Порошки без рецепта,
или То, что доктор прописал

Ещё недавно я знала о порошковой поэзии не больше, чем о пирожковой, и уж точно намного меньше, чем о порошковой металлургии. Во всяком случае, так мне казалось, и внезапный вопрос – как к этому относиться? – застал врасплох: к чему «этому»? Впрочем, первый же самоликбез показал, что пирожки и порошки поглощаются нами уже довольно давно, просто названиями не заморачивались. Будь он беляш, эчпочмак, расстегай или сочень – был бы вкусен и сочен, да и порошок, стиральный он или лекарственный, – всё с пользой.

Для тех, кто любит определения – а то ведь в Википедию полезете и, не дай бог, отвлечётесь от нашего альманаха – краткая информация с доставкой: оба жанра являются «малыми поэтическими формами», проще говоря, четверостишиями, притом ироническими. Первые пирожки были официально выпечены в начале 21 века и название получили за то, что поначалу были, в основном, о еде. Впрочем, тематика расширилась быстро, а метрика оказалась устойчивой: четырёхстопный ямб 9-8-9-8, и никаких рифм. Как и прочих ограничений в виде прописных букв и знаков препинания. Свобода, но с благородной ритмикой онегинской строки!

 

 

Однако, нашлись же эстеты… То ли пирожки им приелись, то ли потянуло к благородным первоисточникам – и захотелось рифмы и остроты ощущений. Так последняя строчка сократилась до двух слогов – уж припечатать, так накрепко – и стала рифмоваться со второй. Вот и порошок готов:

 

 

Порой этот краткий текст обращается к экзистенциальным проблемам, успевая ещё и продемонстрировать культурный бэкграунд:

 

 

И хотя порошки как жанр оформились к середине второго десятилетия нашего нового века, уже появились исследователи жанра, которые просматривают его генеалогию то от хокку, то от Губермана, Вишневского и лимериков. Рискну не то чтобы оспорить – сказать о собственных ощущениях, о радости узнавания, не сразу опознанной, но всё же…

Вот славный пример, подтвердивший мои ощущения:

 

 

Два тёплых воспоминания сразу, и первое: «Мой дядя, самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил…» – эх, припечатать бы в этом месте двумя слогами – и готовый порошок, вне конкуренции! Правда, «роман в стихах» уже был бы избыточен. К счастью, сослагательное наклонение истории неведомо. А вот и второе: «Служил Гаврила почтальоном, Гаврила письма разносил…» – и далее ещё 70 строк, из которых 68 лишних. А какой бы мог быть порошок, если вовремя остановиться!

 

В общем, друзья, вы поняли: у нас сегодня порошки. Может, со временем и пирожки подтянутся. Зачем? Ну, как бы объяснить… Можно, например, всерьёз любить Баха Бетховена, Паганини, Шопена, Рахманинова и Шостаковича. Но когда тяжесть на душе достигает критической массы, Штраус уместнее: от него жить хочется. А когда в квартире нужно помыть полы или перегладить кучу белья – да простят меня меломаны, но ещё лучше стимулируют песни советских композиторов. Не все. И не любых. И в хорошем исполнении.

Итак, порошки. Конечно, можно быть снобом, считать, что незачем пускать «низкие жанры» в приличное место (так ведь и «импрессионизм» был изначально словом ругательным!) – но как устоять перед искромётной волной юмора, иронии, сарказма, как не позволить себе немного радости? Ведь это именно то, что доктор прописал – пусть понемногу, в гомеопатических дозах – для тонуса. Попробуем?

 

Ирина Аргутина

 

Камешек, обрушивший лавину

 

Взять интервью у Нестера Пима, мэтра «порошковой» поэзии, – это творческий вызов. Особенно если принять во внимание, что задолго до личного знакомства с этим автором я наслаждалась его изысканными поэтическими блюдами. Например, этим: «а сколько шпаг у нас четыре / а бёдер семь а пальцев сто / давайте с самого начала / мы кто». Остроумие начитанного человека неподражаемо: «зима а дровни неисправны / до февраля я их чинил / а там расплакался доставши / чернил». А вот так Нестер Пим обыгрывает значки интернет-переписки: «с ранья я явственно печален / зато улыбчив ввечеру / я в скобки день таким манером / беру». С трудом останавливаюсь, чтобы не цитировать дальше, – всё такое смешное. Мастер потрясающе владеет этим малым жанром поэзии. Мой первый вопрос к Нестеру Пиму был продиктован интересом к тому, откуда берутся поэты.

 

– Я знаю, что вы поэт и пишете не только порошки. Когда вы начали осознавать себя поэтом?

– Осознавать начал давно, но довольно быстро перестал. В 1993 году, поступив в институт, я попал в компанию, где каждый себя обязательно кем-нибудь осознавал. Тогда общение было герметичней, чем сейчас, и восхищаться приходилось в основном друг другом. Кого-то записали великим художником, кого-то музыкантом, меня – поэтом. По мере расширения кругозора (с этим у меня до сих пор большие проблемы, но всё же) стало ясно, что «поэт» для меня всё-таки громковато.

 

– Существует ли направление деятельности, которое кажется вам ближе и, быть может, увлекательнее поэзии?

– Нет.

 

– Был ли в вашей жизни кумир, которому вы, быть может, хотели подражать так же, как Пушкин подражал Байрону?

– Да, были и есть. Самый давний и долгоиграющий – Иртеньев; самый оголтело почитаемый –Давид Самойлов.

