Ретросериал-45
Серия 9
сМЕХОМ наружу
Анекдоты от Хармса
Даниил Хармс. июнь 1991 года, №15
А
кцент-45. В канун первой годовщины со дня рождения «Сорокапятки», весной 1991-го года, в распоряжении редакции ежемесячника оказалось аж два самиздатовских экземпляра литературных анекдотов, автором которых был легендарный Даниил Хармс. Одну книжицу привёз из Вильнюса мой заместитель Марк Шкляр, другую – из Ленинграда – специальный корреспондент Борис Смоль. В обоих случаях журналисты клятвенно обещали владельцам вернуть всё ещё «полуподпольные тексты». Ирина Красич, самая «скорострельная» машинистка из тех, с кем мне доводилось работать, перепечатала анекдоты за несколько часов. Ну а хитромудрый Марк Семёнович Шкляр заявил: «Шеф! По почте раритетные издания отправлять негоже – потеряются! Выписывай командировку. Мне. Маршрут Ставрополь – Ленинград – Вильнюс. Книжки обязуюсь передать из рук в руки. Плюс – четыре-пять (шесть-семь) новых материалов с меня. По два из города».
Так Даниил Хармс поучаствовал в рождении серии прибалтийско-невских репортажей и эссе для «Сорокапятки».
Да – акцент акцента! На снимках. которые мы нашли в свободном интернет-доступе, изображён Даниил Хармс, хотя возможно, и Даниил Ювачев (-чёв), а то и – чем чорт не шутит – Даниил Гранин (Данин)... ой, мама!
А теперь позволю себе процитировать «горсть» анекдотов от Хармса, не вошедших в ту давнюю публикацию.
Сергей Сутулов-Катеринич
* * *
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, пришёл к Пушкину и позвонил. Пушкин открыл ему и кричит: «Смотри-ка, Арина Родионовна, я пришёл!»
* * *
Леpмонтов очень любил собак. Ещё он любил Наталью Николаевну Пушкину. Только больше всего он любил самого Пушкина. Читал его стихи и всегда плакал. Поплачет, а потом вытащит саблю и давай рубить подушки.
Тут и самая любимая собака не попадайся под руку – штук сорок как-то зарубил. А Пушкин ни от каких стихов не плакал. Ни за что.
* * *
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал в маскарад. Ф.М. Достоевский, царство ему небесное, увидел его и кричит: «Спорим, это Лев Толстой! Спорим, это Лев Толстой!»
* * *
Лермонтов был влюблён в Наталью Николаевну Пушкину, но ни разу с ней не разговаривал. Однажды он вывел своих собак погулять на Тверской бульвар. Ну, они, натурально, визжат, кусают его, всего испачкали. А тут – навстречу она с сестрой Александриной. «Посмотри, – говорит, машеp, охота некоторым жизнь себе осложнять. Лучше уж детей держать побольше!»
Лермонтов аж плюнул про себя. «Ну и дуpа, – думает, – мне такую даром не надо!»
С тех пар не мечтал больше увезти её на Кавказ.
* * *
Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. «Дорогой далёкий друг, – писал он, – я Вас не знаю и Вы меня не знаете. Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша».
Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала-толкала, письмо подсовывала – не видит. Он, правда, по-русски читать не умел. Так и не познакомились.
* * *
Однажды Ф.М. Достоевскому, царство ему небесное, исполнилось 150 лет. Он очень обрадовался и устроил день рождения. Пришли к нему все писатели, только почему-то наголо обритые. У одного Гоголя усы нарисованы.
Ну, хорошо. Выпили, закусили, поздравили новорожденного, царство ему небесное. Сели играть в винт. Сдал Лев Толстой – у каждого по пять тузов. Что за чёрт! Так не бывает! «Сдай-ка, брат Пушкин, лучше ты!» «Я, – говорит, – пожалуйста, сдам!» – И сдал. Всем по шесть тузов и по две пиковые дамы. Ну и дела. «Сдай-ка ты, брат Гоголь». Гоголь сдал... Ну, и знаете... Даже нехорошо сказать. Как-то получилось...
