* * *
Кто чижиком, кто воробьём,
Сиротской смертью пташьей
Мы все когда-нибудь умрём,
И это очень страшно.
Но ты смотри в мои глаза
И горестно, и долго.
Шумит вода, блестит слеза
В пустых лесных иголках.
Смотри в глаза мои, сжимай
Сырые плечи крепче.
Как старше осени – зима,
Разлука – старше встречи.
Прозрачен воздуха платок,
И всё, что видит око –
То и ложится в узелок,
Как чёрный хлеб в дорогу.
Ода траве
1
Цветущая трава, возлюбленный бурьян,
Любой, кто упадёт в тебя, да будет пьян
И, запахом твоим сражённый наповал,
Забудет, наконец, о чём он горевал,
За что он воевал, куда он путь держал,
И поглядит вослед ныряющим стрижам.
И усмехнётся он: зачем мне грудь в крестах –
Как славно голове, затерянной в кустах,
Как хорошо смотреть себе вослед – живой! –
Случайно обманув рассеянный конвой.
2
Горячая трава, пронзённая лучом,
Упасть бы на тебя, не думать ни о чём,
Вписать себя в твою минутную скрижаль,
Пока пчела висит над ней, как дирижабль,
Пока любовь и смерть забыли про меня,
На запах купыря свой голод променяв,
Из времени сбежав, как дети из семьи,
И выпустив на миг орудия свои.
* * *
Слезится стекло, оплывает стена из воска,
Крошится воздух, скрипит на зубах извёстка,
Река снимает своё ледяное платье,
И тот, кто сегодня гуляет, ‒ за всё заплатит –
За мост чугунный, булыжник старорежимный,
За шаг летучий, за поцелуй в машине –
С оглядкою, будто город сейчас исчезнет –
Не будет ни замка, ни голубой мечети,
Ни набережной, где долго не тает слово,
Ни сумерек мягких, ни Репина, ни Серова.
Бунтует ветер, холодный рассвет не гаснет.
Весна – это Суриков. Утро стрелецкой казни.
* * *
Развернулась гармошка ступенек
К блёклой речке с горбинкой моста,
Ну, а всхлипнувший звук – до степенных
Ёлок не дотянулся – устал
И повис – меж ветвями, грачами,
Косяками пустого жилья,
Будто слово, что ты на прощанье
Мне сказал – не расслышала я,
И оно полетело по свету,
По углам, по застрехам души,
Коноплянкой, вспорхнувшею с ветки:
Птицы нету, а ветка дрожит.
* * *
Воздух нарезан стрижами
На круги и полоски.
Леса пустые скрижали,
Неба свежие доски.
Берёзы, рядами стоя,
Держат сорочьи гнёзда.
С будущею листвою –
Будущее начнётся:
Засвищет на проводе чёрный дрозд,
Застучит дождя щегольская трость,
И ты протянешь руку к звонку –
На каждом пальце – по огоньку.
* * *
Выглянешь из дому – ветки уже покрыты
Бледно-зелёной любовью.
Ветер колышется, как Колхида –
Круглые волны, спины воловьи.
Иду ли по улице, тарелку супа несу ли
К столу – не понимаю, где я:
Улеглись метели, вылетело из улья
Медовое имя – Медея.
Она ещё погуляет, ещё поколдует,
От огня подземного хорошея,
Обовьёт руками смуглыми – молодую
Язонову шею.
Далеко ещё разбрызганная по листьям
Кровь – детей, и брата,
А нога Язона уже ступила на пристань –
Не повернёт обратно.
Далеко ещё ревность, хрустящая льдом по луже,
Проступивший на скулах иней,
Далеко ещё ярость безглазой стужи,
Волчий вой Эриний.
Погуляй ещё, потрись о пришельца кошкой,
Погляди на облачные вершины:
С них стекает мёд, и пахнет земля вином. А кого убьёшь ты –
За тебя решили.
* * *
У людей дороги – не мороки,
У людей в подъездах чистота,
И пивная с бочкой темнобокой
Триста лет открыта у моста.
У людей что площадь, то игрушка,
У людей кофейни да цветы,
В круглых нишах бронзовые пушки,
Каменные посохи святых.
А у нас шагнёшь – газоны дыбом,
Угол отвалился от стены,
И несёт каким-то кислым дымом,
Не поймёшь, со свалки ли, с войны.
Дует ветер, протекает слово,
Как вода, в подземных тайниках,
И дыра на месте Гумилёва
Не затягивается никак.
* * *
Я беспокоюсь – как я выгляжу.
Гороховое платье выглажу,
И усмехнутся зеркала,
Придвинутся ко мне – а дальше как?
А дальше – брови карандашиком
Подрисовать – и все дела.
Упрячем перья мокрой курицы:
Пусть алый рот плывёт над улицей,
Как флаг неведомой страны,
Где встречные почти не хмурятся,
И где Феллини и Кустурицей
Все зубы заговорены.
Остыл мой дом, пуста постель моя.
Идёшь – в толпе глаза бесцельные
Поблёскивают, будто ртуть.
На то и жизнь – чтобы не ладиться.
Волна горохового платьица,
Неси меня куда-нибудь.
Неси меня к друзьям на празднество
Или к врагам – какая разница,
Лишь бы дома качались в ряд
И губы – над волною шёлковой:
Лишь, оглянувшись, подошёл бы ты
Узнать – зачем они горят.
