Татьяна
Парсанова

* * *

Сегодня солнце без улыбки встало,

Едва пробив туманный полумрак.

Наш клён любимый хмуро и устало 

Мне кинул лист,  как нищенке пятак.

Просторы улиц затопило людом –

Меня загнав, как зверя в западню.

Бедой пахнуло  (не понять – откуда),

Мой оптимизм срубая на корню.

И что-то зрело нестерпимо быстро,

Раскраску дня опустошив до дна.

И вдруг в сознанье – яркой вспышкой – выстрел!

И осознанье: я теперь – одна…

И стало в миг – дышать, и думать нечем,

а только лишь по-бабьи в голос выть...

Упало небо с грохотом на плечи,

Из рук рванув связующую нить.

* * *

Падают мелкой рябью

мысли на белый лист –

Гонит  мороку бабью

ветра разбойный  свист.

Дождь зачастил, заметно

серость в настрой поддав.

Думать о счастье – тщетно,

видя пожухлость трав.

Словно посланник ранний –

Первый желтеет куст.

Список моих желаний 

До неприличья пуст…

* * *

Солнце гладит по лицам прощальным лучом,

Прячет впрок теплоту свою – чуть виновато.

Расцветают леса, чтобы было о чём

Замирать в восхищении нам до заката.

Август выкрасит в цвет серебра ковыли

Раскидает стога золотистого цвета.

Небо яркость прибавит для звёзд, чтоб могли

Мы в стихи собирать красоту до рассвета.

И губами, к  живому  припав роднику,

Ощущать себя вновь вне пространства, покуда –

Слово первое робко ложится в  строку,

И душа сладко мрёт в ожидании чуда.

* * *

Х. В.

Не цветами – лебедой

Зарастает поле.

Стала я твоей бедой,

Милый, поневоле.

Неба ситец голубой

Насурьмился грозно.

Ах, зачем же мы с тобой

Встретились так поздно?!

Мыслей горьких остриё –

Никуда не деться.

Спрячу имя я твоё

В тайничок, под сердце.

Сыпет густо на лицо

Мне слезинки лето.

А на пальчик мой кольцо...

Не тобой надето. 

Двенадцатый вагон

1.

«Не грусти. Мы оба обманулись…»

Твой вагон. Пустой перрон. Вокзал.

Я бреду по неуюту улиц.

Я не верю в то, что ты  сказал…

2.

Солнца луч запутался в ресницах.

Просыпаюсь. Птичий перезвон …

Сколько лет ещё мне будет сниться

В этот день один и тот же сон?!

Пять минут понежиться в  кровати.

Но звонок настойчив. Как назло –

Неизвестный номер… (Вот некстати.)

Только в трубке вдруг твоё, – «Алло».

Заметалась мыслями – откуда?

Безнадежно утонув в былом...

И – уже почти поверив в чудо –

Притулилась боком за столом

Пряча вглубь улыбку воровато,

Расплескав рукой дрожащей чай...

В голове слова  твои набатом:

«Буду в твоём городе. Встречай».

Время встало. И бедняга вечер

Сотни лет ко мне не мог дойти.

Как жила я семь часов до встречи?

Сколько раз сбивалась я с пути?

Сколько раз я осыпалась прахом,

Чуть родившись, превращалась в хлам...

Сколько раз с благоговейным страхом

Я в лицо смотрела зеркалам…

Пусть приедет – я просила Бога.

Я молила – чтоб не приезжал.

Но часы  пробили. И – дорога

На Голгофу вывела. Вокзал...

Второпях себя рукою трону

Явь ли это, иль знакомый сон?

Я ль иду с толпою по перрону,

Я ль ищу двенадцатый вагон?!

Тормоза  пропели – стоп машина.

Мысль метнулась – как же мы глупы...

Сердце в пятки – вот он, мой мужчина.

И – глаза в глаза, поверх толпы.

Всё такой же; красота и сила.

Взгляд всё тот же – сердцу горячо.

Вздрогнула – накраситься забыла…

И смущённо спряталась в плечо.

* * *

Когда  завесят белым зеркала,

Когда стакан  покроют коркой хлеба;

Ты не жалей, что я как хмель прошла.

Ты не жалей, что – мне  опорой  не был.

Когда январь, листнув тринадцать дней,

Осиротелость разольёт по венам –

Всё оправдав в себе, не пожалей,

Что без меня ты стал обыкновенным.

* * *

Жизнь пролистала  страницы  и лица

Буйному  ветру  под стать.

Время головушке долу клониться.

Время  слезам  закипать.

Смыло бесследно секундным цунами

Юности звонкой накал.

Память в  ночи говорит голосами

Тех, кого ты  предавал.

Старость – она как  бездонная  трещина.

Мачеха злая – не мать. 

Где  она – та, что судьбою обещана

В горе  тебя согревать.

Чёрною меткою пОд ноги брошена

Тень от понурых  плечей.

Смотришь с тоскою и завистью в  прошлое …

Чей ты, соколик?

- Ничей...

* * *

Криком измяты губы,

Молнии мечет взгляд.

Непоправимо грубый

Слов беспощадных град.

Россыпью чёрных бусин -

Ссоры взрывной экстрим...

Что нам с того, что гуси

Криком спасали Рим?!

* * *

Х. В.

Мешаю кофе с дымом сигарет,

Спускаю жизнь породою пустою.

Ещё один отполыхал  рассвет,

Не зацепив своею красотою.

День катит мысль в привычной колее –

Переложить пытаясь небыль в были... 

Ах, сколько их ушло в небытие,

Рассветов, что с тобой не разделили?!

* * *

Зачем пришла?! Разлучник-паровоз

Уже готов во тьму рвануть ночную.

Но как поверить в то, что не сбылось?!