Нет, право слово, лучше не надо!
* * *
Снится однажды Герцену сон. Будто эмигрировал он в Лондон, и живётся ему очень хорошо. Купил он будто собаку бульдожьей английской породы. До того злющий пёс – сил нет, кого увидит, на того бросается. И уж если достигнет, вцепится мёртвой хваткой – всё, можешь бежать заказывать панихиду. И вдруг будто он уже не в Лондоне, а в Москве: идёт по Тверскому бульвару, чудовище своё на поводке держит, а навстречу Лев Толстой... И надо же, тут на самом интересном месте пришли декабристы и разбудили.
* * *
Гоголь читал драму Пушкина «Борис Годунов» и приговаривал: «Ай да Пушкин! Действительно, сукин сын!»
* * *
Пушкин сидит у себя и думает: «Я – гений, ладно. Гоголь тоже гений. Но ведь и Толстой – гений, и Достоевский, царство ему небесное, гений! Когда же это кончится?»
Тут всё и кончилось.
* * *
Однажды Гоголю подарили канделябр. Он сразу нацепил на него бакенбарды и стал дразниться. «Эх ты, – говорит, – лира недоделанная!»
* * *
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришёл в гости к Державину Гавриле Романычу. Старик, уверенный, что перед ним и впрямь Пушкин, сходя в гроб, благословил его.
* * *
Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идёт Герцен по Тверскому бульвару и думает: «Всё же жизнь иногда бывает прекрасна». Тут ему под ноги – огромный чёрный котище – и враз сбивает с ног! Только встал, сотрясает с себя прах – налетает свора чёрных собак, бегущих за этим котом, и вновь повергает его на землю. Вновь поднялся будущий издатель «Колокола» – и видит: навстречу на вороном коне гарцует сам владелец собак, поручик Лермонтов. «Конец, – мыслит автор "Былого и дум", – сейчас они разбегутся – и...» Ничуть не бывало. Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо, и только уже миновал Герцена, размахивается хвостом – и хлясь по морде. Очки, натурально, летят в кусты. «Ну, это ещё полбеды», – думает автор «Соpоки-воpовки», отыскивает очки, водружает их себе на нос – и что видит посреди куста? Ехидное, улыбающееся лицо Льва Толстого! Но Толстой ведь не изверг был. «Проходи, проходи, – говорит, – бедолага». И погладил по головке.
Пора, современник, пора из сумасшедшего июля 2021-го перепрыгнуть в безумный июнь 1991-го. В старой «Сорокапятке» было напечатано:
По многочисленным просьбам читателей бисируем знаменитые самиздатовские анекдоты Даниила Хармса. Это первая их публикация в периодике.
* * *
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шёл по Тверскому бульвару и увидел идущего впереди Пушкина. Пушкин, как известно, ростом был невелик. «Конечно, это уже не ребёнок, это, скорее, подросток, – подумал Толстой. – Всё равно, дай, догоню и поглажу по головке.» И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутёк. Пробегали мимо городового, сей страж порядка был возмущён неприличной быстротой в людном месте и бегом устремился вслед – с целью остановить.
Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованию со стороны властей.
* * *
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и задумался о душе. Что уж он там надумал, так никто и не узнал. Только на другой день Достоевский, царство ему небесное, встретил Гоголя на улице, и отшатнулся.
– Что с вами!? – воскликнул он. – Николай Васильевич, у вас вся голова седая!
* * *
Однажды Пушкин решил испугать Тургенева и спрятался на Тверском бульваре под лавкой. А Гоголь тоже решил в этот день испугать Тургенева – переоделся Пушкиным и спрятался под другой лавкой. Тут Тургенев идёт. Как они оба выскочат!
