* * *
Минутное лето – прозрачное, как органза.
Привычная выкройка дня – желтоватая калька.
Изнанка столицы. Не так удручает пейзаж,
Как беспрекословность, с которой к нему привыкаю.
Не жду новостей, не тревожу стихами блокнот.
Случайные чувства похожи на лёгкую дымку.
За тонкой стеной молодёжь распивает вино
(Так странно кого-то – не нас – называть молодыми).
Как ловко, как пакостно жизнь округляет углы.
Не вынесли крылья – отращивай когти и жабры.
Уснувшая память едва встрепенётся: «Курлык!» –
И станет пустынно и страшно, как после пожара.
А, значит, пора каламбурить, куда-то бежать,
Закатывать сцены, глаза, стеклотару с аджикой.
И стыдно признаться, и чистосердечно не жаль
Бесчисленных нас, незаметно себя переживших.
Столица раскиснет по контурам, всхлипнут огни –
Спеши покупать свитера, опрокидывать шоты...
Лишь мелкой царапинкой еле заметно саднит
Желание искренне верить хотя бы во что-то.
* * *
Я выращиваю себя терпеливо, строго.
Я обтачиваю себя, как огранщик – камень.
Я вычитываю себя, удаляю строки,
Не тянусь головой к петле, и к огню – руками.
У меня есть я, остальное – поток картинок.
У меня есть боль – пригодится, сожгу бензином.
В голове километры слов (это просто титры).
Не сутулься, родная, ношу дают по силе.
Все привычно же: тишина полусонных комнат,
Если звук обронила – катится долго, гулко.
Укрощённая слабость. Пепел летит с балкона.
Ветер лезет под кофту, скупо целует в губы.
Это – жизнь. Читай, как газету (сухие факты),
Без истерик, стонов. Спокойствие и no comments.
Через несколько лет столкнётесь (циничный фатум)
В малолюдной кофейне…
– Здравствуйте. Мы знакомы?
* * *
Листы изломаны – сложилось оригами.
Цветы осыпались – побагровели вишни.
Очки раскрошены чужими сапогами,
Но, оказалось, и без них прекрасно вижу.
Упали стены – безугольное пространство,
Упали разом – стало быть, стояли косо.
Но ветер ласков со свечей (такая странность),
В когда-то тесную квартиру плещет космос.
Не стало почвы – кто-то выбил беспардонно.
Глаза по-девичьи испуганно закрыла…
Но небо бережно подставило ладони.
Аквамариновый покой. Раскрылись крылья.
* * *
Я знаю, что ношу без силы нести – не дают,
Способна из чая и слова состряпать уют,
Шагать, улыбаясь, по черным затянутым полосам.
Умею, кусая губу, не срываться на мат,
Менять неслучившийся крик на звучание мантр,
Подчёркивать талию линией узкого пояса.
Я верю, что долгий пробел предвещает абзац,
Что правду, губам неподвластную, шепчут глаза,
А видимость истины – есть показатель готовности.
Стараюсь на грубости не отвечать кулаком
(Я – девочка, хоть никогда не ношу каблуков),
И водку смогла заменить поэтическим томиком.
Усвоила: путь к Вандерленду – не мрамор – нора,
Закат – предисловие к зорьке (я помню, мой брат),
И «дом» – состояние, не узнаваемость города.
Я знаю... о карме, о дхарме. Да много о чем.
Но чем утоляема жажда склонить на плечо
(В минуту усталости) потяжелевшую голову?
* * *
Тепло улетучилось к октябрю,
Вздремнуть бы невольно – очнуться в мае.
Полгода старательно не курю,
Но зажигалка юлит в кармане
И ластится к пальцам. Опять стихи
Растут из глубин воспалённой глотки
Про странную встречу на Fortres Hill –
Поймала тебя у метро за локоть...
И прыснула память: прохладный чай,
Отметины рта на горячей шее…
Какая гармония в мелочах,
Как раздражающе-совершенен
Короткий сюжетец. И «Summer time»
Звучала в отеле, как будто спойлер.
Два дня перед рейсом Гонконг-Китай…
Никак не забуду (а ты – не вспомнишь).
И славно. Снаружи гремит вода.
Впечаталась в кресло, ссутулив хорду.
Плывут разноцветные города
По волнам прошлого. Безысходность
Повисла в пространстве, как белый шум,
Горча пережаренным кофе «Галка».
В бесчисленный раз о тебе пишу.
И нервно чиркаю зажигалкой.
