Эре
Тиа

* * *

Белый страх покидает небо,

- Запорошены все проспекты.

Предвесеннего мира треба

Исключает цвета из спектра.

Пробивает февраль билеты,

– И летят облака-вагоны.

И глядится в озёра света

Ледяная зима-Горгона.

Наши руки оцепенели,

Наши души – на грани краха.

Но на страже людей – капели!

– Тает страх, точно снег, по взмаху,

Чтобы мы сквозь зимы тоннели

До весны добрались без страха

Бурю можно смирить изнутри

Ты – ничто перед ширью степей!

Выходи и дыши до отвала!

Здесь тебе не по силам – не петь,

Здесь душа от земли оторвалась!

Стала облаком, ястреба сном,

Дерзкой частью божественных игр,

И следила, как в небе ночном

Полыхают соцветия искр!

То сходились дождей племена

До зубовного скрежета грома,

И ветра в грозовых стременах

Привставали у солнечной кромки.

Но в тебе зароптала земля

Древним голосом крови и пепла.

– Защищай, сохраняй, исцеляй! –

В каждом атоме яростно пела.

И ты понял, что, встав у двери,

Сбережёшь и травинку любую!

Бурю можно смирить изнутри

Навсегда,

только став частью бури.

Васильковое воинство

Этой непозволительной вольности

Снова не избежала Земля!

И моё васильковое воинство

Покоряет без боя поля!

В мире, где ураганы и бедствия

Повседневной рутине сродни,

Чудо-армия (цвета небесного)

Лета сердцебиенье хранит!

Обходя наши души дозорами,

Выдыхая весны на краю,

Родниково, светло и лазорево,

Вопреки

наступает июнь!

Воробьиные титаны

За четыре дня до чудес

Мы ещё почему-то живы…

И стоят тополя и ивы,

Подпирая края небес.

Год ещё не сложил копья.

И в житейских земных боях нам

Нужен стержень (маяк ли, якорь),

Пусть без листьев и в воробьях!

Может, мы потому – в строю,

Что у этих древесных стражей

На всю зиму хватает стажа –

Побеждать в ледяном бою?

Днём и вечером, и с утра,

У подъезда твержу на память:

– Небо точно не будет падать

По периметру их двора!

Встретиться с морем

Как просто Шагнуть… Посмотри, – этот путь не заказан,

Тут нужно всего-то – Проснуться и Верить в Себя.

Здесь так же светлы и лукавы посланники сказок,

И время воздушные змеи ворочают вспять.

Ты помнишь? – Мы были пиратами и моряками!

Наш домик из стульев – то замок, то быстрый корабль,

А мы с тобой – птицы! И крыльями (или руками?)

Махали, кричали по-чаячьи, или – «Уррааа!»

Дельфины под нашими пальцами били хвостами,

С солёною пеной мешался восторженный крик,

А мы за три вдоха с тобой становились китами,

На спинах несущими детства мечту – материк!

И струны звенели, и страны себя открывали

Для наших распахнутых глаз и распахнутых душ,

А мы паруса до краёв наполняли ветрами,

И правили смело на Ту золотую звезду…

Пора повернуться и взглядами встретиться с Морем,

Которое скалы бессильны зажать в окоём.

Узнать эти волны, свободные априори,

И вспомнить, что имя у этого Моря – Твоё

* * *

Если ты, мой друг, не владел земляничной полянкой,

По доске не мчался, выплескав пол ручья,

Если Зло не свергал в руинах седого замка,

Дав отведать ему берёзового меча,

Если голыми пятками ты по траве не шлёпал,

Ощутив июль восторженно под стопой,

Значит, друг, для тебя весь этот весенний шёпот,

Мне о жизни ещё и петь, и играть с тобой!

Я скажу про волшебное (чтобы забросить гаджет).

Электричка ждёт, как верный железный конь!

Сладкий запах угля из чёрной трубы расскажет,

Как добраться в Страну Непойманных Облаков!

Где под звёздами в небо растут сквозь лишайник скалы,

И сосновым духом полнится малахит.

Где в ночи, у костров, видны очертанья сказок,

А на глади озёр луна ворожит стихи.   

Ты серьёзен до ужаса: сроки, зарплата, офис,

И тебе – не восемь (даже – не двадцать пять).

