Сергей Плышевский

Сергей Плышевский

Четвёртое измерение № 32 (560) от 11 ноября 2021 года

В будуаре осени моей

* * *

 

Небо открыто звёздам и хладу,

Листья летят по уснувшему саду,

Ночь растеклась от краёв до краёв –

Осень за окнами входит в глиссаду:

Город, селенье, район…

 

Сонно пустуют под небом дороги,

Месяц висит, несуразно двурогий,

Ветер поёт однозвучный аккорд, –

Учит, зубрит, повторяет уроки

Глазом своим светофор.

 

Утро настанет, подобное гимну,

Ночь заглушается солнцем, взаимно

Мстя за вчерашний вечерний заход,

Падать ему над ландшафтом равнинным

Камнем за западный холм.

 

Всё же, пока не очнулось светило,

Ты напитайся кромешною силой –

Жрец и спонтанных комет господин,

Вызнай, что будет и вспомни, что было,

С небом один на один.

 

* * *

 

Дуга залива, устричные мели,
И чайки рвут воздушных волн перкаль,
Бретанью не насытиться в неделю,
Но можно съездить в кукольный Канкаль.
Пройти пешком к ракушечному пирсу,
Глотнуть вина в игрушечном кафе –
Язык заслужит кулинарный пирсинг,
А голова качнется подшофе.
Когда рычаг, послушавшись умельца,

Раздвинет створки плотное бельмо,

Под ним очнётся матовое тельце,

Свои бока подставив под лимон.

И ты протянешь губы в поцелуе –

Втянуть морскую свежесть и пейзаж,

Благодарить планету пожилую,

Которой всё и сам себя отдашь.

Как отдают скорлупки мёртвых устриц

Свой известняк во въедливость морей,

Где корабли близ пресноводных устьиц

Цепляют дно железом якорей.

 

* * *

 

Всё будет вечно, как снег, как дождь,

Как интервал меж войн,

Будешь в мечты свои вечно вхож,

Раз навсегда живой;

Будешь любить и детей, и жён,

Чистить проход в снегу.

И на портрете сиять, пижон,

В лунном луче лагун.

Будешь налаживать парус, галс

Крепко держа в зарю,

Летом метать до небес стога

С мыслью: «Благодарю».

Будешь влетать поутру, будить, 

Словно весной скворец,

Будешь сердиться из-за гардин,

Как со стены портрет.

 

Жаль, что на сером простом кресте

Карточкой «унибром»

Ты приобрёл навсегда постель –

Малость в миру огром…

 

* * *

 

Небо открыто для тех, кто с нами

Смотрит на звёзды в надежде, что

Если цунами,

Нас пацанами

Изобразит легендарный штоп:

Вышивка, вязь, решето, плетёнка, –

Не добежали мы до горы –

Рвётся, где тонко,

По перепонкам

Липкой смолой затрещат костры,

Землю на кладбище согревая…

Не подходи к костровищу, волк.

Нет каравая:

Вошь полковая

Не утвердила свой статус кво.

В небо – так мы до сих пор готовы;

Падает – пусть, на вихры и лбы,

Фок на гитовы,

Отдать швартовы –

Не распыляемся на мольбы.

Радуга – свойство калейдоскопа –

Знать бы, к чему приведёт в конце:

Вместо потопа

Будет синкопа,

Если на завтра смотреть в прицел.

Свет создаёт чистоту и тени.

Синь оттеняет земную грязь.

Люди в Армении

Не на коленях.

Так небеса о вас говорят.

 

* * *

 

Насекомое решеткой радиатора
Переносится к разряду насекаемых,
Словно хлеб на кромке жёлоба покатого
Остаётся располосанным, когда его
Разрезают параллельными пластинами,
Брызжа крошками с горбушек или корочек –
Так жуки хрустят надкрыльями хитинными,
Если их раздавят дизельные сволочи.
Так и слово, по слогам произносимое,
Постепенно перейдёт в произнесённое:

Прорастёт как неизбежное озимое,

В глубине настигнет тягостью кессонною.

Мстить ли каяться – тягучее брожение.
Наказание морально наказуемо.

А угроза изречённая скаженная

Обернётся непростительным сказуемым.

 

* * *

 

Это было, мне кажется. Быть могло.

Но я вижу во сне акварельной явью

И упрямая нота в мозгу пиявит,

И пронзает тупым болевым углом.

Так знакомые сердцу черты – черты

Опускаются в вечный простор могилы:

Нам не даст избавление больше силы,

Чем спокойная твердь гробовой плиты.

Мы скакали по сетке земных широт,

Словно в детстве у школы играли в классы,

Нас исправно манил черносливным мясом

Большевистских проповедей компот;

Нас исправно в лоно своё вели

Географией порченные, параллели,

Мы не очень знали, о чём жалели

Упустив колумбовы корабли;

Нам смотрелось вширь, нам мечталось глубже,

Чем во впадинах западных Мариан,

Нам за столько лет надоели лужи,

Что казался высохшим океан;

И когда, наконец, мы в него шагнули,

Отказавшись от запаха труб печных,

И взлетели, как нас научил Бернулли,

Оказалось – мгновения сочтены.

