Высоцкий и Жванецкий

Об одном общем феномене творчества

 

 

Часть 2

 

И опять Жванецкий

 

Все эти рассуждения, возникающие при прослушивании некоторых произведений Высоцкого и ассоциаций, параллелей  не складывались в какое-либо обобщение, оценку и не приводили к выводу. И только недавно, относительно недавно и неожиданно, – прояснилось при озвучивании в одном из видео в Сетях короткой, но изумительной притчи Михаила Михайловича Жванецкого – «Сбитень варим».

Я слушал её много раз, удивлялся её воздействию на сознание, не понимая, как сформулировать, как назвать этот феномен. И после долгого перерыва вдруг осенило: так это ж роман, эпопея! Не по масштабу охвата и не по динамике охвата событий, а в преодолении границ между людьми, в восприятии жизни как целого, как вечного. Нет времени и пространства, «есть только миг между прошлым и будущим» … Не могу не привести текст:

 

Сбитень варим

 

Сбитень варим у себя. Соседка снизу прибежала.

– Что вы здесь делаете?

– Сбитень вaрим «Встaнь трaвa». Стaринный русский нaпиток. Водa, сто грaммов сухого винa, мёд, и вaрится. Кaк только зaкипит, вливaем водку и гaсим. Пить тёплым.

Соседкa прекрaтилa кричaть, присутствовaлa. Сосед присутствовaл. Дaльние соседи пришли.

– Что делaете? Почему тишинa?

– Сбитень вaрим. «Встaнь трaвa» – стaринный русский нaпиток. Мёд, водкa, пить теплым.

Соседи присутствовaли. Весь двор зaтих. Учaстковый явился.

– Почему подозрительно?

– Сбитень вaрим, стaринный русский нaпиток  «Встaнь трaвa. Светлеют горы». Пьём  тёплым.

Учaстковый побежaл, переоделся... Выпили сбитню тёплого... Посидели... Рaзошёлся двор. Зaшумел. До поздней ночи свет. Люди во дворе. Кто по году не рaзговaривaл, помирились. Дерево облезлое полили. Стол под ним. Воротa зaкрыли. Окнa открыли. Тaнцы пошли. Любовь пошлa. А глaзa вслед добрые. Кaждый ключик суёт – идите ко мне. Посидите у меня. Песню пели стaринную «Рaскинулось море...» И современную «Нежность». А посреди дворa котёл, a из него пaр aж по всем дворaм. Покa в воротa не постучaли.

– Чего у вaс тaм?

– Сбитень вaрим. Стaринный русский нaпиток «Встaнь трaвa», – отвечaет учaстковый и помешивaет.

 

Меньше пол-страницы текста, три минуты звучания. Но ощущение жизни полное. 

И как читает это автор! Михаил Михайлович сам внутри этого действа, внутри этой жизни. 

И до меня дошло – очень ясно и определенно: это произведение эпическое, как философский роман, как эпос…

Догадку решил проверить и полистал произведения М.М. Да всё же узнаваемо сразу! Конечно, есть зарисовки на разные темы, обо всём – краткие и не очень, но ёмкие в любом случае. Однако остановился на тех, что вне конкретного сюжета…

Послушайте

 

Восемь часов тридцать минут. Давайте поговорим. Вы хотите смеяться. Вас раздражают всякие затягивания и рассуждения. Я хочу поговорить. Мы редко собираемся такой компанией – должны поговорить о многом. О том, что скоро весна. О том, какими красивыми могут быть наши женщины, если захотят и пройдутся по лицу разными пальчиками и карандашиками. Поговорить о родителях наших детей. Счастливы ли они, родители наших детей, дети наших родителей, братья наших сестер?

Я хочу поговорить о нашей земле, о тех, кто помнит войну. Я помню плохо. Мне семь лет. Эшелон. Бомбёжка. Мы с мамой бежим в поле и укрываемся лопухами. Эвакуация. Жмых во рту... Так, может быть, этого больше не будет. Может быть, это было в последний раз. Может быть, танки будем видеть только на парадах. Остальное есть. Остальное будет. Надо только жить медленно и долго. Надо только не обижать друг друга. Я живу в Ленинграде. Погода плохая, да люди хорошие. Стоит женщина целый день за прилавком или за лотком на морозе, и нас много, а кто-то заупрямился, а у кого-то дома больной, а кому-то просто трудно, потому что у него прострелен бок. Попробуем не обижать друг друга. Уходит в поход атомный ледокол «Арктика», строят в тайге дороги, тянут газ в пустыне под Чарджоу. Хорошо делают, когда делают, остается нам не обижать друг друга. Конечно, я хочу многого. Я хочу, чтобы вам не подписывали увольнение, чтобы расстроился местком, узнав, что вы уходите. Чтобы не захотел горисполком вашего переезда в другой город. Чтобы из-за вашей болезни бегала озабоченно не только жена. Этот город состоит из нас, давайте же что-нибудь хорошее делать друг для друга.

Я многого хочу. Я хочу во всех трамваях таких же лиц, как в этом зале. Я хочу всех встречных вежливых и трезвых, а локоть соседа чувствовать только в беде. Сколько новых домов – целый город. «Дадим тепло в новые дома», – говорят строители. Вышел в хорошем настроении, погладил мальчишку, сказал соседке, как она сегодня хороша, пошутил о чём-нибудь с бабками на скамейке – вот и дал тепло в новый дом.