* * *
Утихомирив бытовую круговерть,
Оставив горы покорителям вершин,
Ты объяснишь себе, что серый – тоже цвет,
Что чай без сахара полезен для души,
Что реки льются в океаны без труда,
Что неразгаданные истины – тихи,
Что, как ни вскармливай щекастый чемодан,
Тебе останутся лишь память и стихи.
Февральский город – оголтелый полигон.
Скулит автобус – растоптался и продрог…
Но, полюбив искусство маленьких шагов,
Ты жарко выдохнешь и выйдешь за порог:
Вот так – в поношенных ботинках с хрипотцой,
Вот так – забыв слова, наушники, ключи.
А у зимы такое светлое лицо…
Мерцает снег. И где-то музыка звучит.
* * *
Полтонны снега выдали за вредность,
Круглеет город – вылощен, пузат.
Листая календарь, споткнулось время,
И покатилось кубарем назад:
Опять шуршат предчувствия, как фантик,
Похрустывает счастье, как инжир,
И юность в разноцветном сарафане
По пляжу светлолицему бежит…
И детство босоного, тонкокрыло
Торопится подкармливать синиц.
Открытия, ракушками из Крыма,
Ажурно собираются на нить...
Но стрелки, встрепенувшись, оправдали
Бокал и пепел, постное жилье.
За пёстрой занавеской стала данность –
И больно проступила сквозь неё.
Лишь ручка кропотливо, постепенно
Красивые года взбивает в ямб.
Но дальше – только снег молочной пеной
Кипит, кипит по самые края.
* * *
Не ожидаю бережной руки,
Не грежу платьем хитрого фасона.
Струятся дни – прозрачны и легки,
И я живу – неслышно, невесомо.
Как славно не порхать ночами в бар,
Не ждать шагов, заламывая пальцы,
Ни с чьими именам на губах
В лиловые часы не просыпаться,
Не льнуть к окну, не бредить новизной,
Вычитывая прошлое часами.
Какая роскошь – сделаться сквозной,
Существовать, земли едва касаясь.
Какая трезвость – выдумки поправ,
Ужиться с неприглядными вещами…
Лишь изредка, на краешке утра,
В рассветные минуты ощущая,
Как что-то, не вместившееся в стих,
Как что-то, тоньше талии осиной,
Болит внутри. И август шелестит –
Пронзительно, светло, невыносимо.
* * *
Мерещишься всюду: в чьих-то изгибах шей,
В птичьих манерах, в детских ключичных ямках...
Опять пробуждаешь рифмы во мне, mon cher,
Присутствуя не-присутствием слишком ярко.
Опять замечаю: небо хмельней вина,
Слово под нёбом плавится, как ириска.
Опять ощущаю: невероятность «нас»
Имеет бодрящий, необъяснимый привкус.
Спасибо, поскольку учишь меня любить,
Не претендуя рвать на тебе футболки,
Моститься под боком спать, целовать «на бис» –
Любить как искусство, истину, частность Бога.
Ты есть у меня. Попытки сближений – блажь.
«Корень инстинкта – вырвать» (заданье на дом).
Останется свет, где кошка вчера скребла.
Ты есть, mon ami. А большего мне не надо.
* * *
А ширмочку поэзии отдёрнешь –
Увидишь хвост крылатой электрички,
Чужих детей с бурячными щеками,
Полощущихся в ласковом снегу,
Твоё окно (кромешное, как дёготь),
Пустое время (чем его ни пичкай),
И будущего мутненькую кальку,
И... кажется, я больше не могу.
Рванёшься, как в объятия с вокзала,
Ворчливый пол задабривать мастикой,
Тревожить антресоль, утюжить фартук,
Как будто запоздалую фату…
И, может быть, состряпаешь лазанью,
И даже подпоёшь пластинке Стинга.
И рифмы, словно розы в целлофане,
Все ярче, все отчаянней цветут.
* * *
И когда не останется честных слов,
Узколобой силлабике вопреки,
Развернёшься – и выйдешь в свободный слог,
Распоясав рифму в конце строки.
Зашагаешь без права на карандаш,
Ощущая во рту, как глагол печёт,
Покидая бумажные города –
Неземной фонетикой увлечён.
Перетерпишь ангину, уймёшь бронхит.
Через горло – бордовое, как закат –
Истерической пеной пойдут стихи,
Не вмещаясь в синтаксис языка.
А с прозрачного неба струится звук,
Алфавит закручивая в кольцо.
И на стыке последней и первой букв
Ты внезапно видишь своё лицо.
© Анастасия Лобанова, 2015–2019
© 45-я параллель, 2019.