Романс
На болотах лежит постаревшая матерь Семёра,
Магистраль номер семь, федеральная трасса М7,
Где в канун Рождества пресловутые свечи мотора,
Зажигаясь, горят, но горят почему-то не всем.
Замыкает Семёра развязки дорожных объятий,
В неживой колее, в снежной каше, в холодной грязи
Под колёса летит Санта-Клаус в свалявшейся вате.
Я хочу танцевать! Тормози, тормози, тормози!
Я хочу Рождество, торжество ледяного осколка,
И когда темнота поцелует меня не при всех,
Не забудь попросить придорожную пыльную ёлку,
Чтоб оставила мне к Рождеству золочёный орех.
* * *
Ей передали целый таз хурмы.
Медбрат принёс, выспрашивал: не ваш ли?..
Давиться нелюбимым словом «мы»,
Проглатывать и кашлять, кашлять, кашлять.
Такая сказка: кто-то где-то слёг.
Неясный кто-то, кто-то андрогинный.
Улыбчивое слово «королёк»
Не помогает справиться с ангиной,
Которая «у-кошечки-боли»,
Которая Ангина-Антигона,
Жена-Больна, Ангина всей земли,
Больного нёба, спального вагона,
Бросавшая хурму в больничный сад...
Они давно закончились друг в друге
И развестись хотели год назад,
Но – таз хурмы и общий дом на юге,
Матрас, навес, к обеду клонит в сон,
Копчёный сыр, полусухие вина,
(Он возмущался: в бархатный сезон
Она сумела подхватить ангину!).
Потом была недолгая зима
(Он даже думал заново жениться).
А по весне не выросла хурма
Под маленькими окнами больницы.
Аборигенка Ялты
Вот существо: mantis religiosa
Внезапно приземляется на стол.
Который день не удаётся проза,
И головой качает богомол.
Скажу за тайну, каждый первый пишет.
Готовят суп. На пледе месяц вышит.
В бокале чахнет «Крымская лоза».
Друг-стихотворец, до сих пор не дал ты
Ни пятака аборигенке Ялты,
Совсем по-скифски щурящей глаза.
Аборигенка ловит богомола
На старый «Филипс» или «Моторолу».
Цвет профиля напоминает йод.
Здесь каждый первый пишет, а девица
Готовит суп из чёрной чечевицы
И за пятак приезжим продаёт.
* * *
я замолчавший краденый кларнет
на холоде сдыхающий мобильник
искр электричества за шиворотом нет
как будто кто-то выключил любильник
эх шапки в снег динамик чёрный жги
меня как Масленицу рок-н-роллу на смех
любимый мой давай играть в снежки
не в детские в другие чтобы насмерть
давай сдадимся местной голытьбе
чтоб выбивали дурь и альтер-эго
в каком сосуде будто не в себе
я вырастила столько снега?
* * *
а среди остальных богородиц
светлый образ которых един
у неё народился уродец
сизолицый картофельный сын
обувала кургузые ножки
а мерещились ей костыли
закопала младенца в картошке
в том же месте в котором нашли
мой сыночек звоночек хороший
и картофельным полем ушла
в борозде завязали калоши
зацеплялся за стебли бушлат
здесь не помнят событий и чисел
не грустят никогда ни о ком
но запрыгал-посыпался бисер
да по красным углам из икон
Из земляники
Я собрала в саду стихотворенье
Из земляники. Мама, подержи
Его в руках хоть чуточку! В варенье
Кладёшь полночных яблок падежи,
Увы, стихи не сахарно-янтарны,
Неизмеримы их объём и вес.
А я тебя люблю эпистолярно,
Что означает пару СМС,
Нет, пару яблок, падающих в лужу,
Что не сгодятся даже на компот.
А ты готовишь на террасе ужин,
Варенье на плите произойдёт
Из яблок, чьи нежданные удары
В полночный час отчётливо тихи.
Я до сих пор не отыскала тары,
В которой бы произошли стихи.
Недолго их в ладонях подержи-ка,
И ты поймёшь ‒ по солнечным холмам
Растёт-растёт такая земляника…
Я покажу тебе, ну правда,
правда, мам.
Комариная элегия
В железной чашке плавают чаинки,
Кусок фольги, четыре комара.
Молиться солнцу? Мы-то, чай, не инки ‒
Оно не всходит месяц-полтора.
Смотреть на небо и молиться Богу,
Он поголовно всех тут наказал
Шугой, пургой, полярной безнадёгой,
Велев креститься на ж/д вокзал.
