Все стихи Бориса Рубежова
Bathurst, 19
N. N.
Про такое не лопочут келейно:
Как Пизанская, клонись, но держись!..
Три семёрки разливного портвейна
Из бутылки под названием «жизнь».
Позади остались Плевен и Вена,
Галифакс не разглядеть с высоты,
Семилетняя тоска неизменна,
До конца её не выскажешь ты.
Солнце бьёт из самых грозных орудий,
Можно рыбу на асфальте запечь,
Здесь, как дома (если дом – это люди),
Замечательная русская речь.
На обложке электронной билета
Штамп таможенный не тот, так и знай.
Мы дожили до ближайшего лета,
И не кончился жасминовый чай.
07.07.10
* * *
...В каком ещё привидится Клондайке, что эти годы прожиты не зря? Старуха на дороге в грязной майке, и в спину жарит солнце октября. Осенний зной парит осточертело сквозь вечно беспризорные цветы, и ты со мной, но вновь коснуться тела не хочется (а вдруг – исчезнешь ты?). И карнавалы, ряженные в рюши, среди веселья, адскому сродни, и море, подползающее к суше, чтоб подсчитать оставшиеся дни...
Так ты живёшь, как лилия долины, в моём почти рисованном раю, и это Он слепил меня из глины, чтоб руку оккупировать твою, а рядом чайки хлопают крылами, тяжёлыми от ветра и воды, и зонтики качают куполами, и наши размываются следы – всё это так отчаянно знакомо, что даже свист «касамов» за спиной – как годы, что летели невесомо, пока ты не увиделась со мной. Какая к чёрту разница сегодня, что прежде куролесило вокруг, и жизнь, неуспокоенная сводня, нам на песке расстеливает луг, скороговорка тёплого прибоя и шёпот набегающей волны, и вечно не расстанемся с тобою, пока ещё способны видеть сны... А вечером затеяно немало служенья предначертанному днём, и далеко до мрачного финала, и вспоминать не хочется о нём.
С душой непокорённого холопа любая тварь хвостом поднимет пыль, ведь как-то жили люди до потопа, пока вдруг не разгневался Энлиль, я это всё как данное приемлю, и нет желанья править нам пути, и Гильгамеш спускается под землю за другом, чтоб во тьме его найти.
И снова взрыв твоей мятежной плоти и духа, неподвластного тоске... Я б не хотел носить на отвороте отметины о дерзком языке, но яростно следя за временами, и местом, где не ведают времён, напоминаю: прошлое не с нами, а будущее смотрит под уклон, ещё не все блаженны и невинны, и совесть – категория глупцов, и страшные мерещатся картины на родине народовых отцов.
Мешаются поверхности заката и Тетиса зазубренной волны, здесь континенты двигались когда-то, а мы сегодня бодрости полны, так курица, доверенная сроку, свой обживает медленно насест...
А ты смеёшься каждому намёку. Не смейся. Уходи из этих мест.
* * *
В разгаре лета монотонного,
Кленового исполнен сока,
Брожу я, как герой Платонова
Средь соплеменников Ликока.
Знать, на благом счету у Бога я:
Без макияжа и палетки
Шломит шагает быстроногая,
В соседней запертая клетке.
20.07.10
* * *
Вокруг апрель, весны смиренный лотовый,
И глубины до мая не проспишь.
Слеплю свирель из глины терракотовой,
И ты меня услышать поспешишь.
Не о серпе я вспомню, не о молоте,
Что прежде мой закрашивали век:
Мне не нужны свистки в сусальном золоте –
Из этой глины сделан человек.
И если песня вдруг тебе понравится,
Хоть очень незатейлива она,
Тогда, моя эдемская красавица,
Ты будешь слушать нынче дотемна.
И под своей адамовой улыбою
Я истину нехитрую таю,
Что нету у тебя другого выбора –
А кто ж ещё споёт тебе в раю?
