* * *
А вот тебе небесное кино,
Но в негативе и без диалогов.
Молочник по привычке на пороге
Грядущее оставил. За окном –
Что Хиросима. Неподвижный свет
Кометы вроде. Космос, как убийца,
Как хищник, хочет в шею впиться
Прошедших лет…
* * *
А что теперь? Неведомая тьма,
Немыслимая, вязкая, густая, –
Считаешь ты. А я тебя считаю,
Клонясь ко сну или сходя с ума.
А что теперь? Придётся выбирать,
Ты ляжешь под меня или под пули.
И ты ещё со мной не потому ли,
Что выбор пал, и общая тетрадь
Впитала все слова, но не прочесть
Уже стихов, хоть и разборчив почерк.
Мы пара обречённых одиночек
На острове, что «в океане есть».
А что теперь? Всё будет или нет?
Готовься к обороне или к бою.
Плывут, плывут по небу карпы кои,
Взрывая мозг, чернея на просвет.
В начале этой ядерной весны
Мы просыпались под холодным солнцем,
Теперь нам ничего не остаётся,
Как умереть, уснуть и видеть сны.
* * *
Внезапно выпал выходной
И выпал снег.
Тот город был мне как родной,
Но твой побег
Внезапно всё переменил,
Я стал другим,
Как будто резко проступил
Дурацкий грим.
Под стук колёс и шум турбин
Тянулся путь.
Вообрази, я тут один,
Вникаю в суть.
Подушка пахнет не тобой,
А простыня
Меня накрыла с головой
От злобы дня.
* * *
Может, это чей-то замысел
Или просто божий промысел.
Сердце мне служило лакмусом,
А казалось, я продумал всё.
Я чесал за ушком вечности,
Поощряя ваши странности.
Не пришлось бы этот бред нести,
Будь слова мои в сохранности.
Я сдаю семёрки с тройками,
А тузы в колоде прячутся.
Мы, конечно, люди стойкие
Перед жизнью-автоматчицей.
Чья-то новая знакомая
От желания растает вся.
За любовью все бегом, а я? –
Шагомер недосчитается.
* * *
Норд-вест не надувает паруса,
Нездешний свет едва успел разлиться,
Ты на балконе в пледе и трусах
Тихонько вянешь, как цветок в петлице.
Нездешний свет сквозь городскую муть,
Игра теней на белоснежном тюле,
Так хочется чего-нибудь глотнуть,
Когда гроза гремит на дне июля.
Рахманинов, и лампа на окне,
Небесных вод запас неистощимый.
А хочется пришедшего извне
И персиков, приехавших из Крыма.
* * *
Стромынка у поэта между ног –
Вот башня вертит флюгером на спице,
Трамвай, неугомонный бегунок,
Всё норовит куда-то укатиться.
Ни верности, ни долга, ни вины,
Ни кошки у знакомого подъезда,
А только пятна на краю луны
Да тополей размашистые жесты.
Проснёшься утром, будто бы ослеп,
Протрёшь глаза, и снова всё знакомо.
Покинешь тихо свой семейный склеп,
Очередной иллюзией влекомый.
Направо – песнь, налево – не ходи,
Считай шаги, по сторонам не глядя.
Целуй лишь в грудь, как делал Саади,
Вяжи на палец шёлковые пряди.
* * *
Ты наливаешь сливки в кофе,
Как боги проливают свет
На твой пока что сонный профиль
Тьме затянувшейся в ответ.
Ты смотришь с высоты поэта
На возбужденную Москву,
Где тает снег, где пахнет летом,
Где прошлогоднюю траву
Сожгут, как ворох старых писем
Не от тебя и не к тебе.
Где ты и твёрд, и независим
В своей безудержной ходьбе
По улицам или по мукам,
По небу или по волнам.
Где каждый день тебе наука
И жизнь – ни с кем не пополам.
* * *
Это всё от нехватки солнца,
Это всё от избытка влаги.
След чернильный дорожкой вьётся
На пожухлом листе бумаги.
Я плутаю, и тают силы –
Слева лужи, а справа кляксы.
Темнота всё вокруг накрыла,
Ледяная, как нос у таксы.
Не похожий и не прохожий,
А саднящая боль грудная.
Ты зудишь у меня под кожей,
Или я, как змея, линяю.
* * *
Этот берег лучист и чист,
Эти горы круты, как ты.
Вдруг врывается божий свист
Из зияющей пустоты.
И кипит, и шипит вода;
И поёт, и снуёт народ.
Мирно тянется череда,
Наступает и твой черёд.
Ты взлетаешь и таешь вниз,
Ты садишься и тщишься вверх.
Край вселенной как будто сиз,
Край земли свеже ближе всех.
* * *
Я выйду из себя, шагнув во тьму
Вчерашней ночи, подкроватных страхов.
Дрожь пробежит по телу моему,
Как дробь по подоконнику. Рубаха
Наверняка останется висеть,
Рентгеновски светясь на спинке стула.
Взовьётся тюль, и попадётся в сеть
Та, что в окно войти не преминула.
Запущенная боль, как метроном,
Ускорит свой отсчёт под левой грудью,
Я встану в свет. Зелёный. За окном.
Не тронутый ни ночью, ни безлюдьем.
Вдруг – запоздалый гром и звон в ушах,
А в небе наводнённом – кракелюры.
А в доме – тьма и подкроватный страх.
И я. Шепчу. Зазубренные суры.