* * *
Эфирное беканье-меканье,
Не стоящее труда,
Огонь, что ещё не померк во мне –
Полнейшая ерунда.
Моё основное отличие
Срамней, чем логин-пассворд –
Печальные трубы фабричные
Средь пластиковых пустот.
И разве что звёздной россыпью
Просыплется в чарусе –
Что делаешь? Так... сиротствую,
Не более, чем и все.
* * *
Ещё дубравы зелены,
Ещё глядят из пелены
Их вожделеющие стигмы,
А я, раздавленный зимой,
Камчатский гейзер грязевой,
Шепчу, что мы несовместимы,
Как с катером аэродром,
Как с ночью день, огонь со льдом –
Хрипит звонок велосипедный
О том, что полночь на часах,
И бой часов, и волчий зрак
Несовместимы с жизнью этой.
Мне кажется, я не смогу
Остановить на всем скаку
Метелей святочную бойню,
И мнится в суете сует,
Что до весны ещё сто лет,
Сто лет, которых я не вспомню.
* * *
Кому рыдать над всхолмленной могилой,
Кому скучать меж переменой блюд –
Людей кромсают, Господи, помилуй,
А твари пляшут. Пляшут и поют.
Повсюду их разбрызганная рвота
Питает им покорные стада,
И грозное молчание народа
Уже не застыдит их – нет стыда.
А значит, можно по второму кругу
Вертеть кино на кромке полыньи
Про ту братоубийственную рубку,
В чьи шрамы смачно харкнули они.
* * *
Что-то вроде отблеска на обоях,
Намекающего на внешний сумрак –
Бормотанье чье-то про тихий подвиг
И смиренье с дерзостью безрассудных.
Можно верность хранить земляному лону,
Но придётся выползти хоть на брюхе,
Возглавляя танковую колонну,
Прорываться к цели – победной рюмке.
Это вам не то что сжигать парламент,
Сколько б мест под сволочь ни резервируй,
Тихих подвигов, думается, не бывает,
Потому что крик от них нестерпимый.
* * *
Когда бездумные правители,
Очередной готовя саммит,
Опровергают, что провидели
Позор, что по себе оставят,
Я слышу их, но на беду мою
Зачерствеваю, как просфора,
И тоже ни о чём не думаю,
За исключением позора.
* * *
Не шли мне вестей оттуда,
С югов, где сейчас теплей,
Чья пажить насквозь продута
Фальцетом лесостепей.
Мы оба вросли в тот запах –
И лучшего не вдохнём,
Чем те, что гниют в посадках,
Прореженных артогнём.
И мир наш неописуем,
Но если взирать поверх,
Безумье сравнив с безумьем,
Я оба в себе отверг,
А если призвать к ответу
Подсолнечную кайму,
То верю ли я в победу,
Не ведомо никому.
21 сентября
Так и будет, Господи, как иначе –
Рито состенуто, затем виваче,
Зеркала, глядящиеся посторонне,
Утро дымное, каменное, сырое,
И, привыкший думать лишь о высоком,
Захлебнись им с полным на то восторгом,
Потому что, богов не задобрив жертвой,
Встал и вышел, словно бы оглашенный,
В нищий край, где вечно царит разруха,
За пределы памяти и рассудка,
Подчиняясь буре необоримой,
С чередуемой попеременно рифмой.
* * *
Мне было б лучше промолчать о пагубах,
О паникёрах с выраженьем бодрым,
И вот молчу, но вдруг срывает патрубок,
И хлещет по резьбе с двойным напором –
Как ненавистны все эти «поверь в себя»,
Пустые волхвованья на удачу,
Когда трикрат бессмысленна поэзия,
А я ещё чего-то тут фигачу,
Не претендуя разьяснять слонятине,
Какая в душу сходит поволока,
И жизнь – такое скучное занятие,
Как сборка, а потом разборка «Глока».
* * *
Назваться бы Иван-дурак,
И полагать, что сверг
Об эту осень во дворах
Ещё безвинный снег,
Мальком в осклизлой темноте
Забиться б в перемёт,
Не зная, ни когда, ни где
Всего насквозь проймёт –
Попасться бы под этот клёв,
Створожиться с копыт,
Раз доступ в полосу боёв
До времени закрыт,
И, проклиная времена
Во искривленье рта,
Всадить, что нынче хрень одна –
Не пойло, а бурда,
Вдали заслышав товарняк,
Упиться б, как ладья,
Не в дверь, а в жизнь о двух нулях
Задумчиво входя,
Чтоб осознать ещё больней,
На что себя сподвиг
Среди фабричных тополей,
В ночах и днях своих.
* * *
Выбирай: священная, подлая,
Либералу ли, патриоту –
Из огня попадаешь в полымя,
Чтоб лелеять свою дремоту.