Но ты чуешь: в душе холодной занозой осень

Прорастает в тебя, и корни её скрипят!

Вот ладони – ладьями, вот – ветер, холодный, колкий,

Вот – тернистый путь отважным твоим ногам!

Вот – Весна! И тебе звенящей, живой иголкой

Суждено найтись в ароматных её стогах!

Кофейный бог

Не сотвори кумира! – В памяти между строк.

Курится трубка мира, – Смуглый кофейный бог

(Очень земная штука!) чашку мою согрел.

Есть только я и турка. Нет ни огня, ни стрел.

Метко летят молитвы в сердца живую цель,

– Ангел на поле битвы тьму захватил в прицел.

Цепью – стихи и лица, воины и рубежи.

И продолжают литься кофе, слова и жизнь           

* * *

Мне снилась иная земля,

Где, не устрашения для,

А чтобы надежда жила,

Терновник пылал.

И шли на восточный базар

Гаспар, Мельхиор, Бальтазар...

И, звонкая, будто слюда,

Сияла звезда.

Я плакала. Чайник свистел.

Там кто-то для копий и стрел

В терновом венце и в крови

Стал неуязвим.

А после за ширмою штор

Очнулась и вспомнила, что

На стыке начала и мглы

Мы были светлы

На границе апреля

Устроители тонких баррикад в твоём сердце

Сотворили на совесть: нет ни скола, ни щёлки,

Ни намёка на то, что монолитная глыба

(Без которой уже ты себя и не мыслишь)

Из сомнений и страхов, легко и внезапно

На границе апреля срывается с места,

Исчезая в потоке перелётного солнца!

Но кричит от восторга заплутавшая птица.

И трещат оголтело тиски ледостава.

– Разве стольких напрасных усилий не жалко

Для вмерзающих в лёд, потерявших надежду

Ярко-синих побегов весеннего неба?

А ты машешь с моста и вливаешься в стаю.

Заговариваешь и себя, и побеги,

И врываешься в жизнь, пробиваясь навстречу

Ярко-синему, звучному, вечному небу,

И становишься светом. Ну вот ты и дома

* * *

Ночью подсвечено небо и край земли. Снится мне детство – лета и солнца сплав.

Вот – мои деды! – Семечком проросли в детской душе Сумы и Ярославль.

Я – паутинка, ниточка… (Я – не я, а незаметная странного мира часть),

Между натянута, – силюсь свести края стран, чьи границы болью кровоточат.

– Дедушка! Дедушка! Что это за игра? Кто сочиняет правила? – Расскажи!

– Спи, моя рыбонька, я расскажу с утра. Будет вовсю июль, и беспечна – жизнь.

Вы не застали холодный, больной февраль (два паренька: ярославский и тот – из Сум),

Только во сне вас и вижу. Не буду врать, я с февраля – словно бы навесу.

Поздно не спится. Мало кому – до сна. Где-то подсвечено небо огнём войны.

Всё чаще мне кажется, держится небо на плохо пришитой пуговице Луны

Ныряльщица

Едва плыву, качаясь на плаву,

Утята украшают нарукавник,

А солнечные зайцы – синеву,

Озёрного стакана!

Ещё учусь играть, удить, нырять,

Издалека присматриваюсь к морю,

Босые пятки рвутся покорять

Прибой у мола…

Как «Отче» знаю магию ветров,

Созвездий атлас и течений шифры.

Во мне компас – моя морская кровь:

Смотри за горизонты! Шире! Шире!

Звонка, стройна, в стихию влюблена,

(Пускай потом воздастся за грехи мне!)

Стена волны цунами – не стена

Для дерзкого дельфина!

Киты гудят, очнувшись ото сна,

Индигово, протяжно, ледокольно.

А тело обнимает тишина –

Изнанка непокоя.

Ныряльщица пронзила океан!

Сомнения теряются из вида.

Легка моя подводная строфа,

А в душу мне глядит левиафан –

Хранитель Атлантиды!

Одно утро

Ветер переехал в апартаменты,

Утром в кроне клёна, в лесу напротив,

Обживался, лихо скакал по веткам,

Упражняя вой на мажорной ноте.

Небо таяло, проливалось ливнем.

Утро было мятным, прохлада – свежей.

Птицы пели искренне о счастливом,

И притихший мир обнимала нежность.