* * *
Над Царицыным лугом в цветочном дыму,
Где разбойничает сирень,
Над царём, глядящим на кутерьму
Лодок, с облаком набекрень,
Над Фонтанкой чахоточною, с ребром
Выпирающего моста,
С тёмной кровью, к которой подмешан бром,
Над парадной, что заперта,
Над балконом парящим, где я одна,
Пятилетняя, вечно стою
Над цветущею веткою чугуна –
Той же самою, что в раю,
Над ступеньками каменными, где львы
Перекатывают шары,
Я плыву на крыльях твоей любви –
Сквозь нечёсаные вихры
Клёнов, сквозь провода, где возможен сбой,
Сквозь дворы, что сулят беду, ‒
Но пока ты несёшь меня над собой –
Никуда я не упаду.
* * *
Когда в стаканчике пластмассовом
Остынет кофе – или время,
Раскинутся на поле Марсовом
Цыганские шатры сирени.
Тогда-то, крестники и крестницы
Безвременья, на этом поле мы,
Кружась, как бы случайно встретимся
Меж травами его весёлыми,
Вослед сиреневому таинству
Потянемся, шумя, как воды, ‒
Так дети стайками слетаются
На запах бунта и свободы –
Чтоб воздух не казался каменным,
Чтоб призраков пустое тело
Заполыхало синим пламенем,
Сиреневым огнем сгорело.
* * *
Знаешь, всего дороже –
Этот зелёный вал:
У железнодорожной
Будки ты мне кивал,
Ёлки стояли боком
В темени клобуков,
В доме синели окна,
Полные облаков.
Плавные их лекала
Держатся до зимы.
Этими облаками
И укрывались мы.
Бабочка вьётся мимо,
Крылышек холодок –
Словно в руке незримой
Вспыхивает платок.
* * *
За дождь, за сумерки, за всё Тебя
Благодарю – за ломтик брынзы
На чёрном хлебе, и за оттепель,
Что вдруг из-под подошвы брызнет,
За воздух с бронзовыми осами,
За сон, за беззащитность вещи
Перед душой, за чашку с розами,
За свет, который нам обещан,
За луч над кучей дров наколотых,
За то, что ярче всех реликвий
В лице любимом – словно золото
Иконы – проступает лик Твой
И снова прячется за буднями,
Что сшиты на живую нитку,
Слезами, кошками приблудными,
Шныряющими у калитки.
Но в каждой ветке, в каждой лужице
Я узнаю Тебя, не думай, ‒
И в рифмах-бабочках, что кружатся
Над головою, как над клумбой.
* * *
Как уязвимо тело, Боже мой,
Как уязвимо!
О, не грози ему сумой, тюрьмой,
Бездумной предотъездной кутерьмой –
Всё это мимо.
Смотри, как жилки в нём напряжены,
На тонких ветках
Висят глазные яблоки, нежны,
В нём пламя ровное горит – на кой нужны
Твои таблетки!
И лишь душа, проросшая насквозь,
Скрепляет жадно –
Как бы дождя серебряная ось –
Весь этот шаткий
Каркас, дыханья ветер на реке,
И водяные знаки на руке,
К губам прижатой.
Прогулка
Башмаками земли не касаясь,
Головами – сырых облаков,
Вызывая весёлую зависть,
Раздвигая руками легко
Невода непросушенных улиц,
Сквозь вечернюю белую мглу
Мы идём, поминутно целуясь,
Замедляя шаги на углу,
Пропуская цветные трамваи,
Не болтая – по-птичьи свистя,
По пути машинально срывая
Виноградные гроздья дождя.
* * *
В стороне моей холода,
Шерстяные носки да печка,
Возле двери, что заперта,
Не летит воробьём словечко.
Как травинки, дрожат мосты
На Неве и реке Великой,
И унизаны все кусты
Крупной ягодой дождевикой.
* * *
Синяя ваза с фруктами облаков,
Синяя, смятая ветром скатерть
Грубые складки свои легко,
Будто из-под ладони Господней, катит.
Белые мазанки всё ещё держат ряд,
Небо стеклянно ещё, домотканно море,
Только уже торговки не говорят
Ни на древнегреческом, ни на мове.
Как незаметно впитывает песок
Кровь – и охотней, и даже быстрей, чем воду,
Гребни наречий мчатся наискосок
К берегу, будто надеясь догнать кого-то.
Сколько бы ни притекало сюда племён,
Сколько бы ни изгонялось, где бы
Ни умирали, праздник не отменён,
Море не вылилось, и не разбилось небо.
Правда, чтобы не видеть пределов зла,
Между прозрачным овалом, где солнце – с дыньку –
И полотняной гладью, вокруг весла
Смятой, Господь милосердно повесил дымку.
* * *
Ангел мой хранитель,
Крылья поперёк,
Где твой белый китель,
Чёрный козырёк?
Где твоя фуражка –
В море потерял?
Без тебя мне страшно
В груде одеял.
В городе портовом –
Облаков балет,
Ты летишь, оторван,
Как входной билет,
А куда – приметы
Были на виду,
Но сейчас я этой
Двери не найду.
Приходи на угол,
Помаши рукой –
Или перепутал
Ты меня с другой?
* * *
Всё кажется, жив, а не умер,
Всё кажется, ходишь, не спишь –
То буквы читаешь на ГУМе,
То слушаешь под полом мышь.
И сколько же дел неотвязных
Тебя осаждает с утра
И писем – из Праги, из Вязьмы,
Из града святого Петра –
Как будто невидимый кратер
Гудит – дорожает бензин,
Из гроба встаёт император,
Соседка бежит в магазин,
И сам с непонятною ношей
Несёшься вдоль ёлок и шпал.
А влюбишься – сразу проснёшься
И вскрикнешь: «Как долго я спал!»
© Татьяна Вольтская, 2018.
© 45-я параллель, 2018.