Он здесь ещё, а я уже тоскую...

Вокзальной суетой заражена –

Бежит толпа, с тревогою на лицах.

Я – на перроне, в толчее, одна.

Держу себя в ежовых рукавицах.

С мольбой о возвращении – не сметь

Его тревожить.  Душ не склеить звенья.

А, впрочем, – поздно. Нечего жалеть.

Часы пробили время отправленья.

Колес всё дальше звонкий перестук.

Ждёт провожающих тепло вокзала.

Бьёт под лопатку молотом испуг –

Ну как же так?!  Его я потеряла...

В мгновенье – мир весь трауром одет...

Я б от себя  сбежала без оглядки.

Пустой перрон... Роднющий силуэт!

Ещё не веря – сердце камнем – в пятки...  

* * *

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черёд. 

М. Цветаева

И снова блажь мне не даёт покоя,

Хотя давно азарт от боя стих.

О, критик строгий, сколько раз рукою

Недрогнувшей Вы били мне под дых. 

О сколько раз Вы закрывали двери,

Отделаться мечтая поскорей –

Когда и я, уже в себя не веря,

Бескрылая стояла у дверей.

О сколько раз своим высоким мненьем

Вы по глазам  мне били без прикрас...

Вы правы, критик строгий. Без сомненья.

И всё ж опять... В сто сорок первый раз –

Сама ли я в мечтаниях повинна...

Иль этот бред от скопища грехов...

Но верю я, как верила Марина,  –

Придет черёд и для  моих стихов.

* * *

Солнце за  хмарь тумана

Прячет своё  тепло.

Прошлое – мрачно, рвано

В мысли опять легло.

По изумруду поля

Луж расплескалась ртуть.

Ржавые гвозди боли 

Вбиты по шляпку в грудь.

Ввысь – череда проклятий.

В горсти – мостов зола.

Как-то опять некстати

Хочется мне тепла.

* * *

Понурившийся, погрустневший лес –

Как неизбежной осени примета.

На черно-сером бархате небес

Ни лучика, ни малого просвета...

Упал на землю журавлиный плач –

Привет для сердца нестерпимо малый...

В песочнице забытый детский мяч

В дожде осеннем моет бок линялый.

Мать

1. 

Кто она, и как  тогда всё было –

Старожилам вспомнится с  трудом.

Вроде б говорили, что купила

На краю деревни старый дом.

Спряталась за  каменным забором.

Равнодушна к мнению молвы,

К новостям соседским, сплетням, спорам...

Вечно в чёрном. С ног до головы.

За спиной  о ней ходили слухи –

Ведьма то ль, то ль тронулась* слегка.

Кто б подумал, что тогда старухе

Было лет чуть больше сорока.

Вёсны,  зимы чередой ходили.

Календарь листал за годом год.

Про старуху все чуть-чуть забыли.

Ну, живёт и ладно. Пусть живёт.

2.

В старый дом в  морозный,  тёмный  вечер,

Гостьей долгожданной Смерть вошла.

Тридцать зим  ждала  старуха встречи.

Тридцать безнадёжных лет ждала.

Потеплел старухин взгляд колючий,

Разглядев  безносую в дверях.

«Слава тебе, Господи.  Отмучил,» –

Губы  шелестнули  второпях. 

Удивилась – так легко, аж странно

Память пролистнула  на бегу

Страшный день, когда домой с Афгана,

Сын вернулся в цинковом гробу. 

И  дойдя уже  до  грани зыбкой,

Рассмотрев вдали зовущий свет –

Расцвела  счастливою улыбкой,

Понимая – боли больше нет...

3.

Проводить безумную старуху

Собралось,  привычно,  полсела.

Обсуждали равнодушно, сухо –

Кто, откуда, кем она была,

Всё, что память выдала  навскидку...

И вовнутрь благоговейный  страх

Спрятали. Счастливую  улыбку

У старухи видя  на губах...

22 июня 1941 года

Три пятьдесят...

Рассвета –

первый несмелый блик.

В тёплых объятьях лета

города сонный лик.

Рваный кусок тумана

тюлем свисает с крыш.

Заспанный дворник рьяно

гонит метлою тишь.

Achtung! Напрягся Каин,

силясь рукой взмахнуть.

Ищет, сквозь сон, губами

новорождённый – грудь.

Три пятьдесят...

Истома...

Людям ещё дано –

с зычным победным стоном

слиться, сплестись – в одно.

В небе, стальная стая –

смерть под крылом несёт.

В небытие впадая,

счастлив ещё народ.

Сонные – в одеяло

прячутся, как в гнездо.

Мира осталось мало –

Десять мгновений до ...

P.S.  

Кляксою взрыв. Воронка

Улиц взъерошит гладь.

Рвётся не там, где тонко…

Там – где хотят порвать.

* * *

Поглубже спрятать в  память, про запас,

под мерный  полонез дождя ночного –

серебряную россыпь наших фраз

и золото молчанья ледяного.

Собрав клубки колючей  тишины –

вязать тепло стихов на лунных спицах.

По беззаботным ручейкам весны 

корабликом бумажным уноситься.

И – одинокий  выбирая путь –

до станции конечной не доехать.

И крылья запылённые встряхнуть,

оставив  боль полузабытой  вехой.

И снова, снова – жажда высоты,

И поцелуем стёртая  помада...

Всё будет хорошо. Но только ты

Не верь мне. Я прошу  тебя. Не надо.

* * *

Разбивается... Как знакомо...

Затемнение солнц и лун –

Несуразно-округлым комом

В тайниках треугольных  рун.

И уже здравый смысл не слыша,

Перепутав, где тьма, где свет –

Мы бесстрашно шагаем с крыши,

Забывая, что крыльев нет.