* * *
Когда бараки станут небоскрёбами,
Жизнь расцветёт, плющами их обвив,
И чьи-то души, благодать испробовав,
Сойдут с небес на шабаши любви.
Пускай без нас – мы изгнаны из рая…
Но – дай вам Бог удачи на пути.
Сгорает мир, в стратегии играя:
В нём тьма дорог… И некуда идти.
Пусть ваши бесы ангелами станут,
И мудрецы сценарии добра
В согласии со звёздами сверстают,
И завтра посмеётся над вчера.
Но можно ли весь мир, взвалив на плечи,
Снести к обетованным берегам?
Не взять ли вам себе урок полегче
И не морочить головы богам?..
Не нам судить! Мы сами тем грешили,
Порой с эдемом путая бедлам,
Перекроить историю спешили
И получали строго по делам.
Дерзающим менять земные оси
Рак на горе не скоро просвистит.
Пусть ваше древо вечно плодоносит
И зеленью нездешней шелестит.
Не в силе соль. ( Вам это не по нервам?),
А в чьей-то недоказанной вине…
Не я сказал: «Последний будет первым»,
Не я придумал номер на спине.
Искусство
Весь этот средневзвешенный бедлам,
Пульсирующий – вспыхнет и растает, –
Скрывает тайну: через тлен и хлам,
Сквозь хаос в нем искусство прорастает.
Оно, как мы, не вечно. Всяк виток
Его и хрупок и достоин ада.
И всякий раз – искусственней цветок.
И всякий раз условнее тирада.
Но пусть всегда мертвы его цветы
И смысла нет в любой его оферте,
Единственное чудо – это ты –
Непослушанье истине и смерти.
* * *
Салютовал июль
Снопами тьмы и света.
Сгоревшее под нуль
Отлютовало лето.
Нам – поздно умирать:
Мы выжили когда-то…
Мир – выжженная рать
До первого солдата.
Нас больше не убить
Ни лаской, ни укором.
И нам не полюбить
Убийственность повтора.
Жары ли круговерть?
Глумление ль июля?
Не встречена – не смерть!
Не поймана – не пуля.
* * *
Нехоженых троп не бывает!
Тропа оттого и тропа,
Что здесь от следов убывает
Примятая кем-то трава...
Мы шли напролом, без тропинок.
Поблизости не было трасс.
Лишь осыпь сосновых хвоинок
Да мха подорожный матрас.
И ельник под ветром не гнулся,
Был воздух от марева рыж.
Нас звонкою музыкой гнуса
Встречали ночевки без крыш.
И нам приходилось всё туже,
Поскольку мы шли напрямик.
Но в наши отпетые души
Сомнения клещ не проник.
Нас было семь тел задубелых
Да карта – названье одно, –
Где вместо положенных белых
Зелёное было пятно.
Но не было с нами гарантий
(А пусть ими тешат зануд!),
Что наши следы за горами
Тропою потом назовут...
* * *
Темно. Бездорожно и сыро.
И Муза со мной на беду.
Про летние ветры – зефиры –
Я с нею беседы веду.
Пегас с ней! (А впрочем-то, враки:
Скорее – Конёк-Горбунок.)
А мне бы – в сомненье и мраке –
Всего лишь один огонёк.
Не славы хочу. И подавно
Не деньги прельщают меня.
Мне б тот, что в руках у Ивана,
Холодный кусочек огня.
Чтоб был он мне счастья дороже,
Погибель, подмога ль в пути...
Будь непостижимым, а всё же –
Свети мне, свете мне, свети!..
А ночь просветленья не хочет.
Нигде не мерцает маяк.
И что-то невнятно лопочет
Нетрезвая Муза моя...
Эссе о суетности жизни, о свободе,
о чувстве перевыполненного долга
и о возвращении в лоно Бога
Когда Луна на Землю упадёт,
Нас, слава Богу, здесь уже не будет...
И прокурор причины не найдёт –
О терроризме дело не возбудит.
Но будет грохот. Шорох – будь здоров!
Он всё окрест на много миль накроет.
Хотя и то сказать: иных миров
Он даже левым боком не затронет...
За Млечным Шляхом – та же канитель:
Моральный Кодекс. Выбор без ответа.
Всё те же нары. Мягкая постель.
Любовь. Семья. И дамы полусвета...
Нам рано подводить ещё итог.
Давай отринем маленькие догмы.
Я б воду с твоего лица и ног
Пить не хотел. Но, если надо, – смог бы.
Но вот зачем? Свободой нам дано
Залезть к себе в долги – по до свиданья –
И, уходя, как водится, в окно
Не дверью хлопнуть, так хотя бы ставней...
Пусть долг свой перевыполнить нельзя,
Но с чувством перезанятого долга
Живёт весь мир, порхая и скользя,
Неправедно. – Но правильно и долго.
Те ж, кто любили в жизни смертный риск,
Превосходя известные пределы, –
Как будто небу предъявляя иск,
Шли на своё проигранное дело.
