Роман Файзуллин

Роман Файзуллин

Сим-Сим № 2 (98) от 11 января 2009 года

гопник, ангел, Англетер...

 
любимой
 
было было помню мы были совсем детьми

нас кололи резали мы оставались такими

вот стихи последние любимая ты их возьми

не кори не вини что горьки прости их
 

слов ещё сказать тебе как много надо

в нерешённых не прощённых тяжких днях

тех которых никто не тронул не окорябал

не молчат то ангелы а неслышно так говорят
 

говорят что терпеть надо терпеть до боли

всё что есть двоим а что будет не важно

всё в руках согрето великое и простое

глух наш день от снегов а воздух влажен
 

всё тебе отдано до конца до последней крови

было было помню мы были никто не сотрёт

а цветы стихи плывут и гуляют дана им воля

и прощения нет но не плачь ты уже всё пройдёт
 

даже если

 
вот вам тело ребенка гиеной покусано

первозданные вздохи уже не важны

что плохого в том чтобы отсутствовать

что хорошего в том чтобы жить
 

всё страшнее страшнее падает день

догорает остатком внутри в глубине

дева светлая чёрную медленно стелет постель

в чистоте захлебнувшись смеётся и кается мне
 

вот и всё всё тебе навсегда насовсем

это было не больно оставшись без выбора

я дарил тебе тяжесть дарил я и свет

береглось до конца то но было проиграно
 

эта жизнь не примет жизнь не простит

солнце с грязью и холодом смешаны в мерзлом окне

неразменное светлое только двоим лишь для двоих

я с тобой даже если меня уже нет
 

Перевёрнутый

 
Перевёрнутый антимир снова съеден.

Уж в который раз кто-то горько так подавился…

выдыхая слова, как старые, рваные деньги,

от которых исходят, едва уловимые искры
 

кем-то купленных, и кому-то за это же проданных.

Переваренных. И распада остался продукт.

Исходя из тебя, входя предсмертными водами

в корень светлого, туда бы не стоило рук…
 

Я бы сделал так! И когтей бы своих я не распрямил.

Наравне бы нагадил, сказав, что всё это данность.

Погружаясь в томящий, съедающий внутренность ил,

но не смог бы так дальше, и знаю, подох бы я рано.
 

Я всё это собрал и змеям отправил на корм…

Лишь в груди горький шлейф – дорог колея..

И дождавшись, увидел в глазах её дом,

и едва ли теперь усомнишься, что Я – это я.

 

Голубь

(Год спустя)

 
«Он, Она, оно, они…

Голубь мёртвый у двери».

 
Так, я сказал год назад.
Всё врут глаза мои – мои глаза…
 

Растаял образ – осталась куча говна.

Боль моя, ты – мой бог и сын, и Ты – одна…
 

Говорила со мной, не отрекаясь.

Обвивала мне шею холодными руками.
 

И уже не тошнит, не болит старая память,

обрываясь на дне, дабы после ничего не оставить.
 

Наполнится, опустошаясь, превратившись в то, что ест…

(Такое ощущение – поверх него не спеть.)

Водою в пустотность: из «да» перетекает в «нет».

Летит, уже не светлое, к кому? К Тебе?...
 

Повремени немного. Повремени

с отходом на тот, на последний приход.

Мы здесь невыменяны, мы здесь одни.

До нас небу глухо, до нас высоко…
 

И тех рук не найдёшь, что не вторичны,

чтоб кентавром тем или этим не загажены…

Голоса умирают, голоса, как лица птичьи…

Хотел радугой рисовать, а получается – сажею…
 

Вывожу и вывожу, всё один узор – зимы

нескончаемой, как ошейник из проволоки…

Мусора сколько внутри, да не найдётся метлы,

ибо на пустом месте были обрезаны и обколоты…
 

Кашляю, поперхнулся. Может, кто вспомнил?

Шаг – два… Ещё один и побег.

Дорога забирает свою дань кровью.

Ну так кровь есть, а меня уже… нет.
 

И нет осознания, нет узла.

Всё врут глаза мои – мои глаза…

 
Весна по Файзуллину
 
Весна по Файзуллину невозможна в принципе,

а любовь – штука редкая или же её нет вовсе.

Ярко-мутное поле усеяно слепыми лицами,

что руками бросают мне в грудь кости горстями.

 

И от того, наверное, скребёт внутри «некто»

и на все вопросы молчит – усмехается. Отнюдь.

Это то, от чего становится не важен вектор,

от чего, проснувшись, хочется снова заснуть.
 

Завтра бежать, куда хочу, вряд ли сумею.

Сердце в рюкзаке, за кого мне нести на свалку?

Когда только камни холодные и тёплые змеи

на всём побережье вечно осенних зданий…

 

Но надо терпеть,

так сказали в асфальт упавшие мученики.

Стёртых глаз

не продавай,

не отдавай им…

Обсуждай позы, а я

за ушедшими,

не ставшими лучшими…

каплю крови, понесу, ниже всего,

над

     головами.
 

