, вазоны, сухие цветы...
Чайные розы
наших нечаянных встреч
дарил ты.
Колумбарий мечты!
Голубая мечта – на блюдечке.
Сладкая грёза, как летучая мышь, –
к люминесцентной лампе
головой вниз –
в бисеринках глаз, в бархате крыльев.
Хоровод химер –
танцующих обнажённых весталок,
обречённых на розовую любовь.
Розовые очки.
Розовые ленточки-бантики
на кружевном конверте
новорожденной девочки.
Куклы
Не зовут в ночи, не плачут –
дочки-внучки подросли.
Для чего мешок на дачу
старых кукол привезли?
Пригодились бы девчонке
со второго этажа,
безотказной,
тонкой-звонкой,
нет ни мужа, ни шиша.
За душой одна коляска,
а в коляске,
ох! да ах!
подрастает синеглазка
у сударок на глазах.
Вещевой мешок на даче
положили на чердак.
По ночам зовёт и плачет
кто-то безутешно так...
Книга
Прочитана книга, закрыта.
Ах, если бы верить и знать,
что жизни раскатанный свиток
возможно по новой скатать!
Всё в памяти живо – и лица,
и судеб особая стать,
но снова открыта страница,
и хочется строки читать.
Под сенью домашнего крова,
где б ни был тот кров и тот дом,
под музыку русского слова
так сладко грустить о былом.
Красные бусы Марины
Коралловые бусы…
красный цвет –
на чёрном:
замша, кровь и блеск металла
или стекла.
Ещё не рассветало,
очнулась ото сна и осознала –
сегодня я пройду на красный свет.
Я ведала: нечаянный навет,
злой умысел рассею и разрушу,
и с красным боком яблоко, не струшу,
сорву – и в рот.
Снят плод и снят запрет.
Нет – гнёту бусин, что краснее крови,
в той снизке на серебряном запоре,
той самой, в чёрном замшевом затворе
витрины под стеклом
– нет!
Подарок
Как в зрачках по костру,
прекращаю игру,
исчезаю в потёмках кромешных
с глаз долой – и домой.
Твой подарок со мной –
из ореха подсвечник.
За окошком снежок
по-особому лёг,
вид из комнат моих стал нездешним.
Занавешу окно
и на крышку фоно –
одинокий подсвечник.
Отгоревших свечей
жизни прожитой всей
не набрать и на скудный огарок.
Жгу по новой свечу,
пламя видеть хочу –
этот свет мне в подарок!
© Ольга Харламова, 1997–2016.
© 45-я параллель, 2017.