 

* * *

 

Сезон окончен. Шлюзы на замке.
У разводных мостов поникли крылья.
Деревья отражаются в реке,
Но и они сезон уже закрыли;
Речной патруль наярил по домам,
Их катер спит на стапеле в бараке –
Не разобрал, где нос, а где корма
И зацепился якорем за бакен.
Все снасти, мегафоны и буйки
На стеллажах смакуют привкус пыли:
Все атрибуты сервиса реки
До новой навигации прикрыли.
Вода течёт, как время, в холода,
Шлифуя кромки отмелей и пляжей,
В ней ночью отражается звезда
И лунный блик на мягких волнах пляшет.
Наш сад земных даров окоченел,
И в голых ветках видно пятна яблок.
Сгорела осень в лиственным огне –

Пожарным стал двусмысленный ноябрь.

 

* * *

 

В будуаре осени моей

Раздаётся хруст на первых лужах

Кто твоим дыханием простужен,

Фундуклей, а может, Дундуклей?

 

С ворохом укошенной травы

Ложе уготовано из веток,

Птичьего прощания кассета

Тянет со слащавостью халвы.

 

Между щёк, до сладости в зубах,

Залипает нота на пластинке –

Сядь и зашнуровывай ботинки

С грацией старухи Шапокляк.

 

Жалко расставаться, но пора,

С осенью и сказками из детства,

Лишь одно проверенное средство –

Снежная сезонная игра:

 

Нос морковь, на небе Водолей,

Орион, обидчивый до марта,

Где ты, осень птичьего азарта,

Пленник бармалейских кораблей?

 

* * *

 

Тишина. Ожидание снежного фильма.
С недоверием смотрим в оконный экран.
Затемняется небо и ветер посыльный
Шлёт своё извещение с гребня бугра –
На карнизы, газоны, на портики входов,
В наши клети паркетом снабжённых жилищ,
Чтобы помнил верховную волю погоды
И зависел от снега, богат или нищ,
Разгребал подъездные дороги и въезды,
Запрягая лопату и дизельный плуг,
Чтобы губы шептали не «звёзды». а «звезды»,
Если свет просочился в небесном углу.
Но пока только ветер, метели коллега,

Ноябрём зарешёчены форточки касс.

Наступленье зимы. Ожидание снега.

Невозвратный билет на последний сеанс.

 

* * *

 

Будто вдохнул и сейчас чихнёт,

Сморщился от презрения,

Твой аудитор, персидский кот,

В шкуре, как жизнь, шагреневой.

 

Он снисходителен и брезглив,

Ротик в усмешке тянет,

В нём исторический негатив

Мебель дерёт когтями.

 

Что-то случилось, игра темна,

Бегать в архив устали:

Персия – надо ж, была страна,

Но поучаствовал сатана –

Только коты остались.

 

Будут плодиться, продляя род,

Вязью своей гордыни –

Слово осталось, и в нём живёт

Древнее это имя.

 

Нынче и наша пора сверкать

После годов отсидки:

Распределяемся по рукам

Вроде котов персидских.

 

Тоже с советским клеймом живём:

Молодость – равенство – братство.

Подожжены и горим огнём –

Тоже поморщимся – и чихнём,

Чтобы, дай бог, остаться…

 

* * *

 

Каких ни встретишь – маленьких и злых

Пренеприятных гномов или троллей –

Порочных связей сложные узлы

Растут и размножаются в неволе:

 

Их разрубаешь, едешь за моря,

И новых уз запутываешь связи,

И не кричишь: «Да здравствует, уря»,

И в чистых ботах входишь в море грязи;

 

Опять твердишь: «За что её любить?»

За то, что там терпела совесть наша?

И оттого решились переплыть

Канавку неглубокого Ла-Манша?

 

Но продолжаешь думать и жалеть

Все палочки в линованной тетради,

Сосновый лес в подсоченной смоле

И вкус маслят в сопливом маринаде.

 

* * *

 

Идиллия прибрежных деревень:
На сто домов три церкви и плотина,
Лавчонка, продающая червей,
Заправка – заколочена – противно,
Что нет работы – в окнах старики,
А молодежь трудиться ездит в город,
По выходным рыбачит у реки –
Её видать, лишь выйди на пригорок.


Там в тишине раздвинулись поля,
Нашло приют пасущееся стадо.
Такой простор, что хочется гулять,
А после выпить чаю с шоколадом;
Поразмышлять о вечном и святом,
И задремать на кресле у камина,
Отгородившись преданным котом
От скользкого Трюдо и карантина...

 

* * *

 

Кингстон, Онтарио – многих озёр кингстон.

Днище сосуда, река вытекает – краник.

Хрустнула льдинка – салатного дня крутон –

От наводнений земля сберегла на крайний.

 

Ветер – на берег с озёрных широт проник,

Снег налетел, городской натюрморт заляпал.

Шаткой походкой по городу брёл старик,

Ветру противясь, надёжно держась за шляпу.

 

Воды сужаются, вместо озёр – река.

Слева Канада, а Штаты всегда направо.

Те же сужения в жизни у старика:

Слева – нет денег, а справа – болят суставы.

 

Только вперёд, перекатами, к плёсу плёс.

Что нам ветров и последних путей единство?

Нам этот год нищету Рождества принёс.

Ветер. Старик. Ледяная ловушка. Кингстон.