Эд
Побужанский

Автобусное

Как только

освободилось место

в соседнем ряду,

она тут же отсела

от меня.

Почему?

Я был чисто побрит

и опрятно одет

и пах дорогим коньяком,

а в руках держал

раскрытую

нарочито широко

книгу неплохого поэта

Андрея Коровина…

Ну да, конечно,

этим столичным стервам

только Бродского

подавай!

Ангел

Слушай, я не знаю,

что они там вкурили,

но меня назначили

ангелом твоим.

У меня мало налёта

и слабые крылья,

и я не уверен,

что мы даже взлетим.

Но мы попробуем,

да и выхода нету.

Ты помнишь молитву?

Любую. И я – нет.

Но я же твой ангел,

я агент неба.

Не отключайся,

не выключай

внутренний свет.

Барабан

Мне играли и трубы, и флейты,

И всё рос моей жизни курган,

Но теперь я под небом последним

Слышу только один барабан.

Я узнал неподъёмную цену

Лёгких рифм, обжигающих рот.

И сейчас, поднимаясь на сцену,

Я всхожу как на свой эшафот.

Не лишай меня, Господи, речи,

Не ославиться, Боже, сподобь!

И всё ближе, и громче, и резче

Барабана небесного дробь…

Бах

Когда в меня проникнул страх,

Найдя прореху как проруху,

Откуда-то явился Бах

И фугу протянул как руку.

Меня подхватывал орган

Как музыкальный орган Бога

И нёс к небесным берегам,

И отступала прочь тревога.

Звучала музыка как рок

И в поднебесье уносила,

И я б заплакал, если б мог,

Но не от слабости –

От силы.

Вера

Знаю, воздастся и мне сторицей

За то, что вера моя слаба.

Я снова пытаюсь перекреститься –

Но только пот вытираю со лба.

Молитву шепчу – и немею от боли:

Искрят от неискренности слова…

Сердце моё – поле вечного боя,

И павших не счесть…

И лишь вера – жива.

Возвращение

Зарницы грозные зарделись

В пробоинах небесной крыши, 

И бронзовый Железный Феликс

Из парка* торопливо вышел.

Его глаза опять горели

Огнём, сжигающим с изнанки.

Он шёл в распахнутой шинели,

Чтоб встать смотрящим

На Лубянке.

___

* Памятник Ф. Э. Дзержинскому,

который с 1958 г. по 1991 г.

стоял на Лубянской площади,

напротив печально известного здания КГБ,

сейчас установлен в московском

парке искусств «Музеон» на Крымском валу

вместе с другими памятниками и скульптурами.

С именем Феликса Дзержинского,

возглавлявшего Всероссийскую чрезвычайную

комиссию (ВЧК), связывают красный террор

первых лет советской власти.

Дубль

И тут пробел, и там изъян,

И память – решето.

И столько мне сейчас нельзя,

Что всё разрешено.

Не ком, не пом, не зав, не зам –

Двустопный ямб в пальто,

Молчал не так и был не за,

И пил, и пел не то.

Я не стихи писал – словам

Значенья придавал,

Не лез вперёд по головам,

Друзей не предавал.

Хоть я лажаю больше всех

И стою – медью рубль,

А всё ж кричу туда, наверх:

Позволь хотя бы дубль!

Жизнь

Два литра сока в тетрапаке

И «Русской» ровно по чуть-чуть…

Мы под орехом в дендропарке

Пытались жизнь в себя вдохнуть.

Точнее, влить. На три стакана

Делили тосты (чай, не квас),

Но жизнь упорно вытекала

Струёй нетрезвою из нас.

Кино

Андрею Ивонину

А жизнь идёт уже давно,

Но что ты будешь делать, если

Она прервётся, как кино,

На самом интересном месте?

В руках – бумажное ведро

С ещё оставшимся попкорном,

И нет ни шанса, как в «КАРО» *,

Вернуться на сеанс повторно.

А ты сидишь – и нем, и глух,

Но не показываешь вида.

И где-то светится в углу

Табличка «Выход» или «Выдох».

________

* «КАРО» — популярная сеть кинотеатров.

Мольба

Как низко сегодня небо!

Как близко оно от земли!

Боже, прими мою требу –

Век мамы моей продли!

Я сыном хорошим не был,

Живя от неё вдали.

Боже, прими мою требу –

Печали её утоли!

В груди моей слабой жженье,

Такое – что грудь разорви!

Но держит меня притяженье

Твоей и её любви!

Растёт надо мною небо,

Восходит дыханьем земли!

Боже, что хочешь требуй –

Лишь век моей мамы продли!

