Поиск
Пером,
как будто посохом слепца,
в сплетеньях судеб и событий,
снова
нащупываю путь к людским сердцам...
Хочу,
чтоб, став необходимым,
слово
не растворилось в быстротечном дне,
а чтоб однажды,
пусть ещё не скоро,
как другу,
встречный улыбнулся мне
и занялось начало разговора.
Ровеснику
Крест-накрест детство –
огненной чертой.
До срока мы, дружище,
повзрослели.
И всё-таки
умеем жить мечтой
и верим обещаниям апреля.
Нам ближе и понятней добрый гром,
цветение садов и гомон птичий,
прохлада речки за крутым бугром,
настоянный на солнце земляничник.
Я, как и ты,
ровесник мой,
могу,
как возраст, сбросив модные ботинки,
бродить босым по росам на лугу,
ловить губами спелые дождинки
и улыбаться встречному всему,
и радоваться радуге и детям...
Мы понимаем счастье –
потому,
что знаем цену сущему на свете.
Солнечный ветер
На пустырях,
сквозь сор и щебень,
едва проклюнется трава –
а в стёкла,
словно птичий щебет,
стучатся певчие слова.
Крылатые,
они врываются
и властвуют в моём дому.
...Вот с этого и начинается
непостижимое уму.
Разбрызгав радужные всплески,
в окно вливаются лучи,
и ветер солнечный,
апрельский,
как музыкант,
во мне звучит.
Волной мелодии тревожной
меня подхватит, закружит...
И жить спокойно –
невозможно,
а жить без музыки –
не жить!
В ней –
ожидание прекрасного
и обещание чудес...
Что впереди –
пока неясно мне.
А берег прошлого – исчез!
И голос из глубин пространства
ведёт неведомо куда...
За горизонтом –
годы странствий
и соль галерного труда.
Сшибаются стихии, буйствуя...
Но, звёздно полыхнув вдали,
вдруг озарит судьбу предчувствие
незнаемой ещё земли.
* * *
И ошибка бывает полезна,
пока мы молоды...
В. Гёте
Осмысливая мудрость афоризмов,
подумаем о смысле бытия...
Что завещаем внукам,
ты и я,
что станет главным делом нашей жизни?
Какой мы след оставим на земле –
дома,
колодцы,
борозду оратая?
Иль праздно,
как застольные ораторы,
пробалаболим в сыте и тепле?
Найдём ли силы –
в передрягах лет
взрастить поступки
из мечтаний добрых,
сумеем ли душой преодолеть
соблазны истин,
чересчур удобных?
* * *
Частица детства моего,
где так бесхитростно открыта
моя душа...
И опыт быта
ещё не значит ничего.
И всё вполне определённо:
друзья, враги, добро и зло...
Там, по мальчишеским законам,
живётся просто и светло.
И бескорыстна вера в чудо,
и беды ходят стороной...
А все, кого люблю,
покуда –
ещё со мной!
Ещё со мной...
(Отрывок из стихотворения «Тропинкой памяти»)
* * *
Стал ранимей,
словно бы теперь
сердце обрело иное зренье...
В зрелости острее ощущенье
прежде неосознанных потерь.
С каждым годом
думы о былом –
сокровенней всё,
исповедальней...
Устремляясь от истоков дальних,
память,
словно речка подо льдом,
выструит причудливо течение,
время в полынье замкнёт в кольцо,
голубым
глубинным излучением
высветив забытое лицо.
Сквозь пласты необратимых дней,
как вода сквозь ледяные трещины,
теплотой прольётся голос женщины –
не любимой мною, не моей...
Прошлое не станет ворошить,
только спросит:
– Ладно ли живётся,
долетел ли до своих вершин,
так ли, как загадано, поётся?
Ты прости, – промолвит, – сокол ясный,
что пришла незваная к тебе!
...Ни упрёков, ни обид напрасных,
ни печали о своей судьбе –
только неизбывная любовь,
только нерастраченная нежность!
Солнышком поблазнится...
И вновь
стынет февралей моих заснеженность.
Может быть, и нужен ей одной?..
Стороной прошёл,
не замечая
чудо с родниковыми очами,
слишком рано встреченное мной.
Одиночество
Проволглые, настуженные камни.
Распутица. Ненастье, Листопад.
Насквозь продутый всеми сквозняками,
репьём обросший, неопрятный сад.
А как, бывало, радостно глядел,
когда людей одаривал плодами...
И вот – забыт,
остался не у дел.
А ведь совсем ещё не стар годами.
Он без ухода одичал давно.
И дом,
видать, хозяином заброшен,
обшарпан,
как ревматик, перекошен,
крест-накрест заколочено окно.
Колодец обвалился –
не напиться...
Лишь в тёмной глубине вода чиста –
не позабыла, как певали птицы,
шмели,
трубя,
качались на цветах.
Так и душа...
Безверием ограблена,
обижена, бесчувственна, пуста,
заглохла без призора,
словно яблоня, –
ни яблочка, ни жухлого листа.
Засохла –
одолели сорняки.
А ей, душе,
такую малость надо:
прикосновенье любящего взгляда,
поддержка доброй, дружеской руки.
Поздние крылья
...Птенцам при взлёте крылья опалило –
война прошла по сердцу, по судьбе...
