Парабасис Ильи Кукулина:
стихи как выход из сомнамбулизма

В одном эссе о Борисе Рыжем, присланном в редколлегию нашего альманаха, я прочитала фразу о зачумлённом Челябинске и не менее зачумлённом Екатеринбурге. Это был обидный удар по больному месту, потому что атмосфера наших городов – в самом прямом, отнюдь не иносказательном смысле слова, – действительно, не способствует глубокому и свободному дыханию. Но, в таком случае, мы среди этой чумы всё же пируем! И не только сами встречаемся, чтобы почитать «Стихи о…», но и радуемся, когда поэты издалека залетают к нам, оставляя здесь, нам в дар, «ворованный воздух» своей поэзии. Порой такое происходит даже не только вопреки, но и благодаря пандемии: закрыты многие границы, резко сужаются возможности летнего отдыха – и наша прекрасная (на расстоянии 40 и более километров от города) южноуральская природа вкупе с нынешним летом, необычайным, почти среднеазиатским по температурам, привлекают московских гостей. Есть и повод, очень серьёзный: в издательстве «Кабинетный учёный» в серии InВерсия, вышла книга стихов Ильи Кукулина «Парабасис». И вот, ровно через два дня после её выхода, автор уже выступает в Челябинской областной универсальной научной библиотеке (в аббревиатуре – ЧОУНБ, а в народе – Публичка), куда молниеносно доставлена из соседнего Екатеринбурга часть тиража.

Случайность – это непознанная закономерность. Если задать поисковый запрос, то можно узнать, что «серия InВерсия — это книги давно любимых составителями авторов и поэтов, которые ещё не издавались. Это попытка “остановить” голоса современников, избежать их исчезновения. Это жест любви к поэзии и поэтам. Кураторы серии: поэт, литературный критик, к.ф.н. Юлия Подлубнова, поэт, куратор литературных проектов Екатерина Симонова, поэт, куратор фестиваля InВерсия Наталия Санникова». Ну а Наталия Санникова, поэт, культуртрегер, неутомимый организатор литературных событии на Урале, способная, кажется, доставить в Челябинск любое светило русской литературы, от Солнца до Тау Кита, как раз в этой самой ЧОУНБ и работает – и, при активнейшей поддержке библиотеки, устраивает там подобные встречи.

Илья Кукулин и Наталия Санникова

 

Итак, 9 июля в челябинской Публичке выступал человек многих дарований – социолог, культуролог, литературный критик, исследователь русской литературы XX–XXI веков и современной русской поэзии, лауреат премии Андрея Белого, поэт Илья Кукулин, представивший свою вторую книгу стихотворений «Парабасис». Поблагодарив и высоко оценив серию InВерсия издательства «Кабинетный учёный», которую редактируют и издают поэты и культуртрегеры Урала, он отметил, что в регионах, пожалуй, лишь два проекта такого – общероссийского – уровня, и назвал второй, литературный онлайн-журнал «Цирк Олимп» из Самары. Сказал добрые слова в адрес московского поэта, автора послесловия к его книге, Екатерины Захаркив. И начал читать.

Стихи по стилю, форме, лексике и прочим первичным и вторичным признакам были абсолютно разные. Новые и давние, производившие впечатление лёгкости и озорства:

 

Сонатная форма не требует корма,

не требует корма сонатная форма:

не зная ни голода, ни хлороформа,

она существует средь зноя и шторма,

поскольку отсутствие корма есть норма

для тех, кто живёт, как сонатная форма.

Стихи из новой книги

 

Или:

 

На территории Советского Союза

ни Витгенштейна мысль,

ни хладный гнев Камю

не выдержали бы такого груза,

как мы.

 

И другие, совсем другие:

 

…Побледнела, стала прозрачной

на розово-фиолетовом, пепельном,

                                 с погасающими звезда́ми рассвете

робкая,

стыдливая луна правды

и взошло над миром

солнце лжи —

радостное,

производящее посевы из земли и углеводороды из подземелья,

всё утучняющее,

уточняющее

и объясняющее:

всюду происки.

Вот как оно освещает!

 

Стихи производили впечатление своей свободой, внешней и внутренней, остротой, порывами ветра времени, голосом, непохожим на другие, – всем тем, что делает их живыми:

 

В России нужно жить долго. Если жить в России долго, рефлексируя на берегу крупной реки, то сначала сможешь увидеть, как мимо тебя по течению проплывёт труп твоего врага. Потом – уже против течения – он же, но оживший, с новыми силами и готовый мстить. Потом – по течению – труп другого твоего врага. Потом – он же, но оживший, готовый к мщению и к союзу с первым врагом. Потом –по течению – твой собственный труп. Потом – против течения – ты, но оживший и раздражённо бормочущий себе под нос: «Вэй из мир, опять весь в черёмухе овраг».

Илья Кукулин - книги. Внимание - 220 вольт

 

Единственный декоративный элемент презентации – то, что она проходила в зале, где были представлены работы художника-графика Любови Серовой: вполне достойное, надо сказать, окружение. Но никаких развлекательно-музыкальных аранжировок, всё в духе московских презентаций, где звучание стихов концентрирует единое эмоциональное и интеллектуальное усилие. Более часа чистого чтения – незаметно, на одном дыхании.

А затем – выступления гостей презентации и вопросы слушателей.

