Санитарный вариант,
или Седьмая жена поэта Есенина
Глава 11.
Одному генералу подарили книгу, и он её прочитал. Книга называлась «Чапаев». Про героического комдива он, разумеется, слышал. И немудрено, вся Россия знает анекдоты про Василия Ивановича, Петьку ординарца и Анку пулемётчицу. Если мухи – разносчики заразы, то анекдоты – разносчики славы. Крысы и телевизоры – уже после них, на вторых ролях. Анекдоты он слышал ещё курсантом, а книгу прочёл в солидном возрасте, когда усвоил, что хороший солдат обязан стремиться стать генералом и увидел, что далеко не у всех это получается. Скромные мечтатели до лампас не дослуживаются. Он смог, однако взятая высота оказалась не то чтобы пустой, но ожидания и надежды не оправдались. Тут-то книга ему и подвернулась. Прочитал и понял, чего ему не хватает. Славы! Более того, книга подсказала самый короткий путь к ней, вожделенной. Благодаря ей он ясно увидел, откуда появились не только анекдоты, но и сам Чапаев.
Фурманов, Фурманов и ещё раз Фурманов.
Генерал вызвал своего особиста и приказал срочно собрать всю информацию об авторе романа. Особист сильно удивился, но приученный не обсуждать приказы, отдал честь и отправился выполнять задание.
Через неделю генерал узнал, что Дмитрий Андреевич Фурманов рождён в селе Середа Нерехтского уезда Костромской губернии. Отец его был крестьянином, позднее приписавшимся к мещанскому сословию и перевёзшим семью в Иваново-Вознесенск. Студентом Московского университета Фурманов ушёл на фронт, но в боевых действиях не участвовал, служил братом милосердия. Стихи стал сочинять в юности. У большого поэта выбора нет, он прикован к своей лире пожизненно. Перед слабым поэтом выбор весьма богатый, впрочем, как перед любым молодым человеком, лишённым яркого дарования. Не пытаясь оригинальничать, Фурманов пошёл в политику. Всё-таки надо признать, что слушать стихи приходят пресыщенные, а на митинги сбегаются голодные. Красивые призывы к новой справедливой жизни доходят быстрее туманных образов. Конечно, зажечь, заворожить толпу, заставить её поверить в лозунги, дано далеко не каждому. Но у него получалось. И ему это нравилось. А почему бы и нет, если получается. Особенно, если среди сотен устремлённых к трибуне глаз, вдруг высвечиваются распахнутые глазищи романтичной гимназистки. Когда пришло время перейти от слов к делу, Фурманов без колебаний попросился на фронт, в действующую армию. Ему предложили на выбор несколько дивизий. Фурманов хотел пойти к Азину. Но тот предпочёл другого комиссара.
Кто такой Азин, генерал вспомнить не мог, и это стало дополнительным подтверждением его правоты, поскольку, окажись Фурманов в его дивизии, теперь бы пришлось вспоминать, кто такой Чапаев.
Особист у генерала службу нёс добросовестно, разумеется, в своём понимании добра и совести, но тем не менее. Провёл дотошную перлюстрацию писем, изучил дневниковые записи, сравнил их с показаниями свидетелей и пришёл к выводу, что разрабатываемый объект является человеком сдержанным, трезво понимающим, какие материалы можно доверять бумаге, а какие целесообразнее оставить в голове. Ни в письмах, ни в дневниках не было обнаружено даже намёка на очернение образа Чапаева, и при этом командир дивизии оставался живым человеком, а не лакированной марионеткой. Особенно ярко характеризовал будущего биографа серьёзный конфликт из-за женщины, разгоревшийся между ним и Чапаевым. Штабное начальство, естественно, узнало о скандале, но Фурманов не опустился до того, чтобы делать его достоянием истории. В романе женщина не появилась, а в кино, выведенная под именем Анки-пулемётчицы, кружит голову не комдиву, а молоденькому ординарцу, и предусмотрительный автор использует классическую схему, по которой дворовая девка из постели барина выдаётся замуж за кучера.