Московский роман

Для каждой Наташи за сорок

Найдётся свой пылкий Фархад.

Он любит все шесть её соток

И двушку в панели у МКАД.

Он знает по-русски три слова,

Но варит божественный хаш.

Ну как не влюбиться в такого?!

Тут хочешь не хочешь, а дашь!

Наташа б хотела Сергея,

Ивана, Федота, Петра.

Но те – то женаты, то геи,

То ждут у аптеки с утра.

Фархад хоть не знает Озона,

Но страсть в его сердце кипит,

Ведь вид из окна на промзону –

Прекрасный на жительство вид!

Мураками

В студенческой общаге нашей

Был заведён режим монаший.

В любой сестре-филологине

Я видел признаки богини.

Я тенью шёл за ними в келью,

Чтоб на ночь почитать Коэльо.

И брал их голыми руками

Вдвоём с Харуки Мураками.

О, скольких помнят эти руки!..

Теперь уже не тот Харуки.

Небо

В разбитый смартфон смотреть –

Как в зеркало, не к добру.

Зачем тут иконка «Смерть»?

Я не умру.

Не умру.

Бог не сберёг от ран,

Да на погост не свёз.

Небо – ночной экран

В пикселях битых

Звёзд…

Огород

В тихой моей тетрадке

(Стоит 2 коп. тетрадь)

Строчки стихов, как грядки,

Теснятся: кропать не копать!

У бабушки на огороде

Петрушка, редис, щавель.

И все ещё живы вроде,

И лета – на пару недель!

Полжизни прошло… Не часто

Теперь приезжаю в село,

А как одичал участок –

Всё сорняком поросло!

Живу я в стране огромной,

Пишу – а слова горчат,

Да из строки неровной

Всё уши редиски торчат.

Мне говорят: не тявкай,

Не баламуть народ.

И всё ж я достану тяпку:

Надо полоть огород!

Поэт

Поэт из меня нерадивый –

Топчусь возле пятой колонны.

К тому же я очень ранимый,

Почти как сержант из ОМОНа.

Во мне недостаточно спеси,

Чтоб жертвою пасть копипаста.

Я автор единственной песни,

И спел её даже не Басков.

Мне быть бы смелее, наглее –

«И» тоже бывает не кратким!

И что мне издать к юбилею?

Двухтомник? Трёхтомник?

Тетрадку.

Пробел

Слева – слово.

Справа – тоже слово.

Я без них

Не точен и не цел.

Я словами лишь и образован.

Не поэт я –

Между слов

Пробел.

Пуговицы

«Вы, русские, всегда всё усложняете, –

вздохнул чешский поэт и переводчик,

закрывая мою книгу. –

Кому сейчас нужны рифмованные стихи?

Разве что детям!

Рифмы сегодня так же нелепы,

как пуговицы на голом теле!..»

Я промолчал.

Мне было неловко признаться,

что в детстве,

когда я приезжал на лето

к бабушке,

то любил перебирать

разноцветные пуговицы

в жестяной коробке.

Перламутровые, деревянные, стальные,

разных форм и цветов –

они казались мне настоящим

сокровищем!

Я даже хотел стащить одну –

жёлтую пуговицу со звездой, –

чтобы выменять её

на рогатку…

А когда мы с дружком Сашкой

убегали на озеро,

то возвращались домой

только под вечер,

когда июньское солнце

закатывалось за горизонт,

словно большая

красная пуговица.

Разговор

Я начал разговаривать с котом.

И с радио. А что потом, Алиса*?

Покрыться мхом и снулым стариком

Поглядывать в окно с тоскою кислой?

Я начал разговаривать с собой.

И рад бы пошутить над этим, рад бы…

Но вышел разговор как ближний бой —

На расстоянье вытянутой правды.

Я начал разговаривать с отцом.

Мы были с ним полжизни не враги ли…

И вот я тут. Седой. С его лицом.

Реву и рву пустырник на могиле.

________

* Алиса – голосовой помощник Яндекса.

Расставание

Так бывает:

вы ещё вместе,

утром

ты выпиваешь остывший кофе

и доедаешь омлет с беконом

(он, кстати, опять пересолен),

но уже

где-то в спальне,

на антресолях,

синий пустой чемодан

нетерпеливо

щёлкнул замком…

Сводки

Чтоб не было больно тебе и Отчизне –

Сиди и молчи, и мозги не криви!

А с кем поделиться мне сводками жизни –

Одышкой, отрыжкой, глюкозой в крови?

Мой доктор, вы мне по-домашнему рады,

Я всё расскажу, только глубже вдохну, 

Про детские травмы, про личные драмы,

Про сухость во рту и про грыжу в паху.