* * *
Где языков слияние и наций
Из тех, кто прыгнул выше головы
В лавсановый хребет цивилизаций,
Зелёный от ухоженной травы,
Где женщины зимою носят гетры,
А летом одеваются чудно,
Сижу на сорок третьем километре
От памятника Benches Domino*.
Как время всех обыгрывает странно:
Одни стекляшки старые в пыли –
Сегодня – весть о смерти Корвалана,
А нам в герои Насера вели.
Видать, он был исполнен благочестья,
Но путь его закончился земной...
Я помню не последние известья,
Но больше тех, кто в детстве был со мной.
За много лет обросший только словом
Да парой продолжателей живых,
Я им не стану Нестором суровым,
Но скромною заменой домовых.
За изгородью старою дощатой
Земную подпирает нынче ось
Та улочка у школы двадцать пятой,
Где столько неожиданно сбылось.
Где вы сейчас и камо вы грядоша,
В каких мирах закончим разговор,
С коричневою пуговкой Алёша
И самый терпеливый детский хор?
Чем наши обозначить стоит вехи?
Одною песней? Табелем утрат? –
Акимыч вновь растягивает мехи,
И запевает тенором Марат.
Серёга Незастенчивый и Настя,
Которая давно ушла в астрал,
Мы с вами пели «Будет людям счастье» –
Но где оно? И кто его украл?..
Проросшая в куртины повилика,
Тюльпаны в нерастаявшем снегу…
Но постоянно снится только Вика –
А вот обнять, хоть сдохни, не могу!
_______________
* Domino Benches and Leaf Grates, памятник в Торонто.
22.07.10
Запертый сад
Мы на земле живём соседями –
Сплошная ложь. Холсты кривые.
Уроки человековеденья
Ты мне даёшь. И там, впервые,
Я не о грозном думал всаднике,
Тебя глазами раздевая,
А ты сияешь в винограднике,
Волшебных линий не скрывая.
Здесь бродят звери патагонские,
Цветёт цикута беспардонно,
И что мне дочери сионские,
Ведь ты сама – святей Сиона!
И не понять сквозь ночь пронзённую,
В каком бы встретили экстазе
Вот эту плоть, не подчинённую
Ни звону золота, ни грязи.
Не тронутую позолотою,
Блаженнее, чем воскресенье,
Создал Господь своей заботою,
И принял я без промедленья.
* * *
Быт: 29:11.
Лучом с небес дарованная милость
Не скроется без яркого следа:
Ещё не понимая, что случилось,
Я чувствую, что это навсегда.
Под лай не приближающихся шавок
Стоим на ослепительном ветру,
Еретикам не требуется справок,
А без тебя я всё-таки умру.
Молитвой перекрывшие рычанье,
Мы переждём, и высохнет роса,
И выплывут навстречу из молчанья
Невыдуманных писем голоса,
И пастыри, не видящие стада,
Отвалят гнёт и выставят костёр,
И снова семилетнюю награду
Я отслужу для лучшей из сестёр.
Монолог
N. N.
Вот этой чашей звёздной голубою,
Любимая, укроемся с тобою,
Пока над миром властвует чума,
Ни музыки не надо нам, ни песен:
Есть тайны, от которых гибнет плесень
И вечная смиряется зима.
Пускай не место здесь для упований,
Но не ушами – матрицей желаний
Пульсирующий в теле слышу звон,
И нет пока смятения иного:
Моя звезда взошла сегодня снова,
Чтобы звук твоих приветствовать имён.
Горюют сны над нашими телами,
Каким бы здесь они ни мнились силам,
Им не познать ребяческих проказ,
Я вижу, что затраченное нами
Не канет зря. В глубины ляжет илом
И от людских укрыто будет глаз.
Когда не будет нас на этом свете,
Осколки слов – порознь – услышат дети,
Мир новое спасенье обретёт,
Но ничего не сложится дороже:
Моя рука на этой тёплой коже
И твой чуть задыхающийся рот.