Задёргивая клетчатые шторы,
Свезя ногой узоры на ковре,
Окурок затушу о День шахтёра
В настольном отрывном календаре.
А я отсюда всё-таки уехал.
Сто сорок раз. Нет, тысячу! Во сне.
По Первому поёт Эдита Пьеха,
В кормушке птичьей серебрится снег,
К столовой ложке прилипает тельце
Помянутого выше комара.
И я подумал: все мы здесь сидельцы,
Сидельцы на диване у ковра.
* * *
Больше других полюбил непокорный поэту гекзаметр
Жуков Геннадий, почивший в горячих песках Танаиса,
Он из земли в небеса заозёрными смотрит глазами,
Будто щегол золотой из большого куста барбариса.
Ночью приходят к могиле слепые античные волки,
В их же числе и волчица, вскормившая Ромула, плачет,
Чьё молоко ароматней и крепче «Слезы комсомолки»,
Веничка, выпив его, утолил бы душевные все недостачи.
* * *
Стащила у брата пластинку БГ ‒
Пока непонятно, зачем.
Рябиновый лист прилипает к ноге,
Гитара висит на плече.
Квартирники, песни моих seventies –
А, впрочем, пустая возня.
Прилипший к ботинку рябиновый лист ‒
Ни сбросить, ни стронуть, ни снять.
А брат в полушубке и берцах ч/б
На маминой полке возник:
«БГ и Битлов я оставил тебе,
Другие… ты тоже возьми».
Песчаный «Икарус» ушёл на восток
Надёжной таёжной грядой.
Заело пластинку, как будто водой
Плюётся кривой водосток.
* * *
Чёрная-чёрная рамень,
Чёрная птица каюк.
Клацает зверски дверями
Поезд, что едет на юг.
Здесь GPS не канает.
Это тебе не 3G.
Баба-Яга костяная
Точит о камень ножи.
Едут по взгорьям Кощеи,
Жутко скрипят стремена.
Я с каждым днём хорошею ‒
Мой поезд следует на...
Впрочем, неважно. Воронеж,
Россошь, Ростов-на-Дону ‒
Где ты меня похоронишь,
Где в целине утону?
* * *
вода течёт налево и направо
лежачий камень в озере абрау
а вот змея прокладывает путь
вдоль берега блестящим чёрным телом
в зените солнце делается белым
я наблюдаю не тревожь забудь
*
должанский пляж советские турбазы
взгляд снизу вверх на высохшие вязы
взгляд на былинку на велосипед
лежим в тени на общем полотенце
мы савроматы мы переселенцы
тень уползает наступает свет
*
аб-ра-у и а-на-па и дол-жан-ка
три клавиши задетые случайно
а мы нашли внутри фортепиано
кусочек мыла треснутую банку
и обнимались посреди таймлайна
пока тепло светло обетованно
*
мы откопали несколько иголок
булавок шпулек пуговиц и кнопок
берет из фетра клетчатый осенний
и ты вздохнул как древний археолог
вздыхает после месяца раскопок
устав от хлама от перечислений
*
вот комнаты ‒ матрёшка в ней матрёшка
и в ней матрёшка ‒ сталинская трёшка
утратившая зрение и слух
псише трюмо зовите антиквара
пусть этажерке уготовит кару
а мы не здесь мы люлех палех лух
*
мы верхний ландех странная считалка
в печной трубе измученная галка
заканчивает свой земной полёт
в село вплывает человек на лодке
чтоб отобрать у нашей черноплодки
её гнилой последний черноплод
*
земля наутро становилась пухом
я объясняла засыпавшим мухам
вы не умрёте это лишь зима
безумные собаки ночью выли
я просыпалась кажется в могиле
но не могла утешиться сама
*
пускай от неба войлок оторвётся
ты не умрёшь ты спишь внутри колодца
пока вода сосёт осевший сруб
не называйся этим мерзким словом
то слово пахнет поминальным пловом
ты поняла о чём я ‒ словом труп
*
а я вчера видала у колонки
старушку двухсотлетнюю святую
просвирку вынимает из платочка
суёт под нос какие-то иконки
мне на погосте маленькую тую
ты посади как время будет дочка
*
у нас в избушке семеро по лавкам
мы трясавицам лихоманкам навкам
выносим в сени выпить и поесть
они привыкнут к человечьей пище
мы гончаково кромы беклемищи
мостовка суздаль мы уже не здесь
© Софья Александрова, 2018‒2019.
© 45-я параллель, 2019.