из книги «В молчанье и в звучанье»
Влюблённость
…она ходила босиком
не потому, что туфли жали,
и капли утренней росы
на пальцах нежность излучали…
Всё было словно в полусне
и в накопившейся тревоге
ещё не наступивших дней,
сулящих радостей немногих.
И бликовал на майке свет,
запутавшись в разводах синьки,
мне было восемнадцать лет,
разбитых на две половинки.
1961
Забытое стихотворение
Здравствуйте, клёны Нагорного парка!
Вот и настало это мгновение
в тихом оазисе города жаркого
вспомнить забытое стихотворение.
…синяя птица на ветку садится…
Радость от встречи иль сожаление?
Сквозь расстоянья сближаются лица,
годы листвой шумят на аллеях.
Если б сдержать их в моей было власти!
Сердцу тогда бы с прошлым не спорить.
Как же позволил в гневе напрасном
так опрометчиво вспыхнуть той ссоре;
девочка пылкая канатоходкой
по золотому лучу убежала,
капля дождя странной находкой
стихотвореньем с неба упала…
С опытом всё кажется проще:
стало взрослее моё поколение,
только синяя птица
в кленовой роще
нынче садится не нам на колени.
1970
Юность
…и непонятная тоска
до жара, холода виска,
неизъяснимого скольжения
по грани самовыражения.
Смущал призывный смутный зов
извечного в крови брожения,
непонимания азов
науки смерти и рождения.
Косноязычие…
И взлёт
слепящей ясности победной!
И нет провалов и пробелов,
и всё понятно наперёд.
Но вот потерян в жизни брод,
и ясени теряют листья…
И к берегу любви мой плот
не пристаёт: сгорела пристань.
Октябрь не выставит плакат:
«Охрана вод в руках народа!»
Над пепелищем облака,
просящиеся прямо в оды
о всеобъемлющей любви
к трём миллиардам человечества!
…и знали, знали только вы,
что в вас одной – моё отечество.
12.01.67
Снежные цветы
Удивительнейшее искусство –
на снегу рисовать цветы…
Крутанись на пятке –
и узкие
расцветут лепестки-следы.
Возникают ромашки, лютики,
чирк носком – готов стебелёк.
Это значит, что я люблю тебя!
Это май
к узким туфелькам лёг.
Удивительное искусство,
заколдованная простота.
Я касаюсь варежкой уст твоих,
не пугайся, я просто так!
Как прекрасен в январском
холоде
синий, розовый, жёлтый снег.
Видишь, там за берёзою
холм один?
Он таинствен в летучем сне.
Ни синицы
на ветках кустика!
Даже вредной вороны нет.
Даже чуткое ухо акустика
не услышит, дышит ли снег.
Но –
какое пространство
для творчества!
Рисования снежных цветов…
Я, наверное, даже
зорче стал.
Май сменять на январь готов.
…родилась ты весенним месяцем
под созвездием Близнецов
и твоё созвездие весело
осыпается белой листвой…
Не пугайся, приблизь лицо.
13.01.67
Тогда
Как мало о любви мы с вами знали!
Каким счастливым, нет, наивным был тот год,
когда часов, увы, не наблюдали,
не верили, что всё же час пробьёт.
Брусничная поляна пламенела
под ветром рыжих расплетённых кос.
Пылал костёр. И нам – какое дело! –
что оштрафует за огонь лесхоз.
Как весело мы с вами колдовали
на семизвёздной зелени листа,
не ведая, что знак на нём оставил
крестообразный клюв клеста…
Ещё в ладонях ягоды горели
и терпкость губ была вину сродни.
Но стрелки двигались. И сокращало время –
в крови, в любви и в пенье птичьем дни.
1968
Прощанье
И вот последнее прощанье с лесом,
с взметённостью в прозрачность строем сосен,
с рекой и с хутором, стоящем слева,
и справа – с восходящим в полдень солнцем.
