Человек о двух ногах и голове
По блестящей проходился мураве.
Проходился, как родился, нагишом,
Человек о голове и двух ногах
Несвободный, точно речка в берегах,
Где пескарь сверкает боком слюдяным.
Человек о двух ногах и голове
Сокрушался о небесной синеве,
Да макушку частым дождиком чесал:
Человек о двух ногах и голове
Не напрасно тосковал по синеве,
Не напрасно проходился босиком:
небесный свод стремится вниз
как будто перезревший плод
проистекая тучи из
ты состоящий счастья из
иль может горя на краю
по коже луж проходит бриз
воды в траве снуют скворцы
каких незнамо ищут блох
а сад цветущий под уздцы
ты даже слышишь стук подков
звенящий в паузах строки
и сад со взмыленных боков
Не осталось ничего от эйфории,
Будто вовсе не летали, не парили,
Не барахтались на облаке румяном,
Не осталось ничего от эйфории,
Непонятно, что такое натворили.
Дули на воду, о будущем радели
Солнце медное вытягивало тени,
Незаметно холодело в средостенье.
Лес щетинился ветвями, воронёный -
Выдували стеклодувы лёд узорный,
одарили зеркалами люд озёрный –
Водяные щеголяли сединою,
На карнизах нос повесили ледышки.
Снегопады разбазарили излишки.
Не осталось ничего от эйфории,
Я живу – неизвестно кому,
с головой, обращённой во тьму,
с головой, обращённой во вне,
Я не знаю, какие слова,
прорастают во мне в дерева,
в плеск воды, убегающий ниц,
Я смотрю от зари до темна,
как жируют в реке времена,
точно бродят пескарь и налим
Я не знаю, какого рожна,
никому ничего не должна,
но как будто стою на посту:
Я живу в опоздавшей стране,
с головой, обращённой к войне,
с головой, обращённой к труду:
и блистающих звуков драже
Заправлены пчёлы неправильным мёдом:
декабрьскою стужей, полуночным бредом.
Во тьме притаились деревья-скелеты,
Роятся, несутся земле параллельно,
понять мудрено ритуальные танцы,
мелькают в огнях запорошенных станций –
Неправильным звоном заправлены пчёлки:
железною хваткой, нордическим зудом.
А пасечник вышел. Проказа? Простуда?
Мы и тебя подучим
столбняк пережить осенний.
Своим словесам паучьим,
который течёт в гортани,
горчит безо всякой скорби.
А если горчить не станет,
Вот видишь, уже морочим,
играем со смыслом в прятки.
Сочится туман молочный,
Мы и тебя подучим:
размякший, как воск в ладони,
пойдёшь за звездой падучей,
На уровне ласточек – щебет и свист –
Висит небосклон, беззаботен и чист,
Висит небосклон, благосклонен,
Светило катая в ладони,
Как будто по блюдцу с лазурной каймой,
А мы, позабыв о юдоли земной,
Лежим на российской равнине,
Вплетённые в запах полыни.
Лежим и глядим в голубой небосвод,
Как в нём невесомое время плывёт.
А, ежели будем, как дети,
То, может, оно не заметит
В цветочном ковре – свысока? с высоты?
Подумает, может, мы тоже – цветы
С обычной цветочной судьбой:
Я смотрю на кроны кленов просветлённых,
Между прошлым и грядущим разветвлённых.
Там завелся золотистый шелкопряд:
Мы, похоже, скоро станем мудрецами,
Рассмеемся, побежим за леденцами.
Колыхнёся под ногами звукоряд:
В расписной небесной печке изразцовой,
До сих пор сияет солнце образцово.
У берёз на платьях множество заплат –
Проснёшься от мысли, что дело – труба,
И мокрую прядку откинешь со лба.
На столбике ртутном застывший январь,
Что жизнь промелькнула – поспоришь едва ль.
А всё ожидаешь внезапных чудес,
Глядишь в пустоту полинялых небес,
Где меткой прозрачною месяц с утра,
Горячую прядку откинешь со лба,
Сквозь пальцы и поры струится судьба,
Так с неба летит ледяная пыльца.
И кто-то глядит, но не видно лица,
(Поскольку морозный узор на стекле,
Поскольку ленивые мысли в тепле.)
Там, кажется, ангел расселся в тоске
Пока Вивальди скрипки точит,
Пока Вивальди сердце пилит –
Субтильный снег летит, где хочет,
Пока Вивальди сыплет стружкой,
Пока колдует над пассажем,
Влюбились мы – дурак с дурнушкой,
Но никому о нас не скажем.
Пока маэстро строит козни,
Мешает звуки в хрупкой склянке.
Октябрьский воздух всё морозней:
Ты не находишь, стали зыбки
Как будто выцвели – пейзажи?
Ах, это, друг мой, скрипки, скрипки,