* * *
За чёрной грядою сосен
Тяжёлой, бессонной ночью
Рождалась слепая осень
Кричащим, живым комочком.
Рождалась она на счастье,
Хотя и никто не верил:
Такая тоска прощаться
Со звоном земных материй.
Девчонка моя родная
(И рыжая, между прочим!),
До пыльных кладовок рая
По лужам – всегда короче.
Пускай подерутся сёстры,
Равняя порок и благо.
Мне важно, что перья остры
И кровоточит бумага.
А люди бегут за снедью
(У нас-то и рак присвистнет).
Положено было смертью
Назвать завершенье жизни.
Вот-вот соскользнёт портьера…
Так тошно, что нету мочи!
Люблю я тебя, химеру
(И рыжую, между прочим!),
Чумазую и чумную,
В костре облетевших планов,
Кладбищенскую святую,
Шиповник среди бурьяна.
Так пелось в отцовской книжке:
Не столь тяжела утрата.
Вода унесёт излишки…
До встречи.
У Арарата.
* * *
Меркнет усталое, томное зарево,
Искрами сыплет костёр полумесяца,
Ласковый ветер, на святость позарившись,
Ангельским пологом по морю стелется.
Ясное солнце наскучило путникам,
Млечные тропы вскружили им головы:
Искренне следовать, искренне путаться
Лёгким дрожанием робкого голоса,
Астрами-звёздами сеять доверчивость,
Явь и мечты перепутать украдкою.
Детское, дико родное «до вечера!»
Альтовым смехом любви разукрасится!..
Шорох последнего тонкого лучика,
Арфы уснувшей чуть слышное пение,
Шаг в неизвестность… Я верю: всё к лучшему!
Иноки молятся – пропасти пенятся.
Шаг по дороге весёлых подснежников…
Острые скалы от трепета плавятся.
Вспыхну и я от смущенья и нежности
Алого-алого нашего пламени!
знаешь…
Знаешь, я ненавидел лето,
А теперь не могу дождаться.
Просто я заразился светом,
Нежным цветом шальных акаций,
Просто я заразился солнцем,
Новым утром и новым Богом.
Свежих чувств и желаний сонмы
Уже шепчутся у порога.
Просто хочется петь поэмы
В сумасшествии вдохновенья,
А бессонница не проблема –
Лишь побочное проявленье!
Нет теперь ни креста, ни груза,
Грех браниться и плакать всуе.
Знаешь, я поругался с музой:
Очень сильно к тебе ревнует.
Мне теперь козырные масти,
Мне теперь разрывные силы!
Ты меня заразила счастьем,
Просто по уши заразила!
Пусть вокруг не поймут, не верят,
Пусть рецепт за рецептом пишут –
Невозможно на глаз измерить,
Как смертельно сорвало крышу!
Пусть пугаются и пугают,
Пусть кричат, лихорадят, воют.
Всё в порядке… Они не знают,
Как прекрасно – болеть тобою!
пара строчек
Помнишь, сыпались с неба звёзды
Сквозь полночный трескочущий гвалт?
Я казался таким серьёзным,
Я кометами их называл.
Ты же просто смотрела в небо
И в ладонях баюкала свет.
А луна утопала в неге
От сияния звёздных комет.
Помнишь ласковых слов безбрежность,
Свежих чувств золотистую пыль.
Акапельно ты пела нежность –
Ведь гитару я дома забыл.
Помнишь, шли мы по лунным тропам –
Лучезарили взгляды вокруг,
Полусвет-полутень и шепот,
И сплетение мёрзнущих рук.
А потом, полюбившись прочно,
Отреклись от туманных проблем.
Я черкнул тебе пару строчек,
Ты черкнула мне пару поэм.
Всё смеялось легко и просто,
Ведь у сердца рассвет зоревал
В час, когда осыпались звёзды
Под полночный трескочущий гвалт…
до вечера
Не допит разведённый чай,
Но испито до дна молчание.
Утро мыслится невзначай
Головами моих отчаяний.