* * *
Несёт железная ворона
Не очень споро
Oт города Святого Джона,
От Лабрадора,
Всех островов, заливов мимо,
Исландским краем,
Туда, где жизнь неповторима,
Где в ней сгораем.
Где не пальто, а две футболки
На зиму с летом,
Где нам соседи, точно волки,
Грозят дуплетом.
А я всё помню: серп и молот,
Места и даты,
И в запредельный этот холод
Уйду когда-то,
Под облака, где минус сорок –
Как приговором…
И только ты глядишь из створок
Всё тем же взором.
04.07 – 20.08.10
* * *
От муссонных широт до седых нешлифованных гор
Добираются сны, и от них не избавиться сразу,
Зимний чибис поёт, октябрю добавляя простор,
Ну, а мне из тюрьмы до сих пор на свиданье – ни разу!
Я из дивного плена полночных объятий твоих
Вырываюсь к садам – где вчера вдохновение было,
Просыпайся, Елена! Готов тебе утренний стих!
А вчерашний отдам чуть поздней – высыхают чернила.
Прозябая в пыли, каждый вырваться в море готов,
Для грядущих удач корабельные трогая снасти,
Эти горы земли – точно вывернул норы кротов
Неизвестный силач, поделивший планету на части.
И стоящие в ряд необжитые спят корабли,
Нити дней теребя, парки лёгкой играют судьбою,
Этот сладостный сад не родной, но блаженной земли
Не цветёт без тебя – но пожизненно полон тобою.
Памяти Видьяпати
Приют, ночлег и дом на время зимних нег
Смешны для дурака, нормальны для монаха,
В селе твоём простом случайный человек
Не вызовет пока ни радости, ни страха.
Но вкось идут дела, глубок последний след,
А ног ему добыть – как слог тревожить в гимне,
Ни сердце, ни стрела, и знаков просто нет,
Чтоб точно отразить – и надо ли, скажи мне?
Так прежде гончары на глине и стекле
Писали нам слова, но тщетны здесь лорнеты,
И зимние пары – как крапинки в смоле,
Но камешки мои размером с пол-планеты.
Монтажное кино из редкого зерна,
Где прежде карандаш, теперь пирует кодак,
И вымерла давно янтарная сосна,
Но счастье или блажь твой тонкий подбородок?
Памяти феи Морганы
«Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь»
В.Шекспир. Буря (IV, 1)
Бесстрастен путь звезды на небосводе,
Мы – злая суть, противная природе,
И понапрасну рвёмся на Парнас,
Художник, продавай себя дороже!
История всегда одно и тоже,
Тем более про каждого из нас.
Глуха Афина или близорука,
Предательство – суровая наука,
Ему учиться долго, тяжело,
В трёх сотнях миль – Беотия и Фивы,
И оживают древние мотивы,
Где всё давным-давно произошло.
Меж божеством и смертным век препоны,
На полпути к подобию мадонны
Китайская воздвигнута стена
В местах, где не восполнена утрата:
Европа, забывающая брата,
Ещё о Зевсе помнить не должна.
Бредёт Кураж просёлочной дорогой,
Впадая в раж от подлости убогой,
Да нет у ней другого ремесла,
Читал ли Бог Aquinas'а, что в Риме,
Но с нами всё случается, как с ними –
Когда напрасно режутся крыла,
И рушатся воздвигнутые зданья,
Последнее терзаю оправданье,
Чтоб никогда жалеть не смела ты,
Что больше не черкну тебе ни строчки.
Так рвутся офицерские сорочки
На раненым потребные бинты.
Трубили зря лукавые фанфары,
Не пошатнулись старые хибары,
И птичка возвратилась на насест,
Не разорвёт салютами планету:
Ты слишком долго плавала по свету,
Морячка, и других держалась мест.
Пусть матушка колотит в барабаны,
Пока любимой правят Калибаны,
Одним пером её не удержать,
Нет на Земле от подлости скафандра,
И Ариэль сойдёт за Ихтиандра,
Которому позволено дышать.
