Три встречи
1
Вот-вот загрохочут над Волгой мои сапоги,
И полупустому купе напеваю про это,
Мир вырублен, за занавеской не видно ни зги,
Но пахнет антоновкой, значит, кончается лето.
Талдычится вечный вопрос поездов: ты куда?
Пою, а себе задаю его снова и снова,
А еду начать всё сначала, а еду туда,
Где светит улыбка, похоже, из мира другого...
Итак, на разгоне в ночи «Симферополь – Москва»,
Освоил с попутчицей чуть не полбанки «Столичной»,
И где же, выходит, пустых обещаний слова –
В отрыве вести себя, минимум, в меру прилично.
Но поздно, но поздно, но поздно топить тормоза:
Коса золотистая, пухленький бантиком ротик...
И что-то непознанное обещают глаза,
И боже ж ты мой, ну какие тут могут быть «против»?
Мосты и туннели, практически не тормозя,
Берёт шустрый поезд, как я, позабыв осторожность,
Мы с ним акрихинную горечь скупого «нельзя»
Залили медовою сладостью щедрого «можно».
И на воду вёсла, и пеной в лицо буруны,
И пройден порог, и скользим по зеркальному плёсу...
Залижутся мелкие ранки случайной вины,
Затянется ночь предрассветным туманом белёсым.
2
Песня соловьиная, юная весна,
В майской роще ландыша стебелёк упругий,
Что была ты школьница – не твоя вина,
Что, как утро, хороша – не твоя заслуга.
Ухитрился от судьбы получить сполна,
Не упал и не сошёл, не покинул круга,
Что так долго был в пути – не моя вина,
Что как прежде ты глядишь – не моя заслуга.
Не допелась песенка, порвалась струна,
Третий голос – не мешай песне с новым другом,
Что тебе не весело – не его вина,
Что всё так же хороша – не его заслуга.
Добивай до шляпки гвоздь, допивай до дна,
Не смеши нас, Купидон, стрелами и луком,
Раскололось, не сбылось – наша ли вина?
Отштормило, улеглось – наша ли заслуга?
3
Даю порой прикуривать и сердцу и уму,
Качу до Растогуево, как тыщу лет тому,
Там ели подмосковные синеют вдалеке,
Лишь память рюкзаком на мне, считай, что налегке.
А вот и эта улица, а вот и этот дом,
И кот – не тот ли? – щурится в беседке под окном,
Кручу звонок-барашек я, и он – не обновлён,
Сейчас откроет барышня, что был тогда влюблён...
А воздух вдруг сгущается, непросто и вздохнуть,
Рука перемещается непрошено на грудь,
Шаги... Но будто кто толкнул – бегу, бегу назад,
Пока не встретил ту весну споткнувшийся мой взгляд.
Бегу, не покажу лица, и – за угол, как вор,
Не те: ни эта улица, ни дом, ни кот, ни двор...
Какого тут тебе рожна? Не выйдет ни черта –
Не та откроет барышня, не та, не та, не та...
Играет лихо времечко, всегда победный счёт,
С тем ледоходом речка к нам назад не потечёт.
Поймать такси до станции, и – ходу от «вчера»!
Пусть барышня останется такою, как была...
Даю порой прикуривать и сердцу и уму,
Качу от Расторгуево, как тыщу лет тому,
Ой, удаль молодецкая, не помню ни хрена:
А что ж у Павелецкого велела взять жена?
* * *
Cпросили, а в чём ваша главная фишка,
Годится ли что-либо для пьедестала?
Наверно, годится. Есть в памяти книжка,
Сейчас вот достану – и перелистаю...
А там – всё наброски, штрихи да детали:
Орал кто-то гневно, глядел кто-то нежно,
Какой-то портвейн, вроде, предпочитали,
То ль левобережный, то ль правобережный.
Смешные и жалкие поползновенья:
Вот речи дефекты, вот дифуравненья,
Вот – третье место, вот – первое место,
Невеста ещё, и уже не невеста.
Наивность юнца. И листать-то неловко.
Всё думал – прикидка идёт, подготовка,
А главное – ждёт... Вот дойду до угла...
А главным – вся пёстрая жизнь и была.
Коммуналка
Яну
Соседи: Яшка, Ромка, Ванька, Зинка –
Смешной, под ноль остриженный народ,
На стол – один – четыре керосинки,
И гордость дома – кран. Водопровод!
А во дворе ещё соседей сколько!
И кролики, и даже есть индюк,
И вечные скандалы у помойки,
И не всегда обходится без рук...
О тех годах, считай, сложился эпос.
Но стало лучше, стало веселей:
У каждого есть дверь в родную крепость,
А у кого – и несколько дверей.