Ещё печаль разлуки не успела
взять за живое, душу защемить…
Как юно,
трепетно
и мускулисто тело!
И нет людей счастливее, чем мы.
Доверчива твоя щека, и праздник
глаз твоих щедро светит для меня.
Струятся волосы нетерпеливо наземь,
и о разлуке ты не хочешь знать.
В висках стучат стремительно секунды
прощанием наполненного дня,
и никогда меня ты не осудишь
за то, что мир – а в нём тебя – обнял.
1968
Достоинство
Вы всё придумали, Тот стриж в полёте
разрывом сердца не был остановлен.
Любая смерть, поверьте мне, условна,
как слёзы те, что вы сейчас так льёте
на трубку замершего телефона,
которого непостижима власть,
вместившая и горечь ту, и страсть,
что поселяются в сердцах влюблённых
в вас, слезой омывшей яблоко зрачка.
Но встаньте. Вот – тверда рука.
Я проведу, когда со мной пойдёте
в тот край, что в сердце каждого живёт,
где зрим стрижа непрерванный полёт…
Ведь плакали вы, помню, о полёте?
1968
Не измена
Когда изменила
любимая, бросьте
высчитывать сердцем плюсы свои;
случившееся объясните просто:
луна, притяженье, прилив, отлив.
Когда она изменила дорогу,
то, значит, не к вам и по ней она шла.
А это ведь не измена Родине,
и вы к изменившей не ведайте зла…
1970
Увлечение
«Аш юс сапнавау, мелас»*, –
сказала и рядом села…
Сто раз повторяю несмело:
«Ир аш сапнавау, мела».**
Прекрасно единоречие,
и нет в том ничьей вины,
что звёздами мы увенчаны
и, стало быть, влюблены.
В славянской речи пречистой
литовские дремлют слова,
когда тот словарь перелистывать,
сто раз цвет изменит листва.
Нас лечит Паланга любовью,
врачует тела волна,
в безоблачно-голубое
небо растёт сосна.
Забыл переводчик-вечер
дыханье: глаза в глаза!
О нашей встрече беспечной
и маме не рассказать…
Серп месяца ярче, резче,
зажмурься – светла слеза,
нам ангел-пацан в тот вечер
крылья к плечам привязал.
Дай бог, чтоб не только сегодня
прибой убаюкивал сны,
не грызлись за мир народы,
и не было – верно! – войны.
1970
-------------------------
*Вы мне приснились, милый… (Лит.)
**И вы мне тоже приснились… (Лит.)
15 ноября
Мы с тобою одни.
Только осени мокрое пламя
тычет морду в ладони,
как в миску с овсянкой щенок.
Тишина.
Листопад.
Тонкий ситец дождей над полями
зарябил, зачастил,
затуманил следы наших ног.
Проскрипела телега,
всхрапнули усталые кони,
на замолкшем приёмнике
светятся капли росы…
На плече твоём лист.
Не моей ли он юности сколок?
Да не ржавеет сталь позабытой у стога косы!
Ты – как праздник со мной.
От него никуда мне не деться;
чёрных бабочек стая – зола от ночного костра.
То ли срок наступил
равновесия сердца,
то ли снова пришла
нетерпенья пора…
Не ответит никто.
1972
Отчаяние
…и тогда я подумал,
что будет с любовью
покончено…
что балдёжная юность
на этот раз отцвела,
легкомысленные
отзвенели в траве колокольчики,
и повесился месяц
за выгоном у села.
Я сполна заплатил
подневольную плату
оброчную.
А за выкуп из крепости
всё до полушки отдал,
чтобы только мне голову
ты, любовь,
не морочила,
чтоб от звона того
не осталось следа.
И бессонно вода
жёрнов времени в струях
ворочает.
…перемелется всё…
Но – съедобной ли
будет
мука?
Что там
вороны чёрные
хрипло мне
напророчили
из прибрежного
мокрого ивняка?