Сонный город корёжит блажь,
По асфальту рассвет куражится.
Набиваю приличный стаж
Неприличными, злыми кражами,
Рассыпаю бродячий свет
Перед стадом слепых фанатиков.
Разбегаются в меньшинстве
Уличённые в демократии.
Будь здоров, мой животный страх
Оказаться одним из тысячи.
Я звоню тебе в шесть утра –
«Аппарат абонента выключен».
Этикетки красивых слов
Трафаретят по сердцу безднами,
Кочегарит немая злость.
Утро – лезвие, солнце – без вести!..
Сонно топчутся по росе
Притязания-наказания.
Я звоню тебе ровно в семь –
Снова при смерти, только занято…
Сердце жалится об одном,
Изведённую душу мучает.
За спиною родной Содом –
Каменеешь при каждом случае.
Отрываешься от земли,
Чтобы вновь на неё обрушиться.
Страх пытается умалить
Антипреданность, псевдомужество.
Страх пытается заменить
Песню скорби молебном памяти.
Храм спасения знаменит
Бесконечной грызнёй на паперти.
Прерывает неровный пульс
Избавительница-общественность.
Как безумный о стену бьюсь
Телефонного разобщения.
Собираю живую боль
И пакую в коробки с обувью.
Напряжение в двести вольт –
То ли молнией, то ли обухом…
Плачу рифмами сгоряча
По налёту бездомной вечности.
Допиваю холодный чай
И иду доживать… до вечера…
семьдесят восемь
Тихие песни, громкие мысли
Ветер уносит.
В нежном безмерье солнечной выси –
Семьдесят восемь.
Новое утро каждой минутой
Весточки просит.
Сердце немеет. Падает внутрь
Семьдесят восемь.
Набожно молит, яростно жалит
Поздняя осень.
В тихом раскате кроткой печали –
Семьдесят восемь!
Семьдесят восемь славят закаты,
Славят восходы.
Семьдесят восемь жаждут расплаты
За непогоды.
Семьдесят восемь – ветер отпущен,
Воздух разрежен.
В тающих цифрах вся моя сущность,
Вся моя нежность.
В тающих цифрах вся моя святость,
Вся моя грешность.
Семьдесят восемь… Мудрая краткость:
«Аве надежде!»
Аве нырнувшим над облаками
В темную просинь.
Строк между нами, слёз между нами –
Семьдесят восемь.
Семьдесят восемь наших смятений,
Наших желаний…
Топкие звёзды, яркие тени –
Зыбкие грани!
Вешние сказки небу расскажут
Тихие стуки.
Семьдесят восемь – в километраже
Нашей разлуки!..
рассуждения о Боге
За полуоборотом по оси
Ключа, отвёртки, мнимого сознанья
Ищу разгадку тайны мирозданья,
А может, просто денег на такси.
Чьим пристальным вниманьем дорожа,
Точу вопросом недалёкий разум?
А истина одна – фингал под глазом
Есть следствие хмельного кутежа.
Нечистый дух – и благо, и недуг,
Ведь двуедино всё – судите сами.
Мне третий глаз дарован небесами
По случаю дурмана в первых двух.
Ни страшный сон, ни даже страшный суд
Не вызовут подобного смиренья,
Как осознанье в блеске просветленья,
Что ты – увы! – ободран и разут.
И вот когда ослабевает хмель,
И, кажется, ровней плывут дороги,
Так хорошо порассуждать о Боге,
Идя пешком за тридевять земель.
сад роз
Разбавлено вино
Нас.
Посмейся надо мной
Всласть,
Брани меня, гони
Вон.
В святилище проник
Вор,
К источнику приник
Бес.
Мы снова не одни
Здесь.
Поэтому опять
Мрак,
И проклят – не распят –
Враг.
Глаза твои хранят
Яд,
Ведь проклят, не распят –
Я!
В презрении твоём –
Суть.
Молчание поёт
Грудь.
На саване – стальной
Крест.