И в росе огнями горело солнце,

В каждой капле – свет – драгоценный камень.

А река в тумане катила сонно

Волны, зачарованные веками.

И, вздохнув сосново, проснулась чаща,

Небо на груди приютив как будто 

Там, где Бог осколки любимой чашки

Превратил в нежнейшие незабудки!

По зёрнышку

В сумке – уйма гранатовых зёрнышек. Ветер свистнул и сразу притих.

Помани – и примчится воробышек – перелётный стремительный стих.

Сила жаркая – в зёрнах рубиновых. А земля по весне – лепота!

На развалинах, на руинах ли, – Время зёрнам моим – прорастать.

А соседи глядят недоверчиво, – Что там может уже зеленеть?

(Но задумаются тем же вечером, – Может, стоило бы и мне?)

Во дворе – первозданно и тихо. Незатейливо наше бытьё.

Не задень, одноглазое лихо, ни соседей, ни воробьёв!

Колесо бесконечно вращается. Чуть земли да немного воды...

– В зябкий мир любовь возвращается сквозь гранатовые сады

Смотри, – Какие красивые!

Смотри, – какие красивые, смелые люди!

С морщинками, шрамами, склеенными мечтами,

С бедой заострёнными, заспанными чертами,

С любовью и верой, среди этой дичи и люти!

С земными надеждами и с воздушными замками,

С долгами до неба, с сердцами, сшитыми заново.

Спустили сюда, (не спросили), в шатёр небесный.

Пришли баловАться, радоваться, влюбляться.

А им говорят, – Забудьте про ваши песни!

Какие вам песни? Какие вам, к черту, танцы?!

Они – нараспашку. А им говорят, – Примерьте

Звериную хватку жизни, беззвучную пляску смерти!

Они говорят, – Мы этого не просили!

Но выжить не в силах.

Смотри! – Какие красивые смертные люди!

Прохожие. Преходящие. Первые встречные.

Атланты невыносимо недолго вечные,

Считалку говорящие на распутье.

Ковчег нам пошли/спасательный шаттл, и силы нам

– Смотреть, какие красивые,

Читать их сердцем и не поминать их всуе.

Идём! – Потанцуем!

Солнечная малость

Аховый апрель. – Весна подвисла.

Ночь. Огни. Людское шапито.

Я живу в тенётах урбанизма,

И помочь не в силах мне никто!

Под окном грохочут электрички –

Исполины. С головы до пят

Бог природы здесь, увы, вторичен,

Окультурен и почти распят.

Я сдала бы пост в кругу порочном,

Но (оплот покоя – в чехарде)

Там внизу есть маленькая роща,

Прямо между веток РЖД!

В ней живёт бунтарь обыкновенный

– Соловей! Дичится темнота

Рощи. Но во мраке постепенно

Тонет мой шестнадцатый этаж.

И когда почти уже сломалась

Я под ношей и лежу на дне,

Птичья песня – солнечная малость

Душу возвращает из теней!

По утрам украдкою пою я

И слежу, как там, среди ветвей, 

Сердцем, в ожидании июня,

Держит оборону соловей!

Часовщик

Если вдруг осознал, что конечен, но тем не сломлен,

(Шестерни б разобрать и понять, как устроен мир)

Значит, друже, тобой несомненно победно словлен

Человеческий кризис лет двадцати восьми.

Мы привыкли уметь выживать при нехватке знаний,

Горизонты берём на скаку, не снимая лат.

Только (где-то ещё вдалеке), но стоит за нами

Часовщик, на ладони греющий циферблат.

Содрогаются стены твоей необъятной жизни,

Но стерпи, – пусть не дрогнет ничто на твоём лице.

Только ты выбираешь, когда улыбаться шире,

Сквозь какие смотреть очки, и в какой – прицел.

Что же делать теперь? ... Льётся кофе священный запах.

Бьётся море в груди, не мелея который год.

Часовщик улыбается, стрелки идут на «Завтра».

И вращается солнце в тёплых руках его

Шахматы

Стена неведенья упала! Ба!

Открылась истина – слоями.

И под ногой качнулась палуба.

Непостижимо! – Устояли!

Стреляли в сердце нам и в голову,

Скользили ноги (от воды ли?),

Едва не стали божьим оловом,

Но серафимы отводили.