Но много ль в нас для нежности хотя бы?
Под кипарисом с прялкой бродят бабы,
Пока к одной прозренье не придёт:
Смотрите, старики и новосёлы,
Красавкою отравленные пчёлы
Неправильный налили в кубок мёд!
Немало дней рассасывалось жало,
Мартышкин труд – выдёргивать устало
Отравленные стрелы из груди,
Ведь нет от арканарцев обороны,
Я проворонил лучшие сезоны,
А значит, отпущения не жди.
Конец, как обещалось, в лучшем виде,
И аспиды, нестрашные в Аиде,
Клубятся зря широкою стеной,
Когда по свежевыпавшему снегу
Я собираюсь к Вещему Олегу,
До срока, отведённого не мной.
Песня
В веригах судьбы, от которой уйти поздорову
Случалось когда-то, чтоб после с тобою сошлись,
Мы мига рабы, господа только честному слову,
И это нормальная плата за вечную жизнь.
Любимая, жди, даже если кокосовой копрой
Нас кормит судьба, вместо солнечных яблок на Спас,
Земля не бывает ни злой, ни, по-честному, доброй –
Ей надо вращаться, и дела ей мало до нас.
И если не дети, то кто эту вспомнит проказу:
Двух взрослых детей, запрещённые рвущих цветы.
Не может на свете быть столько прекрасного сразу:
И небо, и ветер, и сердце, и солнце, и ты.
* * *
N. N.
Под лесами зелёного тона
У домов выстригают осот,
Здесь господство стекла и бетона
Над пейзажами сельских красот.
Но несут меня звёздные кони –
Где украсть бы их, после решим,
В те места, где до губ от ладони
Помещается фут с небольшим.
24.07.10
Путевые наброски
Такое повторить ещё нескоро
Придётся средь финансовых прорех:
От Хеллы продремать до Лабрадора
В железном чреве – редкостный успех.
Рассасывалась «Боинга» когорта,
Манипулы потоками несло,
И разноцветный люд аэропорта
Нас встретил неожиданно тепло.
Здесь местные вполне способны девы
Нерусским изъясняться языком,
Я прибыл в те же дни, что королева –
Я был с Её Величеством знаком.
Здесь рыбы не вылавливают мелкой,
Здесь, презирая крохотный забор,
Нахальные, как девки группы «Стрелки»,
Еноты весь обшаривают двор.
Здесь у домов лениво развернули
Деревья кроны, близкие к шатрам.
Здесь можно просто так попасть под пулю
Случайную – кому ты нужен сам?!
И белки независимой породы
Художникам острят карандаши...
Здесь берегут природу – от природы
Звериной человеческой души.
07 – 12.07.10
* * *
Сквозь эти пять с немногим тысяч миль
Тильтиль бы не решился и Митиль,
Но для души в разлуке нет печали:
Кораблик, что на днях тебя привёз,
Помалу оправляется от гроз –
Он долго плыл, и все мы ждать устали.
Из безупречных вычерчен лекал,
Твоих ланит оформленный овал
Дороже мне Грааля чудной чаши.
Неутомима времени река:
Ещё не видя Душу Молока,
Ты в крохотных ручонках держишь наши.
А на Земле такая всюду блажь,
Но, право же – кому её отдашь?
Нигде другой не сделали, на диво,
И леденеют капельки Воды,
И вновь чернеют синие дрозды –
Но иволга поёт без перерыва.
Июньские последыши нежней,
И до конца моих последних дней
Тебе твержу, огромная планета:
Прими его без чопорных чинов –
В нём только пятна розовых тонов,
Из твоего составленные света.
04 – 06.06.10
* * *
Снова тянутся дни бестолковые
Беспробудно и серо,
Наших ссор приговоры суровые –
Точно высшая мера.
И опять распахнётся парадная,
Да не звали в ненастье,
Непроглядная ты, ненаглядная,
Невидимкино счастье.
Чья поможет волшебная палочка
Нам с тобою когда-то?
