Диалоги о…

Часть четвёртая

 

Часть первая в №21 (441)

Часть вторая в №22 (442)

Часть третья в №23 (443)

 

Неясный грех

 

Было около девяти вечера, когда по задыхающейся от зноя Москве пронеслась буря. Её тяжёлую, скорую поступь крестили длинные молнии. Ветер валил молодые посадки в парках, гнул вековые стволы и загонял прохожих в подворотни. Бушевала беспощадная июньская гроза. Наигравшись в старом центре, стихия медленно катила к северу, в Химки, оставляя потрёпанный, но посвежевший город сохнуть в закатных лучах. Полуголые, разбитые жарой люди возвращались к суете, и через час Москва уже не помнила о ненастье.

Уже три месяца я жила в столице – рабочие дела вынудили превратить обычную командировку в долгоиграющий роман с мегаполисом. И не скажу, что роман безоблачный. После привычных волжских пейзажей, относительно неторопливого уклада родного города – вихри метрополии ошеломляли. Даже обычные сутки здесь умели растягиваться. В них копилось лишнее время и его депозит постоянно рос. Воистину – стоило немалого труда успевать за Москвой. Полюбить её – не получалось. Совсем.

Весь день я промаялась дурным предчувствием, читала знаки, вспоминала приметы. И вот перед самой грозой – гром отчаянья треснул над моим мирком. Я не удивилась, я ждала этого. Но ждала с тем ужасом и трепетом, с каким только можно ждать прилива тоски. Всё, что окружало меня в тот момент схлопнулось в пыльный учебник – учебник, который я забыла прочитать.

Я не боялась одиночества, но мне почему-то остро захотелось набрать М., и просто поплакать. Это помогало.

Она подошла не сразу – гудки в трубке отзывались внутри меня каким-то стервозным звоном, словно разбивали оземь церковный колокол. Наконец я услышала:

 

– Ну, что за новое не слава богу? – М. наверняка догадывалась, какое именно «не слава богу» случилось, но грамотно включила наивняк.

– А то не знаешь... – меня потряхивало...

– Знаю, знаю. Не понимаю только, чего ты ревёшь.

– Да я свихнусь уже скоро! – я начала буквально задыхаться – Со мной такого не было ни разу!

– Всё когда-то случается впервые, дорогая моя. – в голосе М. звучала ирония и удовольствие. – Ты главное с ума не сходи, правда, а то с кем я звёзды считать буду?

– Не смешно, между прочим. Грех это.

– О, что ты знаешь о грехе? – М. засмеялась. – Давно ли мы читали классиков?

– При чём тут классики? – не поняла я

– Расслабься. Нельзя себя загонять в угол. Послушай вот.

 

 

– Ой, как здорово, а кто автор? – я даже присела.

– Автор удивительный. Это Жданов. Иван Жданов. Прекрасный фотограф и замечательный поэт.

Меня покорили первые строки. Уже здесь хотелось смаковать каждое слово, ощущать, как за переплетением слов открываются новые смыслы. Уместить целую вселенную в несколько слов – это дар. Действительно – незаурядный автор.

 

М. продолжила:

 

 

Я подумала – вот оно! Вот самое главное, что кроется в стихотворении. Грех не следствие, он – причина. И он обращён не к предмету, порождённому действием. Он сам есть предмет. А дальше – по спирали.

 

М. растягивала строку:

 

 

Музыка стихов лилась и лилась, а я продолжала размышлять. Все эти разговоры о притяжении душ и об их родстве – по сути никчёмны. Самое волшебное ощущение – что одну душу делят два человека. Часто такое можно перепутать с любовью. А может, это – и есть любовь. Или восторженное наслаждение взаимопониманием: тем, что другой человек видит как ты, чувствует как ты. Что ты – это он, и вы оба подключены к чему-то невероятно важному, без чего погибнете, перестанете быть собою.

 

– Послушай! – я словно вырвалась из оцепенения. – я начинаю понимать, к чему ты клонишь.

 

М. прервалась. Только сейчас я заметила, что совершенно не хочется плакать и тоска исчезла, точно влага с горячего асфальта.

 

– Грех – это мы сами. Совсем не то, что происходит; грех – это наши глаза и уши, это выдуманный ими страх. И он неясен, потому что мы очень боимся самих себя.

– Ну вот видишь? – М. сказала это почти шёпотом. Мне показалось – она взволнована.

 

 

М. дочитала заметно тише и медленнее, чем начала. От иронии в начале разговора не осталось и следа. такое впечатление, что текст одинаково потряс и меня, и её.

 

– Слушай, а ведь стихотворение ещё глубже, чем мне сначала казалось… – задумчиво произнесла М. и смолкла.

– Во всяком случае, у меня всё перевернулось внутри. – ответила я, и это была чистая правда.

– Тем и хорош Жданов, что стихи его – небоскрёб. Каждый этаж – это новый смысл, а внутри крепкий стержень такой, скелет. Небоскрёб качается на ветру, а не падает, держится. И мне ещё он безумно нравится, потому как традиционный размер умеет наполнить совершенным сюром. Как здесь.

 

С этим невозможно было поспорить. Я прокручивала в голове строчки, и каждая разбивала мою беду в пыль. Я понимала, смутно, осторожно понимала, что за этими строчками стоит такая мудрость, постичь которую можно разве что изначально приняв её. А значит – дать прорасти греху, его семени внутри себя, дать сжиться с ним, – чтобы управлять им.

 

– А вот здесь о чём он, как думаешь? – я вспомнила крохотный отрывок:

 

 

М. молчала. Я была уверена – она знает ответ, просто ждёт, не начну ли сама.

 

– Разомкнутые руки как бы создают между собой разряженное пространство, полость, пустоту, лакуну. Вот он – материализованный грех – свет проходит сквозь пустоту, но вернуться в то же место уже не может.

– Как интересно. – я вздохнула. – Ну почему такие мысли не посещают меня до, а приходят после?!

 

М. рассмеялась и её смех пропитал моё настроение теплом на весь остаток вечера.

А вечер был прекрасен. Солнце уже нырнуло за Крылатское и город начал жонглировать светом реклам. О, этот никогда не спящий город...

 

Часть пятую читайте в №28 (448)

 

© Алёна Овсянникова, 2018.

© 45-я параллель, 2018.