В такой картине бытия расти

(И – Человеком) – Не слабо ли?

– Где корни гор дрожат от ярости,

А корни душ горят – от боли,

Где, баллистическими шахтами

Кору земную изувечив,

Блаженный мир играет в шахматы

На человеческую вечность

* * *

Я передам любовь по проводам,

Которые протянутся из века,

Где я живу. Я счастье передам

И свет от человека – к человеку.

Как эстафету вечности, вперёд

Пошлю привет горячий и нетленный,

Замкнув на сердце жизненные клеммы,

И голос мой с поющею вселенной

Без фальши пусть в тональность попадёт

Я уже была

Ощущение, – Как будто когда-то я уже была по ту сторону звёзд,

Что я – не тело, не разум, который живёт в темноте-за-глазами,

А малая часть космоса (его световая клетка,

Если бы уместно было делить его на мельчайшие частицы).

У меня есть работа. – Вот эта самая (Быть здесь, на Земле. Мной)

Она срочная, – Вахтовая что ли даже.

Но Там, за гранью есть нечто настолько невыразимо большее,

Что смешно даже пытаться описывать.

А самое важное, что пульсирует в крови: мы все – одно целое.

Оттого и больно так сейчас. Невыразимо. Потусторонне.

* * *

Ни деньгами, ни славой мой век не измерить,
Измеряется он не в годах и не в милях,
А в мечтаньях, которые сбыться посмели,
И в любимых, которые свято любили.

И сейчас, вот до этого самого вдоха,
Все они – за меня. За моею спиною,
Если холодно мне, если страшно и плохо,
Их фигуры встают монолитной стеною.

Не героев отряд, орденами расцвечен,
А (мои до мурашек!) обычные люди.
До меня через них пробивается вечность
И на ухо твердит: «Только так ведь и любят»!

Не бросают подачкой унылою жалость,
Щедрой силой делясь, раскрывают ладони,
И спасают меня от меня, от пожаров,
От ноябрьских пропастей (самых бездонных).

И вокруг, как цветы, распускаются камни,
В пересохшую душу вливаются реки.
Каждый взгляд их – финал бесконечных исканий,
Шаг навстречу – дорога к себе, – к человеку,

На которого я так хочу быть похожей!
Каждый из – мне и вера, и мера, и память,
Каждый из говорит, что испуг мой ничтожен –
Чтобы резво бежать, нужно мастерски падать.

Ни деньгами, ни славой мой век не измерить
И не теми, с кем вышло когда-то расстаться.
Моя жизнь – это в море бушующем берег,
Это люди, которые в сердце – константа.

* * *

Сквозь бури, дожди и туманы,
Где часто невидим восход,
Мой маленький-маленький ангел
Безропотно рядом идёт.

Мне выпало чудо – родиться.
И с первым рассветным лучом
Он тихо из тьмы появился
И сразу подставил плечо.

Курносый, в шарфе не по моде,
Но, верный счастливой звезде,
Солонку и спички – в походе,
Надежду и веру – в беде

Откуда невесть добывает,
Куда бы ни звала стезя.
Вы скажете: «Так не бывает!»
Но в чудо не верить нельзя!

Мы, верные жизненной силе,
Учились, любили, росли.
Мы плакали, штопали крылья
И солнцу навстречу неслись!

Болтал он порой без умолку,
Неся на плече узелок,
В нём – шишки, янтарная смолка
И маленький добрый стишок.

Бессчетно спасал он поэта –
Тепла вырывалась река
Потоками божьего света
Из этого узелка!

И громче трубы и свирели
Над всею вселенскою тьмой
Стишка чудо-строки гремели,
Меня возвращая живой.

Пел ангел: «Не дрейфи, кулёма!
Задача твоя высока! –
Ощупывать мир удивлённо
Мелодией языка».

Ещё есть уютная тайна:
В каком бы далёком краю
Тоска ни напала случайно –
Янтарную смолку жую!

Капе́льно

Мне снится зимний мост и фонарь,
Светящий в гущу снежного танго,
И ветер в танце носится над,
И ты, смеясь, глядишь на Фонтанку.