Афродита, Венера, русалочка,
Так легка и крылата.
И пока не расправила кудри мне
Жизнь своей добротою,
Назначаю тебя своей утренней
И вечерней звездою.
* * *
От Никиты к Ульянице.
Иди за меня замуж. Я тебя хочу, а ты меня.
А на то свидетель Игнат Моисеев. (№ 377).
Берестяная грамота.
Средь многих снов вовек не знать покоя,
Как в этой сече смертной – бердышу,
На бересте, а чаще на секвойе
Одну и ту же грамоту пишу.
Мои мечты – семьёй собраться древней
У маленьких огарков в полутьме,
Чтоб знала ты про всё в моей деревне:
Об урожае, дровнях и зиме.
Ведь ты одна отныне виновата,
За каждую ответственна строку:
Я кликну Моисеева Игната,
А надо – Моисея привлеку.
Но все они в один кричат мне голос,
Не знавший милосердия Творца,
Что будешь ты, земля моя и колос,
Чужой женой – до самого конца.
Торговец виноградом
N. N.
Там, где всегда неведомое рядом,
Но далеко и родина, и ты,
Я иногда торгую виноградом,
Не денег ради – ради доброты.
И не своей – во мне её приплода
За годы не осталось и следа:
Красавицы, исполненные мёда,
Приходят в эту лавку иногда.
Одна, что после в памяти не тает,
Бойчей других, и тонкое бельё...
Она слегка тебя напоминает –
И это очень плохо для неё.
Я видел Абиссинию и Порту,
Но, знай, не тем душа пока жива.
Вот так слетит, наверно, скоро к чёрту
Моя почти седая голова.
* * *
Убогой жизнь на всей моей планете
Была без озаренья твоего,
И если б Бога не было на свете,
То мы с тобой придумали б его.
Один во тьме, я чувствую, как темя
Встречает луч, дарованный судьбой,
И взором останавливаю время,
В котором нам назначено с тобой
Не знаю, что. Обоз ещё в дороге,
Но музыка прелестная слышна,
И шапито раскидывает ноги,
Как Гулливер на празднике вина.
Навстречу мне из звёздного колодца
Плывёт лицо, каких прелестней нет,
Ещё перетерпеть с тобой придётся
Немало поношений и клевет,
Сквозь ядерную двигаясь эпоху
По зодиаку в огненной арбе...
И если я когда-нибудь издохну –
То от припадка нежности к тебе.
Укиё-э,
или Картины бренного мира
У Эгейского моря изрезанный край,
И милетский простор для оракулов рай,
Не дадут они впасть в забытьё,
Пред рассветом небесная тает свеча,
Но кипящее масло не тронет плеча –
Здесь сильнее дыханье твоё.
Вечерами не знать ни покоя, ни сна,
Средиземную гладь рассекает волна,
Над лицом перевёрнута бровь,
Вознеси надо мною волшебный фонарь,
Но любовника спящего вдруг не ударь,
Ты – моя неземная любовь.
Приуныла Психея, по чуду скорбя,
Так и буду в грехе я, вдали от тебя,
Ни восторга, ни радости нет,
И молчат изумлённо средь гор и садов
Подневольные жёны и чернь городов
Там, где твой отпечатался след.
У бумаг, с искажённым от злости лицом,
Я не маг, и наверно не стану жрецом,
Как разлука меня ни увечь,
Мотылёк еженощный над хладом чела,
Никакого у нас не осталось угла,
Тщетна песен безумная речь.
Средь осеннего сквера, рубашкой шурша,
Оскорбляя Венеру и страстью дыша...
Как твои несравненны черты!
Над тобою исполнилась воля Творца,
Ионийский светильник горит до конца –
Зря меня не послушалась ты.
Девять дней пролетает до ада любой,
Ахерона прохлада влечёт за собой,
И небес наковальня темна,
Но какой бы тебе ни обещан певец,
Не спеши больше бешеных трогать овец –
Нет на них золотого руна!