Колокольчика звон
из балдёжной весны
не доносится.
Я остался один.
…ни двора, ни кола…
И по не наступившей
болдинской осени
панихидно звонят
колокола.
08.10.78
Прости
Мне больше стихов не писать о любви,
все строки с пера в пустоту улетели,
исчезли они во вселенской метели
и выстудили капилляры мои.
Ты только себя защищала в любви,
в истерике белой глазами пустела,
и сердце моё, вырываясь из тела,
утратило вмиг притяженье земли.
Последнюю ниточку оборви…
Вдвоём совершаем неправое дело.
Грешно нам с тобой говорить о любви,
когда из квартиры душа улетела.
1980
Говори
На веранде фонарь горит,
бьётся бабочек стая в стекло.
Ты не спи, до зари говори,
как со мною тебе повезло,
говори мне такие слова,
чтоб – завистникам всем назло! –
не седела моя голова,
не дрожало в руке весло.
Слышишь ясный в ночи прибой?
Говори со мной, как волна,
говори, как луч голубой,
как огромная тишина…
Говори мне такие слова,
чтоб солома чернеющих крыш
ожила, как под ливнем трава.
Говори! Ты не слушаешь.
Спишь…
28.08.80
Такая любовь
Задержать хочу тебя рукой,
милая, побудь часок со мной!
Посидим вдвоём ещё немного,
отойди, прошу я, от порога.
Отчего на сердце непокой?..
Милая, побудь ещё со мной!
Только милая не отвечает,
к её сердцу у меня ключа нет.
Приключился случай вот такой,
оттого на сердце непокой…
И живу я в веренице дней
с мыслями, раздумьями о ней,
о её смешном непостоянстве,
не дающем подчинить пространство,
общую для нас вдвоём тревогу,
общую для нас с тобой дорогу,
по которой столько лет иду,
всё иду себе я на беду…
Впрочем, обижаться я не буду,
буду верить будущему чуду –
в постоянство, торжество союза
с милой, скверной девочкою…
Музой.
1980
Предчувствие немоты
Снова предчувствие немоты,
закаменелость полуулыбки;
доски скрипят на мостике зыбком,
тянет упасть с крутой высоты.
Не измеряйте решимость бедой,
петлей тугою, горечью яда,
всё это было, ей-богу… не надо!
Ветви застывшие чёрного сада
тронул морозец льдистой рукой.
Вот опадает на землю листва
в предощущении листопада,
невероятно ты этому рада,
кружатся небо и голова.
Как же прекрасно, что ты права,
что правота для тебя как награда,
яда не надо и мёда не надо,
не умирайте до срока слова!
…бродит в потёмках чужая душа…
…с сердцем в груди никакого нет сладу…
Ты оскорбляешь и словом, и взглядом;
трудно молчать, но труднее дышать.
Это ноябрь вступает в права,
не дотянулся ты до винограда,
был ли он зелен или же сладок,
знают дрозды да сухая трава.
В этом предвестии немоты,
той, что тебя настигала и прежде,
слышится голос скрипичный Надежды,
в мир проникающей из темноты.
17.08.81
На вокзале
Расстанемся скоро,
и нам станет плохо;
в фуражке пройдёт машинист.
И – «не уезжай, –
ты промолвишь со вздохом, –
я очень боюсь
в доме крыс».
Какие у нас
разделённые лица!
«…всех крыс изведёт фокстерьер…»
Нам надо расстаться,
нельзя ошибиться,
чтоб завтра не стало теперь.
Сто лет пребывали мы в полуобмане
и жили мы в полулюбви.
Цветы не растут
на той ясной поляне
следа нет зелёной травы!
Лизнёт на прощание
руку собака,
а, впрочем,
её не купил…
Не надо корить, а тем более плакать:
ведь каждый из нас правым был.
Разлука поможет нам стать осторожней,
поможет смелее нам быть.
Без ссор мы расстанемся
пустопорожних,
что общего не позабыть.