Не остались без внимания и литературные пристрастия Фурманова: его высокомерное отношение к поэзии Тютчева, неуёмные восторги стихами Безыменского, пренебрежительность к Ахматовой, враждебность к Волошину и Замятину.
Все материалы были тщательно проверены, проанализированы и в компактном виде доложены генералу.
Предупреждение о возможном конфликте из-за женщины генерала ничуть не встревожило, последнее поражение на этом фронте он потерпел в чине старшего лейтенанта, после которого было одержано множество побед на любой вкус – от громких до строго засекреченных. Литературные заблуждения и склоки на писательской кухне генерала не волновали. Опускаться до подобных мелочей казалось недостойным. А напоминание о том, что после выхода романа Фурманов сумел воспользоваться успехом для административного роста, не только не насторожило генерала, наоборот, привело в восторг.
«Молодец! – воскликнул он, – плох тот писатель, который не мечтает стать министром культуры. Когда буду президентом, обязательно учту».
В конце доклада, уже сверх программы, особист счёл нужным доложить, что некто Пелевин тоже написал книгу про комдива Чапаева. И эта инициатива генералу не понравилась.
«Никаких вторых экземпляров и прочих ксероксов. Ты бы ещё Гоголя или Козьму Пруткова порекомендовал. Мне нужен Фурманов. А ещё лучше – целая рота Фурмановых!»
Особист был серьёзным аналитиком, но причину генеральского гнева понять не смог, выстроить в осмысленный ряд Пелевина, Гоголя и Козьму Пруткова тоже не получилось. Шестым чувством, подозревая, что начальство порет горячку, но, находясь в предпенсионном возрасте, он всё-таки поспешил выполнять приказ.
Через неделю рота стояла на плацу. Генерал прошёлся перед строем и понял, что погорячился, не учёл суворовское правило – брать не числом, а умением – и приказал выйти добровольцам. Рота сделала два шага вперед. Торопливо и поголовно. Озадаченный генерал гаркнул: «Смирно!» – и пошёл думать.
Битый час просидел, потом вызвал особиста и приказал отобрать двух человек из «головы» шеренги и пятерых – из «хвоста». Сформированное отделение велено было поставить на довольствие, обмундировать и, не жалея бумаги, снабдить канцелярскими принадлежностями.
Фурмановы дружно облачились в новую форму и щеголяли в ней даже за пределами части. Генерал сначала подумал, что они берегут гражданскую одежду, но, присмотревшись, понял, что любовь к мундиру с погонами неподдельна. Более того, новое отделение без какого либо принуждения или необходимости активно включилось в жизнь дивизии. Генерал расценил это, как желание досконально изучить материал, и был очень растроган, поскольку ожидал от расхлябанной интеллигенции чего угодно, только не дисциплины.
Вскоре ему доверили командовать очень большим округом. Получив повышение, боевой генерал не забыл и проверенных соратников. Самых преданных привёл за собой и, уже на новом месте, отметил: кого – звёздочкой на погоны, кого – должностью, кого – медалькой. Старался никого не забыть. Когда раздаются награды, всегда находятся недовольные, это – естественно. Однако генерал крайне удивился, обнаружив среди якобы обделённых людей из нового спецпризыва. Он полагал, что писателей волнует только литературный успех. Оказалось, что ничто офицерское Фурмановым не чуждо. Тоже начали намекать, дескать, неплохо бы… Не гуртом заявились. Поодиночке подкрадывались, выждав момент, стараясь угадать под настроение. Кто слезу подпускал, а кто и по-солдатски, напрямик – надо мол… А куда генералу деваться? Отказывать он умел. Но людишки-то призваны, чтобы портрет его создавать. А портрет должен быть красивым. Генерал всё-таки, а не бухгалтер какой-нибудь. Да и с какой стати казённые деньги жалеть, всё равно интенданты разворуют. И посыпался золотой дождь: звёздочка на погоны нужна – нет проблем; должностишка – пожалуйста; книгу стишков издать – да запросто, тащите всё, что нацарапали, пользуйтесь пока я добрый, пока на коне. И Фурмановы пользовались. Справедливости ради надо заметить, что авансы генеральские принимали не просто с благодарностью, но с явным желанием отработать их. Мало того, что не отказывались ни от каких поручений, сами напрашивались – и не только покомиссарить, это естественно, они и строевых командиров готовы были подменить.