Не спасёт Гаутамы Палийский канон
От нетающей драмы и подлых времён,
Пояса Алигьери тесны,
Несуразного брака не примет всерьёз
Махападма-нарака, где лотос-мороз,
И нигде не увидеть жены.
Только Бог наше тёмное примет арго,
Наши дни пересчитаны до одного,
Ни один не напрасен порыв,
Из каких я когда-то достал тебя мест:
Возле самой дороги мерещится крест,
Сверху бабочка, крылья сложив.
И прекрасного тени, лицо и щека,
Где одна среди всех, запрещённых пока,
Проплывут надо мною, клубя,
Пароходом меня не окликнет толпа,
Но когда-нибудь будней спадёт скорлупа,
Чтобы снова прославить тебя.
Экскурсия
На фото медведи средь глыб нарезного льда,
Любезная леди поможет найти, куда
Отправиться страннику, кроме дежурных мест:
G8 опять собирает свой летний съезд.
Не думай о чуде – скорее, поверь, что тут
Авто, точно люди, работают и бегут.
А линия фронта здесь делит грозу и свет,
И ночью Торонто заводит ручной брегет.
Как в стоге иголка, здесь каждый спешит, рябя.
Уехать недолго, да если бы от себя,
Под коркой билета – недолгое забытьё,
Не кончилось лето – пока что оно твоё.
Здесь русское слово с еврейским – в один сосуд,
Здесь столько большого: амбиции, mortgage*, wood**,
И после скитаний по шарику мнится мне:
Таких расстояний не встретить в иной стране.
Здесь вещи сливаются в медленный пёстрый ряд,
Здесь чаще по-русски, чем думалось, говорят,
И снится порой, точно принцу чудесный сон,
Еврейское кладбище около Bathurst Lawn.
_________________
* – кредит под недвижимость;
** – древесина (материал).
09 – 13.07.10
Элегия Саскачевану
Вспоминаю о лете, где сам себе хлоп и пан,
Эти домики в цвете – как розовый марципан,
Не зацепишься взглядом – игрушка, и все дела,
Только ёлочки рядом да белки вокруг ствола.
Там пасётся бизон на лужайке из жирных трав,
За небритый газон полагается крупный штраф,
Там не пьют для согрева, погромов не ждут в вестях,
И спешит королева – она, как и я, в гостях.
Там не помнят имён президентов и прочих слуг
Из простого народа; и фермер вам – лучший друг,
А от рыжих девчонок, что ростом с твою версту,
Голос падает, тонок, и это я им зачту.
Там купаются в узком, в широком не ходят зря,
Продавщицы на русском лопочут без словаря,
Но, чтоб меньше вопросов, в каком ты теперь краю,
На арбузах есть косо написанное: «Thank you».
Коль природу не жалко – потратишься будь здоров!
Но такая рыбалка, что рыба клюёт без слов.
Тьма древесной камеди, вода, как слеза, чиста,
И выходят медведи за Машей из-за куста.
Вот где полная чаша, возникшая в пустоте:
Не ходи туда, Маша – медведи давно не те.
Славен возраст геронта – хоть век с ним теперь играй…
За моим горизонтом – зелёный канадский край.
14.08 – 18.10.10
* * *
Я звать привык приличное обычным,
На пустяки растрачивая пыл,
По градам намотался заграничным,
Но родину пока что не забыл.
Из своего нечаянного края,
Без проводов и радиоволны,
Я слышу: под ударами сгорая,
Ты мотыльком касаешься стены.
Унылых дней обглоданная корка
Да сгоряча привидевшийся взгляд,
И письма невидимки из Нью-Йорка,
Как голуби, к тебе не долетят,
Но сквозь судьбы графитовые тигли,
Что не дают примериться к зиме,
Смотрю на то, чего с тобой достигли,
Украдкой обнимаясь в полутьме.