А дальше всё – легко и светло,
Капе́льно. Оживают проспекты.
И голос твой в соцветия слов,
Которыми надежды воспеты,

Вплетает сны и небыль, и явь,
Но в них не верит севера солнце –
Встаёт. И вижу сонная я:
Ты таешь. А весна остается

Солнечный мой

Ты один знаешь, как я по тебе скучала,
мониторила ночью весточки стылых звёзд,
облака провожала, а на заре встречала,
со скалы твоё имя небу в сердцах кричала,
чтобы ветер тебе эти слова донёс.
Мы прощались тогда, будто уже навеки.
Словно разом умолкли птицы в моём дворе.
Так нельзя обращаться с северным человеком!
При нехватке солнца в сердце
не тают реки.
И, как шанс на удачу, самый земной и редкий,
Ты вернулся ко мне, солнечный мой
апрель.

* * *

Вечные ценности вечны. Стихи тихи.
Помнишь, душа? – Человечьи сердца хрупки.
От равнодушного слова до чепухи –
Всё приближает их: трещины, черепки...

Каждое слово упрёка твоё – снаряд.
Мы невредимы, а наши сердца горят.
Чаще – дотла. Но любви без «Прости меня!»
Не существует, как феникса – без огня.

Зарисовка

Реки людских жизней
Катятся под землёй,
С Невского на Маяковскую,
С Гостинки на Петроградку:
Мужчина с седой прядью,
Женщина с синими дредами,
Мама с двойняшками-на-самокатах.
Реки энергий сливаются воедино,
Смешиваются в подземке.
В центре зала встречаются
Тысячи судеб,
Расходятся,
Чтобы однажды встретиться вновь,
Или во веки веков
Не сбыться.
Я в центре зала на Невском,
Жду тебя.
Над головой кипит майский котёл –
Петербург.

В метро

Так получилось, что мы с тобой уже переходим в статику.
А кто-то только что вырвался в лето из детского садика.
И залы станций подземки ему – дворцы!
И каждая лампочка – дивная!
Он обожает раскраски и бабушкины голубцы,
Нарекает пол лавой, а лавочки – льдинами.
И даже на «льдине» спокойно ему не сидится: сидит и ногой качает.
Вскочит, осмотрит вагон: «Что там написано? Ю-Эс-би?» – Это что означает?
А дай, посмотрю карту метро? А дай, сравню с той, которая в телефоне!
Пробежал по ботинку усталого дяденьки: «Ой! Простите!»
Присмирел. Секунд на пятнадцать. Снова смеётся, конфуза уже не помня,
Отделов с пирожными самый взыскательный посетитель.
Ладненький, крепкий, – мелкий бульдозер в джинсиках.
Жажда исследовать и познавать этот мир заставляет маму вздрагивать и седеть.
Не под силу ему усидеть –
Отчаянно нужно жить ему!
Мама крепко берёт за руку, рядом сажает.
Но он – супергерой, победитель, воитель, стержень!
Мама слышит: сквозь грохот вагонов крадутся года –
Их меньше десятка до мига, когда
Её рука уже его не удержит.

* * *

Весь белый цвет распахнутого снега,
Вся мощь и боль, и сладость – в тихий сплав,
(Который до последней капли – небо) –
Снежинкой украшает мой рукав.
И тает тьма над Ладогой и лесом,
Над островом, который тьме – острог.
Мы выдюжим сквозь эту зиму, если
Соединим ладони над костром.
Пусть каждый шорох множится, пропетый –
Бушует ветер в тысяче миров.
Над озером в огне сгорают беды.
Не сплю. Смотрю: летит над миром белым
Рассветное жар-птицыно перо.

Предчувствие

Где-то между этими
Неподъёмными днями
Тянется светлая ниточка
Музыки,
Словно тропинка,
По которой
Идёшь на свет.
Вьётся, бежит,
Просачивается.
Пусть ещё звук не явен,
Пусть ещё нет голоса,
Только – его предчувствие –
Музыка копится,
Движется,
Собирается в мириады
Световых ручейков,
В единый поток,
Умирает,
Рождается и
Меняет мир целиком,
Напирает
На зимние стены
Усталости,
Отчужденности
И молчания,
Чтобы присвоить себе
Единый миг,
Когда
Из всех затаившихся,
Южных
И северных,
Ароматных и липких
Древесных почек
Грозовой и озоновый
Грянет май,
А на тебе
В ту секунду
Не будет бронежилета.