Мы умерли с тобой
Здесь:
Мы научились лгать,
Красть,
В пути не поднимать
Глаз,
Оправдывать любой
Бред
И отпускать любовь
В брешь.
Мы осквернили ночь
Днём,
Испачкали вином
Дно,
Но демон посулил
Вздор –
Нельзя просить судьбы
В долг!
И пусть ещё горит
Кровь –
Брани меня, гони
Прочь.
Развей, разрежь клубы
Снов,
Не дай мне полюбить
Вновь!
И, может быть, пройдёт
Мрак,
Забудется, падёт
Враг,
И мы отыщем сад
Роз,
Где будем воскресать –
Врозь!
рецидив
Милый доктор, у меня рецидив,
И пусть другие дивятся
Нелепости моих
слепых
маний!
Тореро без алой
мантии
Боится броситься на свирепые
скалы
Бычьей крепости
Человеческих предрассудков!
Доктор,
Каждый раз
Я встречаю утро
на крыше,
Мокрой от дождя и от слёз.
И я рад,
что все ещё слышу
Холодный стук глубоко в груди.
Доктор, я боюсь
света.
Я один,
хотя ещё не был изгнан…
Доктор, я все ещё борюсь
С чёрными брызгами
грязи
на мостовой,
Зовущими кинуться вниз головой,
С разбегу кинуться на мёртвые камни
Мнимого избавления.
Доктор, я болею,
болею страшно,
неизлечимо,
Болею правдой.
Погашено
горячее пламя
Сырой, холодной ночью.
Заносчивый,
наивный скрипач
Играл для зрителей,
которых нет,
Влюблялся в ангелов, которых нет… или есть?…
Крест
мой –
мои сомнения.
Чужое мнение,
так разнящееся
с моим,
Возвысил я до вершин святости,
Разящим
сделал чужое слово –
Свершилась казнь,
упала плаха…
Доктор, я болею страхом:
Мне страшно видеть
толстые верёвки
и тонкие лезвия,
Кровит
моя душа.
Пожалуйста, залезь
в неё,
Исправь дефекты, отрежь гноящуюся плоть,
Наложи повязку.
Оплот
моих мучений
Растворится в вязкой мази,
Я, наконец, распутаю гордиев узел моих вен,
Наложу «вето»
на мысли,
Постараюсь уснуть.
Суть
моя – мои скитания –
Отойдёт на второй план.
Доктор, возьми любую плату,
Только вылечи этот духовный грипп.
Я охрип,
взывая к Богу –
Теперь я взываю к тебе.
Небо надо мной кричит стаей ворон –
Всё равно,
заглушая их дикий гвалт,
Превозмогая ватное
спокойствие белых
коридоров,
Я обращаюсь к тебе:
Доктор,
Вылечи меня,
Вылечи!
* * *
здравствуй, милая Герда,
не смотри на меня так гордо.
мне по горло это гетто
энного города.
мне по горло эта эра
дутых аэростатов.
никто не распахнёт портьеры,
за которой манекены племянников, братьев,
безымянных дальних родственников,
движущееся по кругу
уродство и юродство
тех, кто однажды войдёт без стука…
первому встречному
доверишь пару страшных тайн,
не разделив вечности
на ад и рай. А потом – ломай
голову: кто он, рыцарь бульварных окраин,
Кай или Каин?
* * *
Город, как боров, и город, как кров
Страшного, спешного, спетого.
Ах, почему не пускают котов
В дом Грибоедова?
* * *
То ли из олова,
То ли из алого,
Сточного, полого,
Прочно-усталого,
Не безупречного,
Но – не порочного,
Точно не вечного,
Вечно неточного –
Точечно в голову,
Как из Макарова,
Воля Эолова –
Гордость Икарова.
Осень причального
Поля футбольного
Первоначального,
Краеугольного.
Не у заката вы,
Не у истока вы!..
Атомы – адовы,
Формулы – Боговы.
В теле Базарова
Странно и здорово –
Слышишь: «До старого»,
Пишешь: «До скорого!»
© Сергей Калашников, 2011–2012.
©45-я параллель, 2012.