…вот птицы летают над
над чёрной поляной,
и сын легконого бежит…
Сейчас не в глаза,
а в сердца нам он глянет,
и как после этого жить?
Нам страшно.
Зашаркан перрон.
И прощаться –
прилюдно, при всех, на года? –
Как странно,
что стало возможным
признаться
в любви навсегда, навсегда!
Заливисто лает
терьерчик мохнатый,
растут на поляне цветы.
И смотрит в сторонку
наш сын виновато
среди толчеи… пустоты…
1982
24-25 декабря
Снежный Тракай, декабрь. Рождество,
свадьба, десять гостей, застолье,
ёлки весёлой взметённый ствол,
колокола костёльные стонут.
Тонут в купели метельной огни,
озеро спит, погрузившись в истому.
Нас через час соединит
глаз твоих невыразимый омут.
Тальник прибрежный чернеет в снегу,
розвальни лошадь тянет устало,
я обновляюсь и всё ж не смогу
перемениться, Ташенька-Тала…
Ритм стихотворный сталист и жесток,
жизнь – что воротничок у рубахи –
давит. Сверчок знает шесток,
но не желает бедный жить в страхе.
Вот и разбиты бокалы. Вино
залило скатерть, и не к чему плакать!
Если с тобой нам не быть заодно,
то нас обоих настигнет расплата.
Я не наивен, не робок, не юн,
приобретения знаю, потери…
Сколько с того дня минуло лун
и запирались наглухо двери?
В память – тавром! – роковое число.
Ни на кого не хочу обижаться, –
выше всего мне моё ремесло;
сколько же минуло лун?
– Тринадцать…
Снежный Тракай, декабрь, Рождество.
Общего прошлого будем достойны.
Высох у ёлки рождественский ствол,
впрочем, об этом думать не стоит…
1983
Рябиновая кисточка
Полпятого. Бронхит. Москва.
И в половину лёгкого
летит литовская листва
метелью жёлтой лёгкою.
Вторую половину смог
забил бензинным выхлопом.
…я б разлюбить тебя не смог
и пред последним выдохом…
В предсветный задыхаясь час,
живу в незнанье выхода:
как без меня дела у вас,
кого я сердцем выходил?..
Перемогу всё, что смогу,
но одного не вытравить
из памяти в больном мозгу –
дороги общей в рытвинах,
как спотыкались мы на ней,
растрачивая чувства…
И жизнь вдвоём сошла на нет,
и это очень грустно.
Поникла в банке ягод гроздь –
рябиновая кисточка,
и жжёт бронхита горький гвоздь,
и сердце – как на ниточке.
1983
Непрошеный гость
…и встала устало у самого входа,
и прядь золотую с лица убрала…
– Какая неверная стала погода,
болеет невзгодами что-то природа,
всё листья скользят на асфальт со ствола.
Все будни, все праздники однообразны.
Приходит вчерашний непрошеный гость.
Его занимаешь беседою праздной
и гасишь в зрачках огонёк неприязни,
и нервно салфетка вминается в горсть.
Кольцо обручальное заледенело,
кольцу с безымянного не соскользнуть.
На гостя непрошеного поглядела
и всё же признаться ему не посмела,
зачем ослабело безвольное тело,
зачем на чужую упала ты грудь.
И воздух молчания пахнет озоном,
и прядь золотая щекочет висок.
Ты очень любила чай с кислым лимоном,
а гость от изжоги совсем изнемог.
Его не заманишь лимоном на ужин,
твой гость не привык к кипячёной воде.
Он был неплохим семьянином и мужем,
теперь о былом он нисколько не тужит,
не служит уже никому и нигде.
Природа законы сама сотворила,
любви и разлуке назначила срок.
Ты так золотой завиток закрутила,
что гость раскрутить поцелуем не смог.
22.08.86
© Юрий Кобрин, 1961–2023.
© 45 параллель, 2023.