Мог бы чалиться с дебаркадером,
Но сословью насквозь больному
Заявляю: хорош уж, хватит вам,
Приходите ж вы, что ли, в норму.
Я б и сам тетёшкал свой шкурный чих,
Но сегодня плевать на климат:
Как хотите, но не до шуточек,
Там война идёт, люди гибнут.
В намечающуюся плешь августа
Ливни плюнут после утруски –
Пусть бы смерть ждала, но, пожалуйста,
Говорите со мной по-русски.
* * *
Кто тяжести нёс понуро,
И бился, как на колу,
В туманящееся утро
Влетая из мглы во мглу,
Кто в клети обиды заперт,
В бессмыслии плоть виня,
Едва ли согласным станет
С превратностью бытия,
Но видно из Лексикона
Длиною в пятьсот парсек,
Что Сущее есть икона,
Подвижнейшая из всех,
Подробнейшая, как Палех,
Что кланяется, сыграв
Плесканье наяд в купальнях
С тропическим буйством трав,
И, глядя на щит Ахилла,
Себя узнаёшь едва
В траве, что вчера погибла,
А ныне опять жива.
* * *
Мы многие вещи по-разному видим,
Когда сакрифайсом кончается виктим
И рвётся в ноздрю –
Я тоже, конечно, дитя пропаганды,
И знаю подходы её и подкаты,
И ухо вострю.
Но, чёрт побери, до чего же вы кротки,
Осенние, стылые наши дороги,
Одна срамота,
И шелест листвы превышает фут воршип,
И смерть началась, а вот с жизнью не то чтоб…
Деваться – куда?
Ещё до рассвета, до мирного счастья,
Я только и делал, что с жизнью прощался,
Прося об одном:
Без пыток, родная. Давай-ка без пыток,
И так истязательств намечен избыток,
Давай-ка потом.
Стреляли в упор, накрывали простынкой,
И сеятель плакал над нами пустынный,
И стлались кресты,
И трассеры били, в тумане косматы,
Под звёздами муки, возмездья, расплаты,
Что всем до звезды.
* * *
Не затеять бы сызнова этот базар досужий,
Заявляя со всей отпущенной широтой,
Как жестока земля, как дома истерзаны стужей,
И витает меж ними гибель молнией шаровой.
У соседа забрали сына. Отправка завтра.
Список выкатили пунктов на сто пятьдесят.
Если светит ему, то участь степного корсара,
С телефонов кнопочных фотки, кого теснят.
А хотелось бы жить беспалевно, по-советски,
Но бегущей строкой накатывают имена.
Я один остался мучиться без повестки,
Переменой участи, что не изменена.
* * *
Для стороннего глаза выглядя как сомнамбула
Во дворах, что избеганы мною ещё мальчонкой,
Я давно уж не помню, какая страна была –
Серовато-туманной, по праздникам кумачовой.
Флаги те же, по сути, только слегка бордовее,
Ожидают в подвалах крючащего зазимья,
И диета больше не зиждится на картофеле,
И скромнее стала дешёвая анастезия.
Может, время пришло. Может, вы наконец, приблизитесь,
Дни, в которые шёпот превысит крик мой –
Что ж меня не убили, что ж не убили здесь,
Посреди вездесущей смуты, пурги игривой.
* * *
Кто это входит под эмигрантский гимн,
И синхронисты безумствуют из кабин,
Криком крича, что сила солому ломит,
Чей это взгляд бездонен и ястребин,
Будто бы в душу заглядывает рептилоид?
Чувствуется: вознесённый над гладью вод,
Грянет он так, что клинический идиот
Эхом откликнется, словно стена, облезлый –
Мы ж завсегда хоть на кол, хоть на дефолт,
Мы ж понимаем, кто нас держал над бездной.
В рыке могучем воля претворена –
Он обнуляет прежние времена,
Жёстче Марата он, Робеспьера или Катона.
Ринемся ж, братья. Разве ж его вина
В том, что судьба планеты была картонна?
Мы ж захотели молиться на простоту,
Не подлежащую боле земли суду –
Вышел из нас он, памятлив и задирист,
Рос он в нужде, как все мы, он рос в поту,
В доску он свой нам, спаситель наш и Антихрист.
* * *
Не отпадая даже на треть пласта,
Произношу без пафоса конфирматы:
Как же ты, суть человеческая, проста,
Как же средь грозных бедствий себе верна ты,
И безразлично, чукча ли, алеут,
Клич родовой, самоеды ли, живоглоты –
Лучшие бьются, худшие вдаль бегут,
Средние так же, как предки их, ждут погоды.
Воды шумливы, да берега крепки,
Мелет судьбы неспешная крупоруха...
Доброго утра, крепкие середняки.
Кто же мы, как не стервятники, друг для друга.
© Сергей Арутюнов, 2023.
© 45-я параллель, 2023.