Когда мастер с готовностью бросается исполнять чужую работу, значит одно из двух: или своё дело забуксовало, или никакой он не мастер.
Генерал догадывался, что нарисовать яркий портрет занятие непростое. Он даже помогать им старался. Рискуя жизнью, вытащил из ледяной воды тонущую девушку. Обматерил в теледебатах обнаглевшего журналиста. За десять минут до прибытия штабной комиссии улетел на охоту и возвратился перед их отъездом, извинился, что припоздал, техника, мол, подвела, и подарил всем по зайцу. Потом все гадали: случайно так получилось или подарок с намеком. Не обошлось и без марьяжных интересов. Какой же гусар без волокитства? Певичка столичная гастролировала. Генерал пригласил ее охотничьи угодья посмотреть. Полетели на два часа, а возвратились через двое суток, опять техника подвела. А какими заковыристыми афоризмами сыпал налево и направо – не только на биографический роман, но и на драматическую поэму с избытком хватило бы.
В общем, старался генерал, демонстрировал широту натуры. Фурмановым даже воображение напрягать не требовалось. Только записывай. И они записывали. Материал добротный, экономить никакой нужды, кроят перекраивают, а в итоге одни лоскутки. И не потому, что Бог талантами обделил, от них многого и не требовалось. Просто не могли успокоиться и отрешиться от суеты. Безостановочный бег на месте. Можно было бы ещё понять, если бы в запой сорвались. Даже у самых примитивненьких поэтов случаются большие душевные осложнения. А тут и халтурная работа, и халявный спирт – всё вроде подталкивает превратить письменный стол в кухонный. Ан – нет. Трезвенькие, как счетоводы. Хотя и труженики цифири, наверное, позволяют себе. Просто дорвались ребята до кормушки, не только губёнки затряслись, но и мозги залихорадило. И собрание стишков издать надо – сначала в мягкой обложке, а потом и в переплёте с золотым тиснением. И квартирку сначала получить, потом благоустроить. Да и о детишках подумать надо. Поэтами они числились молодыми, а все уже в серьёзном возрасте пребывали. Один даже внука заимел. В честь генерала окрестил. Но у генерала таких внуков по странам и континентам разбросано – со счёта сбился – где свои, где вражеские, разобрать не может. Для такого дела куда интереснее женское отделение набрать.
Когда работа не идёт, отношения в коллективе начинают портиться. И, опять же, близость кормушки согласия не добавляет. Каждому кажется, что напарник больший кусок проглотил. В маленькой компании разгорелась большая война за право считаться главным Фурмановым. Воевать бесшумно военные писатели не умели, не десантники всё-таки. Услышал генерал такой базар, вызвал их на штабной ковёр и тут-то впервые обратил внимание, что все его Фурмановы как бы на одно лицо. И засомневался генерал в правильности выбора стратегии и тактики – безликий солдат годен разве что для парада, а в разведку его не пошлёшь. Но отступать было поздно, да и не умел он отступать. Назначил им командира и без обходных маневров поставил вопрос в лоб – если через месяц литературный памятник не будет готов, отделение расформировывается и отправляется в отставку.
Книгу с перепугу они кое-как слепили. Но памятника не получилось. Герои рождаются только от большой любви – это дело интимное. А какая любовь при групповом сексе? И полиграфическая роскошь бездарному тексту спасения не гарантирует, скорее – наоборот.
Остаётся только добавить, что дальнейшая судьба генерала и его биографов неизвестна.
МОРАЛЬ
Во-первых – не из каждого плохого поэта может получиться Фурманов.
Во вторых – удачный фокус можно повторить на цирковой арене, но не в жизни.
В-третьих – спасти поэта может только женщина.
Литературу делают не только гении. Маленьких поэтов намного больше, чем великих, но и среди «маленьких» существуют весьма утончённые, впрочем, и весьма разжиревшие – тоже существуют и неплохо существуют, надо сказать.
(Продолжение следует.
Название новой главы – в содержании-предсказании).
Иллюстрация Татьяны Литвиновой