А в Ленинграде воздух стал прозрачный. А в Ленинграде голубое небо и комиссия проверяет тротуары. В Ленинграде глаза стали чистыми, и кожа нежной на ощупь. В Ленинграде плюс пять. Будем считать, что это тепло. В Ленинграде весна.

 

Портрет

 

О себе я могу сказать твёрдо. Я никогда не буду высоким. И красивым. И стройным. Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье. И в молодые годы я не буду жить в Париже.

Я не буду говорить через переводчика, сидеть за штурвалом и дышать кислородом.

К моему мнению не будет прислушиваться больше одного человека. Да и эта одна начинает иметь своё.

Я наверняка не буду руководить большим симфоническим оркестром радио и телевидения. И фильм не поставлю. И не получу ничего в Каннах. Ничего не получу в смокинге, в прожекторах в Каннах. Времени уже не хватит... Не успею.

..…

И дальше ещё кое-какие тексты подтвердили вывод... 

Важно отметить: разумеется, речь не идёт обо всём творчестве Высоцкого и Жванецкого – у обоих есть масса разных миниатюр и зарисовок частного характера, очень ярких, вошедших в фольклор. В данной статье мною выделена часть творчества, но, на мой взгляд, определяющая…

 

А теперь главное

 

Именно прослушивание недавно зарисовки «Сбитень варим» Жванецкого поставило всё на места в многолетних размышлениях о секрете творчества Высоцкого, вернуло к мыслям о сравнении некоторых его песен с философскими романами Айтматова.

Ну, конечно, и Высоцкий и Жванецкий – «эпики», как выражалась одна ученая филологиня. Эпос – широкое полотно, освещающее огромное пространство жизни, вбирающее в себя все главные конструкции постулатов и проблем, на которых она, жизнь всего сущего, – человека и животных – держится… Что не всегда и выразить словами, а поэтому требуется музыка, декламация, интонации и тембр.

И Высоцкого, и Жванецкого постоянно пытались сузить. Недаром в программном «Памятнике» В.С. столько раз с досадой говорит об ожидаемом им сужении после смерти:

 

Я не знал, что подвергнусь суженью

После смерти.

………………………

Саван сдёрнули! Как я обужен –

Нате смерьте!

 

Это написано в 73-м, в оставшиеся семь лет его короткой жизни он ещё много успеет создать. Но гложет его обида, потому что сужали его и при жизни, и, он уверен, будут сужать после смерти. 

Когда стало возможным писать о нём, и лучшие публицисты, критики и писатели стали публиковать статьи, я испытывал неизменное разочарование в том, что каждая из многих публикаций не раскрывала, как мне казалось, в полной мере  его феномен. Мне было обидно, что даже любимые мною поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко, как тогда показалось, как-то не очень глубоко его поняли. Впрочем, стоит оговориться: исследования были, например, очень глубокий специалист в области бардовского искусства Сергей Павлович Орловский, живущий в Мюнхене, опубликовал в моём журнале Relga.ru (№239, 10.01.2012) отличную статью «Бардовский счёт Владимира Высоцкого».

Но в том-то и дело, что эта статья была посвящена Высоцкому как барду, а поэты-современники смотрели на него как на поэта. Поэтому, анализируя стихи, конечно, замечали какие-то недостатки, даже не говоря о них. Он ведь очень спешил, предчувствовал, что не много ему отмерено («с меня при цифре 37 как холодом подуло»…), в текстах, если с холодной душой анализировать, многое чего можно найти. Композиторы слушали музыку, стараясь помочь ему, пригладить какие-то фрагменты. Большая часть критиков, конечно, видели в нём исключительно яркого театрального актёра (позднее и киноактёра) и говорили об исполнительском мастерстве. А секрет его творчества именно в отсутствии границ – всего – тематики, проблематики, жанров….

Владимир Высоцкий – писатель-романист, автор эпического жанра …

Разумеется, музыка и актерское мастерство никуда не делись, они дополнили эпос Высоцкого именно как художника большого масштаба, претендующего на показ широкой картины жизни. Но то, что слово у него прежде всего и превыше всего – это очевидно…

Ну, разумеется, я не обо всём творчестве, там всё можно у него встретить, все жанры и стили, я о вершине…

А что касается Жванецкого, тут мне кажется ещё более очевидным то, что сказано о Высоцком – ведь здесь слово играет основную роль, правда, тоже помноженное на исполнительское мастерство. Нет сомнения в том, что МихМих, доведись, легко стал бы и великим актером, и режиссёром. Но стал писателем…

И в заключение – что роднит их как художников: 

– Оба – исполнители авторского жанра, выходящие на контакт со своей аудиторией непосредственно; 

– Оба знали свою аудиторию досконально, чувствовали её;

– Из черт характера – оба остро чувствовали нерв несправедливости во всех её проявлениях и стремились её преодолеть вместе со своими слушателями и ради них…

– Но. Но и: в самых высших проявлениях творчества они имели невероятный талант эпического освещения картины мира. Умения увидеть в буранном полустанке мир космоса, в захолустном одесском дворе – окно в мир, в малом – великое… И оставаться уверенным в том, что поезда всегда будут идти с востока на запад и с запада на восток…

 

Александр Акопов

 

Иллюстрации. Свободный интернет-доступ