Санитарный вариант,
или Седьмая жена поэта Есенина
Глава 14.
Ну что же ты, санитар, сколько можно таскать свой пошленький багаж, постыдился бы...
Рэмбо – это громадная американская обезьяна, а Рембо – знаменитый французский поэт. Но знаменитый и великий – не одно и то же, об этом у нас уже был разговор. Самый великий французский поэт – Верлен. Король поэтов. Только с королевой не повезло. Женила его на себе некрасивая склочная баба. Самого Верлена тоже красавцем не назовёшь, зато какой талантище, а музы достойной найти не мог. Как он страдал! Все его стихи рождены страданием. Верлена я обожаю. А Рембо – нет. Торгаш он и есть торгаш. Живыми людьми спекулировал. Правда, это потом, когда заматерел, а поначалу крутился в парижском полусвете чуть ли не на побегушках.
Увидел Верлен кудрявенького красавчика, и взыграло ретивое. А Рембо на Верлена никакого внимания. Он совсем не перед ним задом крутил. Надеялся кого-нибудь с толстым кошельком зацепить. С франками, с фунтами, с гульденами – без разницы. Но зацепил нищего Верлена. И тот в Рембо, как Пушкин в Наталью Николаевну. А чем завлечь красавчика? С валютой просто – отдайся, отрок, озолочу – и отрок отдался. Если в штанах большая ширинка, тогда и карманы большие нужны. Бывает, и за счёт ширинки живут, но такие сделки только со старухами. А поэту для вдохновения молоденькие требуются. Мой, например, девиц из хореографического кружка приводит, так я не ревную, потому что – поэт. Чешет Верлен свою лысину, а как подступиться – не знает. Нечем ему Рембо озолотить. А за так – не отдаётся. Скупится меценатствовать. И запил Верлен с тоски. Неделю квасил, а на выходе из запоя его осенило, у поэтов такое частенько случается, придумал, с какого боку к Рембо подкатиться. Приходит и говорит:
«Отдайся, а я тебя прославлю!»
Парнишка, даром что деревенский, но смекнул, что реклама в торговом деле не помешает. И заинтересовался, каким образом этот лысый алкаш прославить его собирается. А тот ему и говорит, что поэтом сделает, знаменитым на всю Францию.
«Вот, – говорит, – гениальные стихи из неопубликованных, завтра несём в редакцию и печатаем под твоим именем. Ляжешь со мной и проснёшься знаменитым».
А торгаш ему:
«Нет, – говорит, – сначала славу обеспечь, а потом уже расплачусь, честное купеческое».
Верлену деваться некуда, пришлось согласиться. Отнесли, напечатали, слава пошла. Но Рембо торгуется – никакая это не слава, говорит, а всего-навсего известность. Гонорары получает, с элитой общается, и всё равно мало. Новых стихов требует. Верлен места себе не находит – раздразнили аппетит, а не дали. Бесится поэт. Жену со злости поколотил и в бордель отправился. Искал сочувствия, а нашёл насекомых, у вас в медицине они известны под названием лобковая вошь. Пока в очереди за политанью стоял, сочинил стихотворение про искательниц блох, имея ввиду этих самых вошек. Показал Рембо. Тот оценил, но поспешил не в постель, а в редакцию, с издателями он уже без помощи Верлена объяснялся. Поэт ему, а где же, мол, обещанное?! Ну а торгаш не отказывается, хитрый, только сначала насекомых вывести предложил и справочку от доктора предоставить. И снова томление, снова грёзы, снова запой. От страсти неудовлетворённой у Верлена нервное расстройство случилось. В таком вот бреду и сочинил он поэму про пьяный корабль. А когда протрезвел, прочитал и понял – на века сработана вещь. Хотел себе оставить для полного собрания сочинений. А Рембо уже тут как тут.
«Ну-ка, дай-ка, – говорит, – гляну, что я новенького и нетленного насочинял».
Верлен листок за спину прячет.
«Это личное, неотшлифованное».