Удивительным ветром занесло в этот день к нам ещё одного человека. Он уже бывал здесь осенью прошлого года, на Южноуральской книжной ярмарке, и вот, каким-то странным транзитом, оказался на встрече со своим земляком. Михаил Павловец, филолог, преподаватель ВШЭ и автор множества публикаций по истории русской литературы и поэтического авангарда, неподцензурной литературе, современному литературному процессу, назвал Илью Кукулина нашим общим национальным достоянием и человеком склада Леонардо да Винчи. Он отметил поэтическую и человеческую цельность автора, то, как поэтические интонации скреплены его личными нотами и акцентами. И завершил свою краткую речь так: «У меня за спиной несколько тысяч километров – через Магнитогорск и Париж (Есть такое село в Челябинской области, и даже со своей Эйфелевой башней, честное слово! – И.А.) – и вот я здесь, и я счастлив!»

Выступает Михаил Павловец

 

После этого настало время вопросов от аудитории. Приведу, пожалуй, их самые впечатляющие фрагменты и ответы автора. Некоторые участники беседы – давние знакомые по научному сообществу и коллеги Ильи Кукулина, поэтому дружеское «ты» для них естественно. Один из первых вопросов был почти шокирующим:

 

– За что ты бы продал душу дьяволу?

– Ни за что.

– А все же?

– Ну, вот такой мой ответ, я бы свою душу ни за что постарался не продавать.

 

– Что такое Пригов для Вас?

– Вначале – символ быстрого сенсационного успеха, чем, признаюсь, раздражал. Позже познакомились. Стал больше понимать. Понял, что он готов своим успехом пожертвовать: последнее десятилетие начал писать то, что не рассчитано на быстрый эстрадный успех. В 2009 мы вместе с американским литературоведом Марком Липовецким начали писать книгу о Пригове и вот дописали, она сейчас верстается в НЛО (издательство «Новое литературное обозрение»), называется «Партизанский логос» и должна выйти к сентябрю. В ней есть и беседы с современными молодыми авторами, рассказавшими о влиянии и значении для них Д. Пригова.

Слушатели. Вопрос задает профессор Марина Загидуллина

 

– Насколько велика пропасть между предшественниками и новой поэзией? И второй вопрос – что стоит за гетероморфной поэзией?

– Россия с XVIII по XXI век вела и ведёт интенсивный диалог с Западной Европой – всё же, я считаю, Россия страна европейская. Британский историк Кэтрин Меридейл высказала такую мысль: лагеря ГУЛАГа – такое же создание европейской цивилизации, как и Версаль. Развитие России шло неравномерно. Её руководители, будь то цари или лидеры КПСС, допускали с Запада только то, что касалось войны и обороны, оборонные технологии и идеи. Тем не менее, и культурные потихоньку просачивались, но с разной скоростью. И всё время были какие-то люди, которые усваивали эти идеи так, что следующие за ними поколения уже не могли думать и писать «как раньше». Сначала был Ломоносов. Позже были и другие, не буду всех перечислять. Был, например, Иннокентий Анненский, о котором М. Гаспаров писал, что он заполнил разрыв между Надсоном и Малларме для русской поэзии, но надорвался и умер. Были и дальше люди, делавшие большой шаг, после которого русская поэзия начинала развиваться в одном ритме с западными и вела с ними интенсивный диалог. Андрей Монастырский, Евгений Барабанов, Михаил Айзенберг – всё время такие люди находились. В 1950-х–2010-х развитие русской неподцензурной поэзии было очень быстрым. Сегодня, чтобы изучать современную поэзию, нужно пройти долгий путь, поскольку природа постановки вопросов, тот контекст, в котором существует стихотворение, требуют специальной реконструкции.

Что касается гетероморфной поэзии… Мой уважаемый коллега, Юрий Борисович Орлицкий, сказал, что не существует такого разрыва между верлибром и регулярным стихом – есть множество промежуточных форм. Именно это состояние стиха, когда размер или рифма выражены то больше, то меньше, человек может выбирать, – он назвал гетероморфным стихом.

Мы это видим и в других аспектах жизни. Раньше жизненные траектории для представителей тех или иных слоёв общества были предсказуемы, сейчас – в гораздо меньшей степени. Выбор женщины ранее был ограничен материнством или домоводством. Сегодня мы видим, какие изменения произошли. Для меня эти изменения в сторону большей свободы выбора в поэзии и жизни аналогичны.

Вопрос о Пригове от к.ф.н. Василия Фёдорова

 

– Названо столько имён поэтов. Несмотря на твою потрясающую начитанность, обилие вызовов и поэтических миров, твои стихи ни на кого не похожи. Они – ты сам. Не является ли для тебя любой человек – просто поступком? И поступки – твой лирический нерв?

– Немного всё по-другому. Для меня стихи были и есть выход из сомнамбулизма. В детстве я замечал только тех людей, кто говорил об интересных для меня вещах. Стихи для меня – рассказ о том, что кто-то существует. Для меня это способ – держась за стихи, как за ниточку, прийти к личности другого человека.

Поэзия – это то, что делается вопреки обстоятельствам и позволяет увидеть, что человек не сводится к сумме своих обстоятельств. Более того, позволяет эту сумму преодолеть.

 

Пожалуй, именно этим хорошо бы закончить. Остальное – главное – скажут стихи Ильи Кукулина.

 

Ирина Аргутина

 

Фото Натальи Деревягиной