 

– По моей информации, вы стояли у истоков жанра «порошок». Расскажите, пожалуйста, с чего всё началось.

– Говоря образно, я выбрал камешек, при помощи которого мой друг Алексей Соловьёв обрушил лавину. Мы с ним оба увлекались написанием пирожков, а потом мне приглянулась менее раскрученная вариация этой формы – четверостишие с одностопной четвёртой строкой. Я поделился находкой с Алексеем, а дальше сработали его харизма и общественный темперамент: идея овладела массами и обернулась многолетним безумством.

 

– Когда вас «требует к священной жертве Аполлон» и как вы начинаете работу?

– Абсолютно хаотично. Никогда не ставил это занятие на профессиональные рельсы, поэтому никаких особенных приёмов самоорганизации не выработал. Принципу «ни дня без строчки» не следую, многомесячным простоям не удивляюсь. Многодневному писанию взахлёб и на износ – тоже.

 

– В чём же преимущество отсутствия знаков препинания и прописных букв в порошке? Тяжело было переключаться с общепринятых вариантов написания на необычные?

– Очень тяжело. Если говорить об этой форме как о стихотворном упражнении, в этом и есть главное преимущество: приходится совершенно иначе выверять интонацию. Если же как о самоценном произведении – тут всё зависит от того, насколько осознанно автор ограничивает себя в средствах.

 

– Для меня порошок – интересный лаконичный жанр. Порошки поднимают настроение и заставляют раскинуть мозгами. В чём вы, помимо формы, видите его уникальность?

– Здесь хочется сразу запутаться в показаниях.

С одной стороны, стоит отметить, что порошки (у нас считается дурным тоном прибавлять «стишки-») изначально развивались в замкнутом пространстве – в компании людей, спевшихся между собой и настроенных на какую-то общую волну. Как следствие, уникальность вообще не в форме – эту форму можно встретить много где, от «Формулы любви» до репертуара Алсу, – а в чём-то таком, что позволяет автору из числа зачинателей прочесть написанный по всем канонам порошка текст и безапелляционно заявить: «Это не порошок». Так же, как с пирожками.

С другой стороны, упомянутая компания состояла (и состоит) из авторов настолько разных, что меня каждый раз удивляют академические попытки исследовать порошки «в целом». Опять же, как с пирожками. Первые года два я недоумевал, видя под чьим-нибудь пирожком комментарий другого автора вроде «а я бы подумал, что это не твой, а такого-то!» (Знаете, в фильм «Мимино» не вошёл эпизод: Кикабидзе и Мкртчян едут в лифте с двумя японцами, и один японец говорит другому: «Господи, как они друг друга различают?») Однако чем глубже изучаешь материал, тем виднее становится авторский почерк. А в порошке с этим делом обстоит похлеще, чем в пирожке, поскольку добавляется ещё одна степень индивидуальности – рифмовка. Так что я уже давно различаю в порошках не жанровую уникальность, а авторскую.

 

– Возвращаясь к теме авторской уникальности, спрошу: что вы можете посоветовать начинающим авторам? Как воспитать в себе достойного автора, и в каком возрасте стоит задумываться о первых публикациях?

– Не думаю, что могу сказать что-то полезное о самовоспитании. Что же касается публикаций –очень важно заручиться мнением тех, кто может профессионально оценить ваш материал и не отравлен личной симпатией к вам. За последние несколько десятилетий мир сильно изменился: теперь автор свободен от таких препятствий, как план издательства, очередь на бумагу и т. п. Раньше друзья и родственники могли годами говорить пишущему человеку: «Да тебе же надо издаваться!» – и никакой угрозы обществу это не порождало. Теперь чтобы опубликовать текст, достаточно нажать кнопку «Опубликовать». Как следствие, даже за ценным, сформировавшимся в итоге автором зачастую тянется след из поспешно обнародованного шлака. Так что дело не в возрасте: мне, например, до сих пор рановато, а кому-то и в двенадцать грех в стол складывать.

 

– Я понимаю. Думаю, вы правы. Мне как начинающему автору тоже кажется, что недостаток профессиональной оценки – острая проблема. Но другая наболевшая тема (она, думаю, касается уже в какой-то мере состоявшихся авторов) – это творческий кризис. Полагаю, она была актуальна среди деятелей искусства всегда, но в современном мире, где человек не поспевает за информационным потоком и часто подвержен стрессам, проблема творческого кризиса стала более ощутимой. Сталкивались ли вы с творческим кризисом? Если да, то как вы справились с ним? Существует ли, с вашей точки зрения, универсальное решение этой проблемы?

– Мне хорошо знаком застой, но вряд ли я могу рассуждать о кризисе. Когда отчаянно надо что-то сказать, а слов не находится – наверное, это кризис. Когда надо сказать, а нечего – наверное, тоже. Много можно нафантазировать ситуаций, когда человеку не пишется, и это трагедия. Мои перерывы в творчестве на это не тянут, они слишком безмятежны.

 

– Не могли бы в качестве бонуса для читателей порекомендовать некоторые ваши любимые произведения литературы и/или кинематографа?

– Чтобы быть последовательным, посоветую всем, в поле чьего зрения не попал Давид Самойлов (сейчас такое, увы, бывает), срочно и всеохватно ознакомиться с его творчеством.

 

* * *

 

После беседы с поэтом у меня было чувство, которое лучше всего выражает его порошок:

 

 

Интервью взяла Ирина Бессонова,

ученица Лицея ЮФУ.

 

 

Свежие порошки автора Нестер Пим

 

 

Порошки разных поэтов