Зря каркали про нас, что мы бескрылы, –
сумели крылья выковать себе.
Как новостройка, был заполнен мир
бетоном, арматурой, кирпичами –
с рассвета до заката...
Лишь ночами
к нам приходили Данте и Шекспир.
Мы понимали:
нам ещё придётся
умом и сердцем находить пути
к тому, что так прекрасно удаётся
теперешним ребятам к двадцати.
В таких круговоротах нас крутило...
Но трудный опыт и закалка –
впрок!
В преодоленье обретая силы,
мы укрощали кисти и перо.
Мы,
как в забои,
шли в глубины книг,
дознались,
как постичь полёт полотен...
И, словно капля ртути,
каждый миг –
от перегрузок –
был весом и плотен.
Да, нам непросто в космосе искусства:
седые –
долго ходим в «молодых»...
Но верим, знаем –
мысль свою и чувство
мы переплавим в музыку и стих.
Пройдёт пора сомнений и ошибок –
мы своего добьёмся...
А пока –
учиться мастерству!
Не клянча скидок
за грубые мозоли на руках.
Во чистом поле
Жемчужное свеченье облаков,
реки неторопливое теченье,
по разнотравью пойменных лугов
теней и солнца зыбкое сплетенье.
От бликов краснопегий, как телок,
устав скакать,
на удивленье тихий,
причмокивая сладко,
ветерок сосёт парное молоко гречихи.
Среди цветов раскину руки вольно...
Жарынь. Полувиденья-полусны,
сознанье омывая, словно волны,
уносят по разливу тишины.
Клубится в лёгких пряный дух медовый,
щекочет ноздри тонкая пыльца...
А на ромашке мотылёк бедовый
качается у самого лица.
Крылами голубыми, словно лён,
на миг ресниц коснётся без боязни.
Притихну, благодарно удивлён, –
в обычный день нежданно выпал праздник!
Прошелестит над ухом стрекоза,
кузнечик прострекочет троекратно...
Не объяснить, но стало вдруг приятно –
о чём они хотели рассказать.
Бывало, прежде приходил сюда...
И небо, и земля вокруг –
всё те же.
Но вот таким открытым
никогда
весь этот мир
ни разу не был прежде.
А, может статься, вовсе неспроста
душе дано прозрение впервые,
и прорастут ещё слова живые
во чистом поле белого листа?
Удивление
И. Сельвинскому
Так мастер говорил мне:
«Удиви
рифмовкой хлёсткой,
новизною стиля,
гони Пегаса вскачь,
бока сдави,
чтоб даже крылья
были в жарком мыле,
всади,
как пулю в пулю,
образ меткий,
цветок сорвать
в галопе изловчись!..»
А в то же время,
на ольховой ветке,
перебирая клювиком лучи,
задорную мелодию свою
скворец творил –
из воздуха и света,
бесцеремонно
между слов поэта
рассыпав озорное:
«фитью-фью...»
Мелодия светло вливалась в мир,
как свежесть родниковая –
в ладони...
Так незамысловато:
«фитью-фирр» –
о молодой любви своей,
о доме...
Не колдовством,
не трелью завитой –
тем, видно, брал,
что пел самозабвенно
о самом дорогом и сокровенном
с неслыханной доселе простотой.
Что это было?
Вечность или миг
я прожил,
озарённый светом горним?
Ах, как он пел,
как пел он,
чёрт возьми!
Ну как всё это
уместилось в горле?!
...А позже,
у невзрачной той ольхи,
забыв про сверхвысокой давление,
мне старый человек читал стихи,
в них окрыляя мудрость удивления,
так,
словно с кем-то спорил горячо.
И, помолчав,
добавил:
«Может статься,
на самом деле
главное вот в чём –
не удивлять собой...
а удивляться!»
* * *
Речные русла,
горы и лощины
и океанов яростный разлив...
Ты посмотри:
могучий лоб Земли
пересекают резкие морщины.
Проникни вглубь!
Проникни...
И скорей
постигни,
ничего не разрушая,
какие мысли прячутся в коре
её необозримых полушарий!
Пока живу
Я твой всегда –
ликуя и скорбя...
Мне без тебя
в огромном мире тесно.
Я так же неотъемлем от тебя,
как неотъемлема от птицы песня.
Одной тебе на суд могу нести –
собою ли, судьбою недоволен...
Ты понимаешь горести и боли
и помогаешь веру обрести.
Не гость случайный на своей земле –
дышу с тобой дыханием единым...
И на ладонях пыль твоих полей –
как общность
между матерью и сыном.
Ты научила нежным быть и сильным...
Дарёное тобою берегу:
и слёз твоих солёные росинки,
и поцелуй, согревший на снегу.
Пока в очах хоть искра света есть,
пока сердцебиенье ощущаю –
я твой!
Любой частицей –
весь...
Я как себя –
тебя воспринимаю.
Пусть,
рёбрами хрустя,
ещё не раз
на прочность круто испытает время, –
неодолим я недругами всеми,
пока нерасторжима наша связь.
Ты – кровь моя,
гудящая во мне
с тех самых пор,
как я вдохнул впервые.
Я весь корнями в этой глубине.
Я прорастаю из тебя,
Россия!
© Юрий Оболенцев, 1987–2012.
© 45-я параллель, 2012.