Мой доктор, суровая ваша кушетка

Мне стала милей, чем родная кровать…

А впрочем, я дома бываю так редко,

Что впору в квартире музей открывать.

Смартфон

Ты помнишь все слова и все ужимки,

И селфи делаешь касанием одним,

Но почему тогда ты в обе симки

Так пристально молчишь по выходным?..

Неновый мой леново, мне в отместку

Ты словно умер. В пятницу. С восьми.

Поймай хотя бы дуру-эсэмэску

И завибрируй, чёрт тебя возьми!

Старуха

А кошки эти – семья старушья:

Семь во дворе да в квартире три.

Но даже те, кто живут снаружи,

У неё, у старой, тоже внутри.

Утром выйдет во двор и в плошки

То супу нальёт, то молока.

Известно всякой бродячей кошке,

Что пахнет лаской её рука.

Старуха стала почти неходячей

(Ах, ножки! – будто на каждой пуд),

А всё выходила к родне кошачьей –

Кормила, жалела…

Может, врут,

Но говорят, когда гроб выносили,

Кошки в округе всей

Голосили.

Студенческое

Тихие наперсницы с филфака

Вовсе не наложницы гарема:

Спутаешь Кручёных с Пастернаком –

Разорвут на мелкие морфемы.

Я не помнил в «Снегиной» финала

И назвал Есенина кутилой –

Обошлось, конечно, без фингала,

Лишь холодным взглядом окатило.

Потому за лаской и за брагой

Я ходил к заочницам-шалавам,

И меня, хмельного, чуть живаго,

Лара ублажала или Лала.

Всё прошло – и даже как-то странно,

Что прыщавый хлыщ был тоже мною.

Всё же жаль, что шаль из Хороссана

Выцвела, изъеденная молью…

Счастье

Мама всю жизнь

проработала

акушеркой

в роддоме.

Поэтому лет с четырёх

я точно знал, что детей

не приносят аисты,

не находят в капусте.

Их берут в роддоме.

А ещё там много конфет –

в нарядных коробках,

в золотой фольге,

шоколадных.

Мама их приносила домой

после смены.

Открывала коробку

и улыбалась устало:

«Сегодня выписали

двух девочек

и мальчика».

Я так и запомнил:

счастье – это мама,

конфеты

и дети…

Триллер

Триллер пахнет попкорном, и пивом,

И остатками жизни с изнанки,

Где фон Триер в ботфортах игриво

Входит в сон пожилой нимфоманки.

Мы живём как в смертельном угаре,

Шутки плоски, прозренья недолги,

А в каком-нибудь старом ангаре

Ждёт актёров несыгранный «Догвилль».

За углом не маньяк или киллер,

А весёлый Альцгеймер в каталке.

Вот на титрах закончится триллер —

И фон Триер изучит останки.

Утреннее

Дай мне, Господи, силы отмыться

От всего, что пристало к нутру.

Что-то снова сердечная мышца

Не к добру разболелась к утру.

Из вибраций и аллитераций

Дай сложиться нелживой строке,

А как выйдет мне срок собираться,

Дай мне силы уйти налегке.

Утро

Каша «Четыре злака»,

Эспрессо, клубничный джем.

Официантка Злата

Бела, как сметанный крем.

Солнце сияет, как орден,

На кителе летнего дня.

Я вроде останусь – в ворде, 

Знать бы – зачем и для.

Фейсбучное

Мой друг, ты не один – 

Как в скверике на лавке,

Мы рядышком сидим,

Друг другу ставим лайки.

Мы близко так сидим – 

На расстоянье клика.

И не видать седин

В квадрате юзерпика…

Френду

Пришли мне весточку с собакой вестовой

(Дай, Джим… Джимэйл, на счастье лапу дай!),

Я должен быть уверен, что с тобой

И бог, и блог, и мама, и вай-фай. 

Мне скучно, френд! Пришли хотя бы твит,

Поставь под фоткой пустяковый лайк…

Два дня в селе… Печь-мазанка чадит, 

Да за окном собак недружный лай…

Хомо поетикус

Хомо поетикус выйдет из дома –

Так, как выходят наружу из комы:

Морщась от шума и щурясь от света,

Не узнавая ни лиц, ни предметов.

Хомо поетикус выйдет за небом –

Так, как выходят за водкой и хлебом.

Выйдет вдохнуть этой выси и сини…

Впрочем, и водки купить в магазине.

Сколько в поэте подённого флуда?

Если брать брутто – немало как будто,

Но остаётся же главное – нетто,

Что нашептал ему призрачный Некто.