Беспомощных поддержка и опора,
Гроза вождей, заступница больных,
Как бабочка в плену у мухомора,
Не замечая хворостей своих,
С огнём неистребляемым играя,
Круша Востока хитрые дворы,
Искусница моя и Навсикая,
Ты отметаешь правила игры,
Угрюмый раб нечаянного слова,
Что будит недовольную молву,
Я в эти дни пишу, как будто снова
Недавно и пронзительно живу.
В той суете, что всем Гермес оставил,
Нам оступиться велено не раз,
И этим те, кто ждёт игры без правил,
Питаются для дьявольских проказ.
И сколько бы ни вздумал говорить я,
Всё ж не за мной ни слово, ни бытьё,
Я верю: безо всякого наитья,
Фортуна с глаз стряхнёт своих тряпьё,
И те, кому жандарм казался другом,
Всей головой окажутся в золе,
Воздастся им по истинным заслугам,
Но ты спроси: на этой ли земле?
За правдой, что беспомощна и боса,
Простой рыбак нагнуться не успел,
Но колесниц тяжёлые колёса
Проедут мимо бренных наших тел,
Твоим щитом прикрытые пустыни
Гроза и град обходят стороной,
Да под кустом, где путник спит доныне,
Подснежник пробивается лесной.
* * *
Я не верю в упрямых, пускай им не памятен страх,
Я любую в толпе чернокнижницей славы назначу,
Но с повязкой на самых агатовых в мире глазах,
Ты идёшь по тропе, где не ждут ни беда, ни удача.
А навстречу – то мглой занавешенный в долгом пути
Силуэт пирамид, то слова, обращённые к Богу,
И старуха с пилой не пускает солдата пройти,
На дороге стоит, опираясь косой на дорогу.
Весь в шиповнике сад. И в углу, над Стеною Потерь,
Где до чёрных бобов мы порой добираемся смело,
Я когда-то был рад, что бессмертия нет, но теперь
Ужасает меня, что когда-нибудь выйдут из тела
Все земные углы – и плоты из стеблей камыша,
Что ловили с трудом на бездонных озёрах Челека...
Возле Белой Скалы потерявшая память душа
Пролетит, но потом неизменно найдёт человека.
* * *
Я не могу бродить, с судьбою споря,
У тель-авивской гавани гребной
На берегу лазоревого моря,
Что в переулке высится стеной.
Здесь, не дыша, любой погоде рады
Туристы, созерцатели красот,
Но тянется душа за перепады
Сердечных неслабеющих высот.
Где, словно разметённые, без стрелок,
Часы Дали – и женщины Дега,
Где ты с руки хвостатых кормишь белок,
Когда вокруг глубокие снега.
Где мечется по женской половине
Ребёнок от неведомой тоски,
Где вертолёт взметает пыль в долине,
А под ногами выше – ледники...
И я шепчу нечаянному чуду
Туда, где за отрогами Китай:
«И не мечтай, что я тебя забуду,
Что разлюблю. Ты даже не мечтай».
Ямбы о Вилли
Картонный на груди его значок,
И бродит с ним рассеянно повсюду
Наш Вилли – деревенский дурачок,
«Я буду, – говорит, – я скоро буду!»
Ты недоверьем молодца не рань,
Как ловко парень складывает строфы!
Он назначает первую свидань
Прекрасной деве из Йокнапатофы.
Пусть окружён высокою стеной,
Как в Тель-Авив новёхонькая трасса,
Его тошнит от рыбы заливной,
Он жаждет человеческого мяса.
Непрошеная яма глубока,
В ней не растут ни астры, ни ромашки,
А на равнине тихая река,
Индейцы пьют и бегают в пятнашки.
Вы шире открываете зрачки
В надежде несмываемой последней –
Но Напатофа скажет: «Пустяки!
Такой здесь нет. Оставьте ваши бредни».
И снова степи стелятся у ног,
И облаков несутся пилигримы...
А пива он наварит – дай вам Бог!
Но быть другим не хочется с любимой.
15.08.10