* * *
Однажды Лермонтов купил яблок, пришёл на Тверской бульвар и стал угощать присутствующих дам. Все брали и говорили «мерси». Когда же подошла Наталья Николаевна с сестрой Александриной, от волнения он так задрожал, что яблоко упало из его рук к ногам (Натальи Николаевны, а не Александрины). Одна из собак схватила яблоко и бросилась бежать. Александрина, конечно, побежала за ней.
Они были одни – впервые в жизни (Лермонтов с Натальей Николаевной, а не Александрина с собакой). Кстати, она (Александрина) её не догнала.
* * *
Тургенев хотел быть храбрым, как Лермонтов, и пошёл покупать саблю. Пушкин проходил мимо магазина и увидел его в окно. Взял и закричал нарочно: «Смотри-ка Гоголь! Тургенев саблю покупает! Давай мы с тобой ружьё купим!»
Тургенев испугался и в ту же ночь уехал в Баден-Баден.
* * *
Лев Толстой жил на площади Пушкина, а Герцен – у Никитских ворот. Обоим по литературным делам часто приходилось бывать на Тверском бульваре. И уж если встретятся – беда: Лев погонится и хоть раз, да врежет костылём по башке. А бывало и так, что впятером оттаскивали, а Герцена из фонтана водой в чувства приводили. Потому Пушкин к Вяземскому в гости и ходил, на окошке сидел. Так этот домом потом и назывался: дом Герцена.
* * *
Пушкин шёл по Тверскому бульвару и встретил красивую даму. Подмигнул ей, а она как захохочет: «Не обманете, – говорит, – Николай Васильевич. Лучше отдайте три рубля, что давича в буриме проиграли». Пушкин сразу догадался, в чём дело. «Не отдам, – говорит, – дура!» Показал язык и убежал.
Что потом Гоголю было!
* * *
Тургенев, мало того, что от природы был робок, его ещё Пушкин с Гоголем совсем затюкали. Проснётся ночью и кричит: «Мама!» Особенно под старость.
* * *
Лермонтов хотел у Пушкина жену увести. Всё смотрел на неё из-за колонны, смотрел… Вдруг устыдился своих желаний. «Пушкин, – думает, – зеркало русской революции, а я свинья». Пошёл, стал перед Пушкиным на колени и говорит: «Пушкин, – говорит, – где твой кинжал? Вот жизнь моя!» Пушкин очень смеялся.
* * *
Гоголь только под конец жизни о душе задумался, а смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. И не отдал.
* * *
Однажды Фёдор Михайлович Достоевский, царство ему небесное, поймал на улице кота. Ему надо было живого кота для романа. Бедное животное визжало, пищало, хрипело, закатывало глаза, потом притворилось мёртвым; тут он его и отпустил. Обманщик укусил бедного, в свою очередь, писателя и скрылся.
Так остался невоплощённым лучший роман Фёдора Михайловича, царство ему небесное, – «Бедное животное». Про котов.
* * *
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришёл в гости к Майкову. Майков усадил его в кресло и угощает пустым чаем. «Поверите ли, – говорит, – Александр Сергеевич, куска сахара в доме нет. Давеча Гоголь приходил и весь сахар в доме съел.»
Гоголь ничего ему не сказал.
* * *
Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти он списывал в отдельную тетрадку. Однажды после чаю подаёт эту тетрадку жене. «Гляньте, Софи, – правда, лучше Пушкина?» – а сам костыль сзади держит. Она прочитала и говорит: «Нет, Лёвушка, гораздо хуже. А чьё это?» Тут он её костылём по башке – трах! С тех пор во всём полагается на её литературный вкус.
* * *
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. Пришёл к жене. «Сонечка, – говорит, – ангельчик, сделай мне тюрьку». Она возражает: «Лёвушка, ты же видишь – я «Войну и мир» переписываю».
«А-а! – возопил он. – Я так и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего «я»! И костыль задрожал в его судорожной руке.
* * *
Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать – лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой – оказалась велика, череп треснул. Связал верёвочкой, смотрит – рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царство ему небесное.