И пусть их ждёт, как минимум, гвоздец,
Их – пасынков Адама, Ноя, Лота, –
«Ну что ещё, – вздохнув, простит Отец –
Из семя сорна вырасти могло-то?..»
* * *
Жизнь горчит, как лучшие лекарства.
Слабые – отмечены тоской.
Но ненаказуемо икарство –
Смесь наива с дерзостью людской.
Назовите это наважденьем,
Эти пусть беснуются и те...
Подвиг – это вечное движенье –
Вопреки бесславной суете.
Там, где все металлы мягче воска,
Он замрёт, от счастья не дыша,
Где смертельна малая загвоздка
И бессмертна разве что душа.
Возвращаясь в радугах и пепле,
Прочь беду улыбкою гоня,
В новом сердце искорку затеплит
Своего высокого огня.
Стихи глухонемого
Мои стихи – стихи глухонемого.
В них ритма нет. И рифмы нет почти...
И этим опечален я немного.
Немного опечален я, учти.
Не знаю я, что значат ударенья.
Душа иной подвластна маете.
Зачем упрямо я стихотворенья
На ощупь собираю в немоте?
Мне те стихи, что не услышу даже,
Те, что держу отверстые в руке,
Труднее было написать на нашем,
Чем вам на иностранном языке...
Мне тяжело. Из горла рвутся звуки,
Такие непохожие на речь.
Мне извлекать их помогают руки –
От кончиков мизинцев и до плеч.
Бесшумны мыслей бьющиеся ласты,
Не вызывает эха тишина...
А жесты – не рифмуются, и баста.
На немоту душа обречена.
Из Чёрного Космоса в Белый
Любви не исчерпано чудо.
Всё сказано – мимо, не то...
Любовь – это пропасть, откуда
Ещё не вернулся никто.
Цепляясь за лучики света,
Я в тёмную бездну лечу.
Без смысла, надежды, ответа
Я что-то тебе лепечу…
Ты помнишь? душой оробелой
И верою новой творим,
Из Чёрного Космоса в Белый
Я падал к ладоням твоим?
* * *
Что бы сталось со мной в суете,
С детством связи навеки порви я?
Нет картин в мире ярче, чем те,
Что увидел когда-то впервые...
Я запомнил станицу свою,
Облака с голубыми прорехами...
Где-то женщины счастье поют
За далёкими синими реками...
* * *
Жил, желал. Навёрстывал, терял...
А в какой-то потаённой смете
Жизнь – определённый интеграл,
Взятый от рождения до смерти.
Но – живи. Безумствуй, уходя.
И уйди, сей мир не переделав.
Станет ясно все лишь погодя, –
После подставления пределов.
* * *
В дурдоме Главного врача
Торсида шумно избирала,
И демократия, ворча,
На это издали взирала.
Ей всё казалось, что не так –
Не тем путем бредём мы к Богу!
Да полно, милая, пустяк:
Осилит бредящий дорогу!
Наш врач в предвыборных речах
Был либерал наполовину
«О, дайте, дайте мне рычаг,
Я этот дом с орбиты сдвину!
Лекарства разом отменю!
(И лишь слегка добавлю шока!)
Кто был в рубашке – станет «ню».
Кто низко пал – падёт высоко!»
Те люди, малый и большой,
Тянулись к свету, а не хлебу…
Блаженны нищие душой –
Они милей и ближе небу.
Блажен их смех! Блажен их плач!
О, где тот дом? О, где тот врач?..
Сомнение
Пусть праведник ищет прощенья,
А грешники кару несут.
И всё ж, принимая крещенье,
Мы знали: неправеден суд.
И нет ожидания чуда.
Качаются веры столпы.
Бессилен Мессия.
Иуда –
Лишь перст многоликой толпы...
Мир ясностью этой обманет
Еще одного мудреца,
И снова дорога поманит,
Которой не будет конца.
То истиной грязной, площадной
Грядущее рядом прошло,
В котором добро беспощадно
Карает смиренное зло…
И в этой священной вендетте
Спасенье – иголка в стогу.
Стихи – как бездомные дети
На Богом забытом лугу...
Всегда над бездною поэт...
Свобода жить, свобода умереть...
В. Полетаев
Дойти до вас, как кровь по венам,
Как боль – по лезвию ножа...
Б. Габрилович
Стихи – несовместимо с жизнью –
Приходят в юности, когда,
На догмах максимы не зиждя,
Летишь транзитом в никуда.
Довлеет ли пространству что-то?
Цепка его и суть и длань...
Но ощущение полета
Вдруг разрывает эту ткань.
И кто потом назначит плату
За опус, что не будет спет?
Ты, как лунатик по канату,
Над бездной движешься, поэт...
Лишь небо хлещет синим флагом.
Где мир – суровый и большой?
И как я стал огромным лагом
Меж телом глупым и душой?..
Прозрачная струится осень
В бокалы юного вина...
И нет такой свободы вовсе –
Весною выпасть из окна.
© Владимир Бутков, 2001–2012.
© 45-я параллель, 2012.