Теперь уже планета вся видна нам –
А та же кухня тесная, как встарь:
На шар один – четыре океана,
Бензинно-керосиновая гарь,
И вечный бой в монбланах вечной свалки,
Оскал соседа с пеною у рта...
Невыездные мы из коммуналки.
И выезжать-то, собственно, куда?
* * *
Какой же там конторе настучали?
В какой охранке завели досье?
Казалось, бегал сам-себе. В начале.
А оказалось – белкой в колесе.
Прикрылся независимости латами,
Уверен был – надёжными вполне...
Своих заслали, гады, соглядатаев,
Во мне уже бесчинствуют, во мне.
И, связана приличьями суровыми,
Меж ними где-то скуксилась душа.
И взвешивай до миллиграмма слово,
И выверяй до миллиметра шаг...
Сгоню с утра всех шпиков с мест непыльных
С их правилами, с их подходом трезвым!
Но зеркало глядит щекой намыленной,
И засекает свежие порезы.
* * *
У влажной кромки пляжа, на жаре
Строенье подсыхает, всем на диво.
Там девочка и мальчик, в той поре,
Какую лишь и можно звать счастливой.
Строительство к концу. Смотреть занятно:
Всё бегают к прибою и обратно,
Водой с ладошек заполняя ров –
Надёжно-неприступным будет кров!
Гнездо достроит радостная пара
В неведенье беспечном – что потом?
Я б досмотрел, пускай сюжетик старый,
Но что-то разморило под зонтом.
За дремлюще прикрытыми глазами –
Развязка трижды пройденного сна:
Придёт неумолимая волна,
Совсем не обязательно – цунами.
И чувствую, игрушку жаль слегка.
Ну что же, с морем не схожусь во вкусе.
Возводят дети замок из песка...
Как славно, что они пока не в курсе.
* * *
Мир в цвете! – поклонюсь художникам
И малярам.
И радуге – восьмому чуду – должен,
Всем колерам:
Пионов не подаренному пламени,
Кармину роз, –
За тех, лелеявших надежды тайные,
Что всё всерьёз.
Оранжевости юных жарких дней,
Уроков пыла,
Что жгла и мучила, да к счастью не
Испепелила.
И тёплой солнечности-желтизне,
Пришедшей в мае,
С плодом в руке, чтоб соблазниться мне,
Пусть – прочь из рая.
И зелени лугов, что отразилась
В глазах судьбы.
Небес голубизне, явившей милость,
Чтоб детям – быть.
И сини моря, что без непогоды
Перенесла.
Той фиолетовости, где ни горя,
Ни года, ни числа...
И – отдаю, пусть с мизерным успехом,
Всем краскам спектра.
* * *
Дождь в прояснении. А попросту – слепой.
Прощальный плач по Фетовской грозе.
Стопа до дыр зачитанных газет.
Весенний авитаминоз с собой
Принёс простуду, или «ОРЗ».
В хрипатом кашле – твой больной вопрос:
Ломал себя каким богам в угоду?
С каким врагом ушла твоя свобода?
Там лёгкий флирт иль всё-таки всерьёз?
Иль так, на перемену места мода?
Иль просто женская её природа?...
Но насморк – не путёвка на погост,
И ветреность мужских не стоит слёз,
И так уж всё ли через пень пень-колоду?
Прими своей перцовочки глоток,
Взгляни на мир в блеснувшее оконце,
Взбодрись сознаньем – ты не одинок:
Там, в серых туч застиранный платок
Сморкается простуженное солнце.
* * *
Вся природа – из круговоротов, к примеру, воды.
И приходим из небытия, и туда же идём,
И толкуем, до крови, на разные очень лады,
И земля примиряет – не катаньем, так мытьём.
И земля плодоносит, как женщина, та – как земля,
И плоды подрастают, те – в детских, те – просто в садах...
Глубина рассуждения – на смех большим кораблям,
Да и свежесть: Хайям иль какой-нибудь вовсе Плутарх.
«Царь природы»... Ну надо ж сморозить, пусть даже шутя,
Я на палубе в шторм вспоминаю, кто держит бразды:
Тучи мечут в пучину несчётные струи дождя,
Подтверждая наличие круговорота воды.
* * *
Скривила незнакомка ротик:
– Терпеть поэтов не могу!
Они и в жизни вечно лгут...,–
И первой мыслью: «Ты в пролёте...»
И тут же следом: «Но позвольте,
У них, на дальнем берегу,
Кто может знать про тайный грех?
А здесь наметился успех...»
Но, наклонив с усмешкой локон,
Как током: – Вы ж из местных Блоков? –
И ты споткнулся на бегу...
О, как жестоко неуместна
Твоя широкая известность,
Пусть в самом узеньком кругу.
© Яков Маргулис, 2012 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.