уезжай

 
уезжай шарлота из берлина

скоро будет взрыв большой

корабли плывут они из глины

эта глина это так нехорошо
 

здесь ничего тебя не ждёт

и даже вечно спящий мальчик

ставит все не выше слова ложь

и сделает не больше чем заплачет
 

в тайне всем и никому отныне

никому ведь это не игра

покатилась капля от который жили

самые заветные крыла
 

уезжай не жди все кончено

что хотелось

то лишь сборище голодных смертных

хоть и виделись с тобой мы наяву воочию

ты мудра и как не знать на самом деле

 
уезжай тебе нельзя все это видеть

да и лучше б ничего не знать сначала

не касаться не одним из перышек красивых

всё забудется ты просто жизнь листала

 
По накатанной

 

Пусть идёт – по накатанной.

Пусть идёт, чёрт с ним.

Испепелённой улыбки заплаканной –

глаз, насквозь видимых в крови.
 

Там где нет дороги жить, надо умирать.

И в этом, моя рациональность осознающей себя ошибки.

Знай своё место. Там, где родился, дыра –

заделай её телом своим, подобно тому, как удушье душили.
 

Слишком мало в судьбе слов…

Слишком много в словах от судьбы.

Чувствуешь? Как подыхает в руках то,

что когда-то и наполняло слово «жить».

Жить не так, как получилось, а так, как хотелось бы.

Но ты должен знать своё место, довольствоваться скрипом пружин…
 

ржавых, что так ничего доброго и не сыскали.

Ты прости, что я иллюзорный, прости, что аморфный

(Реальный, давно уже мозгом подружился с асфальтом…)

В первый раз, за сто лет, увидав людей, улыбнулся и запер окна…
 

Ползи-ползи, мой сизый крест,

в твоих глазах миры умирают просто.

Как путник, что сказал «спасибо» здесь.

Как кошка, прыгнувшая под колёса…
 

Жду подарка

 
Жду подарка – подарок сожрал кентавр,

отравив последний, единственный светлый корабль.

Жду подарка – того, что мой по праву.

Почему-то он не ждал меня. Почему-то упал на грабли.
 

Жду, конечно же, жду, что же в этом такого?

Жду нетраханных черт первозданной мечты.

Закрываю глаза, отплываю и вижу я снова

свалки светлых иллюзий, из которых смеёшься мне Ты.
 

Жду, что станет уже не слишком отравлено,

пока смотришь приходы застывших во льду…

У тебя в волосах не была бы заколка оплавлена,

если б ты хоть немного знала, о слове «Жду».
 

Жду. Давно уже здесь рассудили,

кто – кентавр, а кто – обдолбанная свирель.

Птицу белую в руки – да грязной водою умыли.

Так слепили крыла, на причастие ей не успеть.
 

Жду, что скажешь опять, что нужен тебе я.

И что злые факты реальности скоро потухнут.

Жду, – конечно же, это тупая затея.

Жду, хоть и ждать мне чего-то искренне глупо.
 

Снежинка

 

По распятой мечте человек шёл к утёсу.

За неверие всем, платил ржавой игрой.

Но окно – есть окно... а прекрасное – просто.

Я стучусь в Твоё небо. Открой.
 

Эта жизнь, как снежинка, растает в асфальте,

проявившийся снимок оставит осадок…

Всё о чём, серо-жёлтые реки не знали:

«Просто рядом быть, и больше не надо…
 

ничего». По заснеженным, дымным дорогам

тёмный вакуум, душная правда и Ты,

детских фильмов, желаний пожизненно долгих,

не загаженных ветром тупой тошноты.
 

Я гулял по крышам – там нет ничего,

а увидев Тебя, те прогулки я проклял.

(Правды нет.) Но в красивом

и чистом, живом…

(Мечтать!) Никогда не шагнуть в облезлые окна.

 

В Англетере

 
Эта проволока на дне, в Англетере,

На которой подвешен месяц.

Сколько лет – не жди и не веруй!

Свыклось всё, ни ветра, ни песен.
 

Ну родился. Не сдох. И что же?

Закрывай теперь небо рукой,

находя в **дарасах-прохожих

отвращение к массе людской.
 

Это место – огромный роддом.

По-залёту сюда залетели

бабы голые. Их крестом

рисовали – они песни пели,
 

как доились коровы – мычали быки.

В тишине эти звуки воняют, я знаю.

Воду пить – умирать, да не с чистой руки

находя пустоту, покрываясь слезами…
 

Это так. Во мне… В Англетере…

Это – мерзкая ноша, но дивный приход.

Сколько лет – не жди и не веруй.

Хватит ныть. Рот закрой. Всё пройдёт.
 

Жизни не хватит постигнуть

 
Только воздух, всё тяжелее.

И это то, что наверняка

возьмёт тебя, обласкает в полной мере

под шёпот этого, всё сжигающего тростника.
 

Голове думать плохо,

а не думать, задыхаешься.

Каплю воды в окно – око,

где большое Солнце, звезда алая.
 

Я для себя отделю и греть буду реальность иллюзии.

Всё этому подчинить захочу, а «всё» – это как бы не умирать.

Находя жизнь только в глазах твоих и слушая музыку,

того, что не отберут. Затем, чтобы когда-нибудь, хоть что-то… узнать.
 
© Роман Файзуллин, 2007–2009.
© 45-я параллель, 2009.