Да где поэту торгаша обмануть. У того – нюх.
«Ишь ты, – говорит, – какой хитрый; как хорошенькое, так сразу личное, а для меня – на, боже, что нам не гоже».
Верлен ему:
«Зачем напраслину возводишь, я для тебя цветной сонет приготовил, ты с ним в историю войдёшь».
Рембо от сонета не отказался, но не уходит, выпить попросил, а потом и говорит:
«Устал я что-то, разморило меня, можно я у тебя под бочком прилягу, только без приставаний, пожалуйста».
А сам уже брюки снимает и шторы задёргивает.
У Верлена руки затряслись, лысина вспотела, ноги подкосились –наконец-то, вот оно желанное. Рассудок помутился. В таком состоянии не то что любимое стихотворение, собрание сочинений отдашь. Прежние поэты с размахом были, нынешним не чета.
И ушёл «Пьяный корабль» в кругосветное путешествие под пиратским флагом, а если проще – под именем Артюра Рембо. Отработать ему, конечно, пришлось, не отвертелся, но сколько он стихов за мелкую услугу вытянул. Каждый раз, перед тем как штаны спустить, новенькое требовал. А у Верлена, как назло, творческий кризис наступил. Рембо видит, что старик выдыхается, сальдо с бульдо прикинул и решил, что для славы вполне достаточно уже напечатанного, значит, пора все силы бросить на торгашеское дело. Нечего время даром терять. Время – деньги. Но красиво уйти, по вредности своей спекулянтской натуры, не смог. Выложил Верлену на прощание, что и стихи у него слабенькие, и мужское достоинство не крепче стихов.
Для поэта – страшнее оскорбления не придумаешь. К несчастью, и пистолет под руку подвернулся. Хорошо ещё – не насмерть. Но щелкопёры раздули скандал. Беднягу Верлена в тюрьму засадили, а Рембо в Африку удрал и спекуляцией занялся.
Он живыми людьми торгует, а критики луку нанюхались и плачут, что юный гений оставил поэзию. Сочиняют восторженные статьи, рыщут в поисках его ученических строчек и черновиков, и хоть бы один засомневался, что гений никогда не сменяет лиру на счёты. А то: «Сверкнул талантом и пропал в африканской ночи». Голой попкой сверкнул, а не талантом. Прости за грубое слово, но другого он не заслуживает. Да ещё и великого поэта за решётку загнал. Дантес номер два.
И самое несправедливое, что всё это могло остаться в тайне. И осталось бы, если бы моя знакомая не нашла дневник с предсмертной исповедью Рембо. Видимо, вспомнил Бога, испугался и с грамматическими ошибками, но откровенно переложил на бумагу всё, что на душе скопилось и давило.
Как попала исповедь к моей знакомой? Случайно, когда выполняла интернациональный долг. Нет, не в Афгане. К афганской компании она уже повзрослела до такой степени, что и с внутренними долгами сложновато стало. Имеется в виду другая страна. Была у неё конспиративная встреча в борделе, а резидента выследили, пять человек на хвосте привёл, а когда понял, что окружили, нажал потайную кнопку в портфеле – всех в клочья, а полстены в пыль. Там в пыли тетрадочка эта и нашлась. Моя знакомая сразу поняла ей цену и пересняла на микроплёнку. Когда возвращалась в Россию, спрятала тетрадку в чемодане, а плёнку – на себе. Всё отобрали. Но, думаю, таможенники вовсе не дураки такое богатство уничтожать, нашли покупателя. К очередному юбилею Верлена обязательно где-нибудь опубликуют. Шило в мешке не утаишь.
МОРАЛЬ
Во-первых – гений и торговля несовместимы.
Во-вторых – великий поэт может позволить себе любую слабость, кроме одной – писать посредственные стихи, даже если пишет их за другого человека.
В-третьих – спасти поэта может только женщина.
(Окончание следует.
Название финальной главы – в содержании-предсказании).
Иллюстрация Татьяны Литвиновой